Александр куприн - чудесный доктор. Анализ рассказа «Чудесный доктор» (А


Следующий рассказ не есть плод досужего вымысла. Все описанное мною действительно произошло в Киеве лет около тридцати тому назад и до сих пор свято, до мельчайших подробностей, сохраняется в преданиях того семейства, о котором пойдет речь. Я, с своей стороны, лишь изменил имена некоторых действующих лиц этой трогательной истории да придал устному рассказу письменную форму.

– Гриш, а Гриш! Гляди-ка, поросенок-то… Смеется… Да-а. А во рту-то у него!.. Смотри, смотри… травка во рту, ей-богу, травка!.. Вот штука-то!

И двое мальчуганов, стоящих перед огромным, из цельного стекла, окном гастрономического магазина, принялись неудержимо хохотать, толкая друг друга в бок локтями, но невольно приплясывая от жестокой стужи. Они уже более пяти минут торчали перед этой великолепной выставкой, возбуждавшей в одинаковой степени их умы и желудки. Здесь, освещенные ярким светом висящих ламп, возвышались целые горы красных крепких яблоков и апельсинов; стояли правильные пирамиды мандаринов, нежно золотившихся сквозь окутывающую их папиросную бумагу; протянулись на блюдах, уродливо разинув рты и выпучив глаза, огромные копченые и маринованные рыбы; ниже, окруженные гирляндами колбас, красовались сочные разрезанные окорока с толстым слоем розоватого сала… Бесчисленное множество баночек и коробочек с солеными, вареными и копчеными закусками довершало эту эффектную картину, глядя на которую оба мальчика на минуту забыли о двенадцатиградусном морозе и о важном поручении, возложенном на них матерью, – поручении, окончившемся так неожиданно и так плачевно.

Старший мальчик первый оторвался от созерцания очаровательного зрелища.

Он дернул брата за рукав и произнес сурово:

– Ну, Володя, идем, идем… Нечего тут…

Одновременно подавив тяжелый вздох (старшему из них было только десять лет, и к тому же оба с утра ничего не ели, кроме пустых щей) и кинув последний влюбленно-жадный взгляд на гастрономическую выставку, мальчуганы торопливо побежали по улице. Иногда сквозь запотевшие окна какого-нибудь дома они видели елку, которая издали казалась громадной гроздью ярких, сияющих пятен, иногда они слышали даже звуки веселой польки… Но они мужественно гнали от себя прочь соблазнительную мысль: остановиться на несколько секунд и прильнуть глазком к стеклу.

По мере того как шли мальчики, все малолюднее и темнее становились улицы. Прекрасные магазины, сияющие елки, рысаки, мчавшиеся под своими синими и красными сетками, визг полозьев, праздничное оживление толпы, веселый гул окриков и разговоров, разрумяненные морозом смеющиеся лица нарядных дам – все осталось позади. Потянулись пустыри, кривые, узкие переулки, мрачные, неосвещенные косогоры… Наконец они достигли покосившегося ветхого дома, стоявшего особняком; низ его – собственно подвал – был каменный, а верх – деревянный. Обойдя тесным, обледенелым и грязным двором, служившим для всех жильцов естественной помойной ямой, они спустились вниз, в подвал, прошли в темноте общим коридором, отыскали ощупью свою дверь и отворили ее.

Уже более года жили Мерцаловы в этом подземелье. Оба мальчугана давно успели привыкнуть и к этим закоптелым, плачущим от сырости стенам, и к мокрым отрепкам, сушившимся на протянутой через комнату веревке, и к этому ужасному запаху керосинового чада, детского грязного белья и крыс – настоящему запаху нищеты. Но сегодня, после всего, что они видели на улице, после этого праздничного ликования, которое они чувствовали повсюду, их маленькие детские сердца сжались от острого, недетского страдания. В углу, на грязной широкой постели, лежала девочка лет семи; ее лицо горело, дыхание было коротко и затруднительно, широко раскрытые блестящие глаза смотрели пристально и бесцельно. Рядом с постелью, в люльке, привешенной к потолку, кричал, морщась, надрываясь и захлебываясь, грудной ребенок. Высокая, худая женщина, с изможденным, усталым, точно почерневшим от горя лицом, стояла на коленях около больной девочки, поправляя ей подушку и в то же время не забывая подталкивать локтем качающуюся колыбель. Когда мальчики вошли и следом за ними стремительно ворвались в подвал белые клубы морозного воздуха, женщина обернула назад свое встревоженное лицо.

– Ну? Что же? – спросила она отрывисто и нетерпеливо.

Мальчики молчали. Только Гриша шумно вытер нос рукавом своего пальто, переделанного из старого ватного халата.

– Отнесли вы письмо?.. Гриша, я тебя спрашиваю, отдал ты письмо?

– Ну, и что же? Что ты ему сказал?

– Да все, как ты учила. Вот, говорю, от Мерцалова письмо, от вашего бывшего управляющего. А он нас обругал: «Убирайтесь вы, говорит, отсюда… Сволочи вы…»

– Да кто же это? Кто же с вами разговаривал?.. Говори толком, Гриша!

– Швейцар разговаривал… Кто же еще? Я ему говорю: «Возьмите, дяденька, письмо, передайте, а я здесь внизу ответа подожду». А он говорит: «Как же, говорит, держи карман… Есть тоже у барина время ваши письма читать…»

– Ну, а ты?

– Я ему все, как ты учила, сказал: «Есть, мол, нечего… Машутка больна… Помирает…» Говорю: «Как папа место найдет, так отблагодарит вас, Савелий Петрович, ей-богу, отблагодарит». Ну, а в это время звонок как зазвонит, как зазвонит, а он нам и говорит: «Убирайтесь скорее отсюда к черту! Чтобы духу вашего здесь не было!..» А Володьку даже по затылку ударил.

– А меня он по затылку, – сказал Володя, следивший со вниманием за рассказом брата, и почесал затылок.

Старший мальчик вдруг принялся озабоченно рыться в глубоких карманах своего халата. Вытащив наконец оттуда измятый конверт, он положил его на стол и сказал:

– Вот оно, письмо-то…

Больше мать не расспрашивала. Долгое время в душной, промозглой комнате слышался только неистовый крик младенца да короткое, частое дыхание Машутки, больше похожее на беспрерывные однообразные стоны. Вдруг мать сказала, обернувшись назад:

– Там борщ есть, от обеда остался… Может, поели бы? Только холодный, – разогреть-то нечем…

В это время в коридоре послышались чьи-то неуверенные шаги и шуршание руки, отыскивающей в темноте дверь. Мать и оба мальчика – все трое даже побледнев от напряженного ожидания – обернулись в эту сторону.

Вошел Мерцалов. Он был в летнем пальто, летней войлочной шляпе и без калош. Его руки взбухли и посинели от мороза, глаза провалились, щеки облипли вокруг десен, точно у мертвеца. Он не сказал жене ни одного слова, она ему не задала ни одного вопроса. Они поняли друг друга по тому отчаянию, которое прочли друг у друга в глазах.

В этот ужасный, роковой год несчастье за несчастьем настойчиво и безжалостно сыпались на Мерцалова и его семью. Сначала он сам заболел брюшным тифом, и на его лечение ушли все их скудные сбережения. Потом, когда он поправился, он узнал, что его место, скромное место управляющего домом на двадцать пять рублей в месяц, занято уже другим… Началась отчаянная, судорожная погоня за случайной работой, за перепиской, за ничтожным местом, залог и перезалог вещей, продажа всякого хозяйственного тряпья. А тут еще пошли болеть дети. Три месяца тому назад умерла одна девочка, теперь другая лежит в жару и без сознания. Елизавете Ивановне приходилось одновременно ухаживать за больной девочкой, кормить грудью маленького и ходить почти на другой конец города в дом, где она поденно стирала белье.

Весь сегодняшний день был занят тем, чтобы посредством нечеловеческих усилий выжать откуда-нибудь хоть несколько копеек на лекарство Машутке. С этой целью Мерцалов обегал чуть ли не полгорода, клянча и унижаясь повсюду; Елизавета Ивановна ходила к своей барыне, дети были посланы с письмом к тому барину, домом которого управлял раньше Мерцалов… Но все отговаривались или праздничными хлопотами, или неимением денег… Иные, как, например, швейцар бывшего патрона, просто-напросто гнали просителей с крыльца.

Минут десять никто не мог произнести ни слова. Вдруг Мерцалов быстро поднялся с сундука, на котором он до сих пор сидел, и решительным движением надвинул глубже на лоб свою истрепанную шляпу.

– Куда ты? – тревожно спросила Елизавета Ивановна.

Мерцалов, взявшийся уже за ручку двери, обернулся.

– Все равно, сидением ничего не поможешь, – хрипло ответил он. – Пойду еще… Хоть милостыню попробую просить.

Выйдя на улицу, он пошел бесцельно вперед. Он ничего не искал, ни на что не надеялся. Он давно уже пережил то жгучее время бедности, когда мечтаешь найти на улице бумажник с деньгами или получить внезапно наследство от неизвестного троюродного дядюшки. Теперь им овладело неудержимое желание бежать куда попало, бежать без оглядки, чтобы только не видеть молчаливого отчаяния голодной семьи.

Просить милостыни? Он уже попробовал это средство сегодня два раза. Но в первый раз какой-то господин в енотовой шубе прочел ему наставление, что надо работать, а не клянчить, а во второй – его обещали отправить в полицию.

Незаметно для себя Мерцалов очутился в центре города, у ограды густого общественного сада. Так как ему пришлось все время идти в гору, то он запыхался и почувствовал усталость. Машинально он свернул в калитку и, пройдя длинную аллею лип, занесенных снегом, опустился на низкую садовую скамейку.

Тут было тихо и торжественно. Деревья, окутанные в свои белые ризы, дремали в неподвижном величии. Иногда с верхней ветки срывался кусочек снега, и слышно было, как он шуршал, падая и цепляясь за другие ветви.

Глубокая тишина и великое спокойствие, сторожившие сад, вдруг пробудили в истерзанной душе Мерцалова нестерпимую жажду такого же спокойствия, такой же тишины.

«Вот лечь бы и заснуть, – думал он, – и забыть о жене, о голодных детях, о больной Машутке». Просунув руку под жилет, Мерцалов нащупал довольно толстую веревку, служившую ему поясом. Мысль о самоубийстве совершенно ясно встала в его голове. Но он не ужаснулся этой мысли, ни на мгновение не содрогнулся перед мраком неизвестного.

«Чем погибать медленно, так не лучше ли избрать более краткий путь?» Он уже хотел встать, чтобы исполнить свое страшное намерение, но в это время в конце аллеи послышался скрип шагов, отчетливо раздавшийся в морозном воздухе. Мерцалов с озлоблением обернулся в эту сторону. Кто-то шел по аллее. Сначала был виден огонек то вспыхивающей, то потухающей сигары.

Потом Мерцалов мало-помалу мог разглядеть старика небольшого роста, в теплой шапке, меховом пальто и высоких калошах. Поравнявшись со скамейкой, незнакомец вдруг круто повернул в сторону Мерцалова и, слегка дотрагиваясь до шапки, спросил:

– Вы позволите здесь присесть?

Мерцалов умышленно резко отвернулся от незнакомца и подвинулся к краю скамейки. Минут пять прошло в обоюдном молчании, в продолжение которого незнакомец курил сигару и (Мерцалов это чувствовал) искоса наблюдал за своим соседом.

– Ночка-то какая славная, – заговорил вдруг незнакомец. – Морозно… тихо. Что за прелесть – русская зима!

– А я вот ребятишкам знакомым подарочки купил, – продолжал незнакомец (в руках у него было несколько свертков). – Да вот по дороге не утерпел, сделал круг, чтобы садом пройти: очень уж здесь хорошо.

Мерцалов вообще был кротким и застенчивым человеком, но при последних словах незнакомца его охватил вдруг прилив отчаянной злобы. Он резким движением повернулся в сторону старика и закричал, нелепо размахивая руками и задыхаясь:

– Подарочки!.. Подарочки!.. Знакомым ребятишкам подарочки!.. А я… а у меня, милостивый государь, в настоящую минуту мои ребятишки с голоду дома подыхают… Подарочки!.. А у жены молоко пропало, и грудной ребенок целый день не ел… Подарочки!..

Мерцалов ожидал, что после этих беспорядочных, озлобленных криков старик поднимется и уйдет, но он ошибся. Старик приблизил к нему свое умное, серьезное лицо с седыми баками и сказал дружелюбно, но серьезным тоном:

– Подождите… не волнуйтесь! Расскажите мне все по порядку и как можно короче. Может быть, вместе мы придумаем что-нибудь для вас.

В необыкновенном лице незнакомца было что-то до того спокойное и внушающее доверие, что Мерцалов тотчас же без малейшей утайки, но страшно волнуясь и спеша, передал свою историю. Он рассказал о своей болезни, о потере места, о смерти ребенка, обо всех своих несчастиях, вплоть до нынешнего дня. Незнакомец слушал, не перебивая его ни словом, и только все пытливее и пристальнее заглядывал в его глаза, точно желая проникнуть в самую глубь этой наболевшей, возмущенной души. Вдруг он быстрым, совсем юношеским движением вскочил с своего места и схватил Мерцалова за руку.

Мерцалов невольно тоже встал.

– Едемте! – сказал незнакомец, увлекая за руку Мерцалова. – Едемте скорее!.. Счастье ваше, что вы встретились с врачом. Я, конечно, ни за что не могу ручаться, но… поедемте!

Минут через десять Мерцалов и доктор уже входили в подвал. Елизавета Ивановна лежала на постели рядом со своей больной дочерью, зарывшись лицом в грязные, замаслившиеся подушки. Мальчишки хлебали борщ, сидя на тех же местах. Испуганные долгим отсутствием отца и неподвижностью матери, они плакали, размазывая слезы по лицу грязными кулаками и обильно проливая их в закопченный чугунок. Войдя в комнату, доктор скинул с себя пальто и, оставшись в старомодном, довольно поношенном сюртуке, подошел к Елизавете Ивановне. Она даже не подняла головы при его приближении.

– Ну, полно, полно, голубушка, – заговорил доктор, ласково погладив женщину по спине. – Вставайте-ка! Покажите мне вашу больную.

И точно так же, как недавно в саду, что-то ласковое и убедительное, звучавшее в его голосе, заставило Елизавету Ивановну мигом подняться с постели и беспрекословно исполнить все, что говорил доктор. Через две минуты Гришка уже растапливал печку дровами, за которыми чудесный доктор послал к соседям, Володя раздувал изо всех сил самовар, Елизавета Ивановна обворачивала Машутку согревающим компрессом… Немного погодя явился и Мерцалов. На три рубля, полученные от доктора, он успел купить за это время чаю, сахару, булок и достать в ближайшем трактире горячей пищи.

Доктор сидел за столом и что-то писал на клочке бумажки, который он вырвал из записной книжки. Окончив это занятие и изобразив внизу какой-то своеобразный крючок вместо подписи, он встал, прикрыл написанное чайным блюдечком и сказал:

– Вот с этой бумажкой вы пойдете в аптеку… давайте через два часа по чайной ложке. Это вызовет у малютки отхаркивание… Продолжайте согревающий компресс… Кроме того, хотя бы вашей дочери и сделалось лучше, во всяком случае пригласите завтра доктора Афросимова. Это дельный врач и хороший человек. Я его сейчас же предупрежу. Затем прощайте, господа! Дай Бог, чтобы наступающий год немного снисходительнее отнесся к вам, чем этот, а главное – не падайте никогда духом.

Пожав руки Мерцалову и Елизавете Ивановне, все еще не оправившимся от изумления, и потрепав мимоходом по щеке разинувшего рот Володю, доктор быстро всунул свои ноги в глубокие калоши и надел пальто. Мерцалов опомнился только тогда, когда доктор уже был в коридоре, и кинулся вслед за ним.

Так как в темноте нельзя было ничего разобрать, то Мерцалов закричал наугад:

– Доктор! Доктор, постойте!.. Скажите мне ваше имя, доктор! Пусть хоть мои дети будут за вас молиться!

И он водил в воздухе руками, чтобы поймать невидимого доктора. Но в это время в другом конце коридора спокойный старческий голос произнес:

– Э! Вот еще пустяки выдумали!.. Возвращайтесь-ка домой скорей!

Когда он возвратился, его ожидал сюрприз: под чайным блюдцем вместе с рецептом чудесного доктора лежало несколько крупных кредитных билетов…

В тот же вечер Мерцалов узнал и фамилию своего неожиданного благодетеля. На аптечном ярлыке, прикрепленном к пузырьку с лекарством, четкою рукою аптекаря было написано: «По рецепту профессора Пирогова».

Я слышал этот рассказ, и неоднократно, из уст самого Григория Емельяновича Мерцалова – того самого Гришки, который в описанный мною сочельник проливал слезы в закоптелый чугунок с пустым борщом. Теперь он занимает довольно крупный, ответственный пост в одном из банков, слывя образцом честности и отзывчивости на нужды бедности. И каждый раз, заканчивая свое повествование о чудесном докторе, он прибавляет голосом, дрожащим от скрываемых слез:

– С этих пор точно благодетельный ангел снизошел в нашу семью. Все переменилось. В начале января отец отыскал место, Машутка встала на ноги, меня с братом удалось пристроить в гимназию на казенный счет. Просто чудо совершил этот святой человек. А мы нашего чудесного доктора только раз видели с тех пор – это когда его перевозили мертвого в его собственное имение Вишню. Да и то не его видели, потому что то великое, мощное и святое, что жило и горело в чудесном докторе при его жизни, угасло невозвратимо.

Следующий рассказ не есть плод досужего вымысла. Все описанное мною действительно произошло в Киеве лет около тридцати тому назад и до сих пор свято, до мельчайших подробностей, сохраняется в преданиях того семейства, о котором пойдет речь. Я, с своей стороны, лишь изменил имена некоторых действующих лиц этой трогательной истории да придал устному рассказу письменную форму.

– Гриш, а Гриш! Гляди-ка, поросенок-то… Смеется… Да-а. А во рту-то у него!.. Смотри, смотри… травка во рту, ей-богу, травка!.. Вот штука-то!

И двое мальчуганов, стоящих перед огромным, из цельного стекла, окном гастрономического магазина, принялись неудержимо хохотать, толкая друг друга в бок локтями, но невольно приплясывая от жестокой стужи. Они уже более пяти минут торчали перед этой великолепной выставкой, возбуждавшей в одинаковой степени их умы и желудки. Здесь, освещенные ярким светом висящих ламп, возвышались целые горы красных крепких яблоков и апельсинов; стояли правильные пирамиды мандаринов, нежно золотившихся сквозь окутывающую их папиросную бумагу; протянулись на блюдах, уродливо разинув рты и выпучив глаза, огромные копченые и маринованные рыбы; ниже, окруженные гирляндами колбас, красовались сочные разрезанные окорока с толстым слоем розоватого сала… Бесчисленное множество баночек и коробочек с солеными, вареными и копчеными закусками довершало эту эффектную картину, глядя на которую оба мальчика на минуту забыли о двенадцатиградусном морозе и о важном поручении, возложенном на них матерью, – поручении, окончившемся так неожиданно и так плачевно.

Старший мальчик первый оторвался от созерцания очаровательного зрелища. Он дернул брата за рукав и произнес сурово:

– Ну, Володя, идем, идем… Нечего тут…

Одновременно подавив тяжелый вздох (старшему из них было только десять лет, и к тому же оба с утра ничего не ели, кроме пустых щей) и кинув последний влюбленно-жадный взгляд на гастрономическую выставку, мальчуганы торопливо побежали по улице. Иногда сквозь запотевшие окна какого-нибудь дома они видели елку, которая издали казалась громадной гроздью ярких, сияющих пятен, иногда они слышали даже звуки веселой польки… Но они мужественно гнали от себя прочь соблазнительную мысль: остановиться на несколько секунд и прильнуть глазком к стеклу.

Но мере того как шли мальчики, все малолюднее и темнее становились улицы. Прекрасные магазины, сияющие елки, рысаки, мчавшиеся под своими синими и красными сетками, визг полозьев, праздничное оживление толпы, веселый гул окриков и разговоров, разрумяненные морозом смеющиеся лица нарядных дам – все осталось позади. Потянулись пустыри, кривые, узкие переулки, мрачные, неосвещенные косогоры… Наконец они достигли покосившегося ветхого дома, стоявшего особняком; низ его – собственно подвал – был каменный, а верх – деревянный. Обойдя тесным, обледенелым и грязным двором, служившим для всех жильцов естественной помойной ямой, они спустились вниз, в подвал, прошли в темноте общим коридором, отыскали ощупью свою дверь и отворили ее.

Рассказ Куприна "Чудесный доктор” основан на реальных событиях в давние времена в Киеве. Автор лишь изменил некоторые имена.

Два брата - Володя и Гриша стояли возле витрины и разглядывали, что находится за ней. А там было на что посмотреть – горы красных яблок, апельсинов и мандаринов, копченые и маринованные рыбы, окорочка, колбасы и даже поросенок с зеленью во рту. Сглотнув слюну и тяжко вздохнув, мальчуганы отлипли от стекла и пошли домой. Они возвращались с задания, которое им дала мать – отнести письмо барину с просьбой о помощи.


Вскоре они дошли до своего жилища – покосившегося ветхого дома с каменным подвалом и деревянным верхом. Спустившись в подвал и найдя свою дверь, они вновь окунулись в привычную нищету. В подвале был запах грязного детского белья, крыс и сырости. В углу на большой грязной постели лежала больная семилетняя девочка, а под потолком была люлька с кричащим младенцем. Возле больной девочки стояла на коленях изможденная, бледная мать, не забывая покачивать колыбельку.

Услышав, что вошли ребята, она тут же обратила к ним лицо и с надеждой во взгляде стала спрашивать их, передали ли они письмо барину.


Однако братья разочаровали ее, поведав, что швейцар не взял у них письмо для барина и прогнал их. А Володе даже отвесил подзатыльник.

Мать перестала расспрашивать и предложила им борща.

Внезапно, в коридоре раздались шаги и все обернулись на двери, ожидая, кто в нее войдет. Это был Мерцалов, их отец и муж. Жена не стала его расспрашивать, она все поняла по его глазам. Он был в отчаянии.


Этот год в семье Мерцаловых был насыщен неприятностями. Сначала глава семейства заболел брюшным тифом, на его лечение ушли все деньги. Когда же он излечился, оказалось, что его место занято и ему пришлось искать новую работу. Семья погрязла в нищете, залог и перезалог вещей, голод, безденежье. А тут еще и дети начали болеть. Одна дочка умерла, теперь вторая лежит в жаре без сознания, а матери нужно еще кормить младенца и ходить на другой конец города, где она стирала вещи за деньги.

Весь сегодняшний день Мерцалов ходил по городу и просил деньги у кого только можно. А детей послали с письмом к бывшему работодателю Мерцалова. Но везде были лишь отказы и отговорки.


Посидев немного на сундуке, Мерцалов решительно поднялся и отправился просить милостыню. Незаметно он дошел до сада и присел на садовой скамейке. Внезапно, его голову пронзила мысль, и он сунул руку под жилет, где была толстая веревка. Он решил уйти из жизни быстро, а не постепенно. Ему не хотелось думать о нищете и больной Машутке.

Тем временем в саду раздался скрип шагов, который выдернул Мерцалова из задумчивости. Вскоре со скамейкой поравнялся старик и попросил разрешения присесть на скамейку рядом с Мерцаловым.


Мерцалов отвернулся и отодвинулся на край скамейки. Несколько минут они молчали, пока незнакомый старик курил.

Старичок начал рассказывать Мерцалову о том, что накупил подарочков детям, что вывело из себя Мерцалова, и тот накричал на старика и рассказал ему о своем тяжелом положении. Но, старик не оскорбился, а сказал, что он врач и попросил Мерцалова показать ему больную девочку.


Вскоре они были уже у Мерцалова дома. Доктор осмотрел девочку и прописал лекарство. И туж же ушел, пожав родителям руки и пожелав удачи. Мерцалов остолбенел, а затем бросился за доктором, чтобы узнать его фамилию. Но не догнал и не узнал. Вернувшись, Мерцалов обнаружил под блюдцем деньги.

Он отправился в аптеку за лекарствами, которые прописал доктор и там, на рецепте увидел, что чудесный доктор носит фамилию Пирогов.


А вскоре дела семьи наладились – Машутка выздоровела, Мерцалов нашел работу и даже Гришка нашел неплохое место в банке. Вся семья считает, что это все благодаря их спасителю – чудесному доктору Пирогову.

Следующий рассказ не есть плод досужего вымысла. Все описанное мною действительно произошло в Киеве лет около тридцати тому назад и до сих пор свято, до мельчайших подробностей, сохраняется в преданиях того семейства, о котором пойдет речь. Я, с своей стороны, лишь изменил имена некоторых действующих лиц этой трогательной истории да придал устному рассказу письменную форму.

– Гриш, а Гриш! Гляди-ка, поросенок-то… Смеется… Да-а. А во рту-то у него!.. Смотри, смотри… травка во рту, ей-богу, травка!.. Вот штука-то!

И двое мальчуганов, стоящих перед огромным, из цельного стекла, окном гастрономического магазина, принялись неудержимо хохотать, толкая друг друга в бок локтями, но невольно приплясывая от жестокой стужи. Они уже более пяти минут торчали перед этой великолепной выставкой, возбуждавшей в одинаковой степени их умы и желудки. Здесь, освещенные ярким светом висящих ламп, возвышались целые горы красных крепких яблоков и апельсинов; стояли правильные пирамиды мандаринов, нежно золотившихся сквозь окутывающую их папиросную бумагу; протянулись на блюдах, уродливо разинув рты и выпучив глаза, огромные копченые и маринованные рыбы; ниже, окруженные гирляндами колбас, красовались сочные разрезанные окорока с толстым слоем розоватого сала… Бесчисленное множество баночек и коробочек с солеными, вареными и копчеными закусками довершало эту эффектную картину, глядя на которую оба мальчика на минуту забыли о двенадцатиградусном морозе и о важном поручении, возложенном на них матерью, – поручении, окончившемся так неожиданно и так плачевно.

Старший мальчик первый оторвался от созерцания очаровательного зрелища. Он дернул брата за рукав и произнес сурово:

– Ну, Володя, идем, идем… Нечего тут…

Одновременно подавив тяжелый вздох (старшему из них было только десять лет, и к тому же оба с утра ничего не ели, кроме пустых щей) и кинув последний влюбленно-жадный взгляд на гастрономическую выставку, мальчуганы торопливо побежали по улице. Иногда сквозь запотевшие окна какого-нибудь дома они видели елку, которая издали казалась громадной гроздью ярких, сияющих пятен, иногда они слышали даже звуки веселой польки… Но они мужественно гнали от себя прочь соблазнительную мысль: остановиться на несколько секунд и прильнуть глазком к стеклу.

Но мере того как шли мальчики, все малолюднее и темнее становились улицы. Прекрасные магазины, сияющие елки, рысаки, мчавшиеся под своими синими и красными сетками, визг полозьев, праздничное оживление толпы, веселый гул окриков и разговоров, разрумяненные морозом смеющиеся лица нарядных дам – все осталось позади. Потянулись пустыри, кривые, узкие переулки, мрачные, неосвещенные косогоры… Наконец они достигли покосившегося ветхого дома, стоявшего особняком; низ его – собственно подвал – был каменный, а верх – деревянный. Обойдя тесным, обледенелым и грязным двором, служившим для всех жильцов естественной помойной ямой, они спустились вниз, в подвал, прошли в темноте общим коридором, отыскали ощупью свою дверь и отворили ее.

Уже более года жили Мерцаловы в этом подземелье. Оба мальчугана давно успели привыкнуть и к этим закоптелым, плачущим от сырости стенам, и к мокрым отрепкам, сушившимся на протянутой через комнату веревке, и к этому ужасному запаху керосинового чада, детского грязного белья и крыс – настоящему запаху нищеты. Но сегодня, после всего, что они видели на улице, после этого праздничного ликования, которое они чувствовали повсюду, их маленькие детские сердца сжались от острого, недетского страдания. В углу, на грязной широкой постели, лежала девочка лет семи; ее лицо горело, дыхание было коротко и затруднительно, широко раскрытые блестящие глаза смотрели пристально и бесцельно. Рядом с постелью, в люльке, привешенной к потолку, кричал, морщась, надрываясь и захлебываясь, грудной ребенок. Высокая, худая женщина, с изможденным, усталым, точно почерневшим от горя лицом, стояла на коленях около больной девочки, поправляя ей подушку и в то же время не забывая подталкивать локтем качающуюся колыбель. Когда мальчики вошли и следом за ними стремительно ворвались в подвал белые клубы морозного воздуха, – женщина обернула назад свое встревоженное лицо.

– Ну? Что же? – спросила она отрывисто и нетерпеливо.

Мальчики молчали. Только Гриша шумно вытер нос рукавом своего пальто, переделанного из старого ватного халата.

– Отнесли вы письмо?.. Гриша, я тебя спрашиваю, отдал ты письмо?

– Ну, и что же? Что ты ему сказал?

– Да все, как ты учила. Вот, говорю, от Мерцалова письмо, от вашего бывшего управляющего. А он нас обругал: «Убирайтесь вы, – говорит, – отсюда… сволочи вы…»

– Да кто же это? Кто же с вами разговаривал?.. Говори толком, Гриша!

– Швейцар разговаривал… Кто же еще? Я ему говорю: «Возьмите, дяденька, письмо, передайте, а я здесь внизу ответа подожду». А он говорит: «Как же, – говорит, – держи карман… Есть тоже у барина время ваши письма читать…»

– Ну, а ты?

– Я ему все, как ты учила, сказал: «Есть, мол, нечего… Машутка больна… Помирает…» Говорю: «Как папа место найдет, так отблагодарит вас, Савелий Петрович, ей-богу, отблагодарит». Ну, а в это время звонок как зазвонит, как зазвонит, а он нам и говорит: «Убирайтесь скорее отсюда к черту! Чтобы духу вашего здесь не было!..» А Володьку даже по затылку ударил.

– А меня он по затылку, – сказал Володя, следивший со вниманием за рассказом брата, и почесал затылок.

Рассказ А. И. Куприна "Чудесный доктор" о том, как живётся бедным людям. Как доведены они до грани несчастьями и нищетой. И нет света в конце. А ещё о том что всегда есть место чуду. О том, что одна встреча может изменить жизнь нескольких людей.

Рассказ учит добру и милосердию. Учит не озлобляться. В "Чудесном докторе" чудо совершает один человек, теплом своего сердца и богатством своей души. Побольше бы таких докторов, может и мир стал бы добрее.

Читать кратко Куприн Чудесный доктор

Жизнь часто бывает не такой красивой, как пишут в сказках. Именно потому многие люди озлобляются просто необыкновенно.

Володя и Гришка – это два мальчугана, которые не слишком опрятно одеты в данный момент. Они – братья, которые стояли и смотрели на витрину магазина. А витрина была просто шикарной. Недаром они стояли возле нее, как зачарованные. На витрине было столько вкусностей. Там были и колбаса, самых разных видов, и фрукты заморские – мандарины и апельсины, которые казались и наверняка были такими сочными, и рыб – маринованная и копченая, а также, даже поросенок запеченный вместе с зеленью во рту был.

Все эти необыкновенные вещи, просто поразили детей, которые так и застряли на некоторое время возле магазина с прекрасной и волшебной витриной. Бедные дети хотели есть, но дальше им пришлось идти к барину, у которого они хотели попросить помощь, ведь у их семьи не было денег вообще, да еще и сестренка была больна. Но швейцар не взял у них письмо, и попросту выгнал их. Когда бедные дети пришли и сказали об этом матери, она в принципе не удивилась, хотя лучик надежды у нее в глазах – погас сразу же.

Дети пришли в подвал какого-то старого дома – это и было их место жительства. Подвал пахнул неприятным запахом сырости и затхлости. Было очень холодно, а в углу – лежала на каком-то тряпье девочка, которая была больна вот уже некоторое время. После детей почти сразу вошел отец – который, как тоже поняла мать, ничего не принес, чтобы накормить детей и спасти больную девочку, которая могла даже умереть. Отец семейства был в отчаянье, потому он вышел на улицу, и, пройдя немного, сел на скамейку.

Вскоре в его голову закралась мысль о самоубийстве. Он не хотел видеть отчаянье на лице жены, и больную дочурку Машу. Но тут рядом кто-то сел, это был пожилой человек, который по простоте душевной решил завести разговор и рассказал о том, что купил подарки своим детям, и весьма удачные. Бедный отец попросту накричал на него, а после рассказал, как ему тяжело. Тот человек оказался врачом, который захотел осмотреть девочку. Именно он помог им с деньгами. И именно он принес счастье в их семью.

Читать краткое содержание рассказа Чудесный доктор

Начинается повествование с того, как двое мальчишек разглядывают витрину большого магазина. Они бедны и голодны, но все же дети, им весело смотреть на поросёнка за стеклом. Витрина магазина заставлена различной едой. За стеклом гастрономический рай. Такого изобилия пищи бедным ребятам даже во сне не привидится. Мальчишки разглядывают витрину с едой долго, а потом спешат домой.

Яркий пейзаж города сменяется тусклыми трущобами. Мальчишки бегут через весь город, на самую окраину. Место, где уже больше года вынуждена жить семья мальчиков можно назвать только трущобами. Грязный двор, полуподвальные помещения с темными коридорами и гнилыми дверями. Место, которое люди прилично одетые стараются обходить стороной.

За одной из таких дверей живет семья мальчиков. Измученная голодом и безденежьем мать, больная сестра, малыш и отец. В полутемной холодной комнате на кровати лежит больная маленькая девочка. Ее прерывистое дыхание и крик младенца лишь угнетают. Рядом в люльке качается и плачет от голода младенец. Изможденная мать стоит у кровати больной на коленях и одновременно качает люльку. У матери уже нет сил даже на отчаяние. Она машинально вытирает девочке лоб и качает люльку. Она понимает всю тяжесть положения семьи, но бессильна что-либо изменить.

Надежда была на мальчишек, но эта надежда была очень слабой. Такая картина предстаёт перед глазами прибежавших мальчиков. Их посылали отнести письмо барину, у которого раньше работал отец семейства, Мерцалов. Но к барину мальчиков не пустили и письма не взяли. Уже год отец не мог найти работу. Мальчишки рассказали матери как их выгнал швейцар и даже не стал слушать просьбы. Женщина предлагает мальчишкам холодный борщ, семье даже нечем разогреть еду. В это время возвращается старший Мерцалов.

Он так и не нашёл работу. Одет Мерцалов по-летнему, на нем даже нет калош. Воспоминая о тяжелом для всей семьи году угнетают его. Брюшной тиф лишил его работы. Перебиваясь случайными заработками семья еле сводила концы с концами. Потом стали болеть дети. Одна девочка умерла, а теперь и Машутка лежала в горячке. Мерцалов выходит из дома на поиски хоть какого заработка, даже милостыню просить готов он. Машутке нужны лекарства и он должен найти деньги. В поисках заработка Мерцалов сворачивает в сад, где присев на скамейку, думает о своей жизни. Его даже посещает мысль о самоубийстве.

В то же время по парку идёт незнакомец. Попросив разрешения присесть на скамейку, незнакомец начинает разговор. Нервы Мерцалова на пределе, его отчаяние настолько огромно, что он не может сдерживаться. Незнакомец выслушивает несчастного не перибивая, а затем просит отвести его к больной девочке. Он даёт денег на покупку еды, просит мальчишек сбегать к соседям за дровами. Пока Мерцалов покупает провизию, незнакомец, представившийся доктором, осматривает девочку. Закончив осмотр, чудесный доктор выписывает рецепт на лекарство и объясняет, как и где его купить, и как затем давать девочке.

Вернувшийся с горячей едой Мерцалов застаёт чудесного доктора уходящим. Он пытается узнать имя благодетеля, но доктор лишь вежливо прощается. Вернувшись в комнату под блюдцем вместе с рецептом Мерцалов обнаруживает деньги, оставленные гостем. Обратившись в аптеку с рецептом, выписанным доктором, Мерцалов узнает фамилию врача. Аптекарь четко написал что лекарство выписано по рецепту профессора Пирогова. Эту историю автор слышал от одного из участников тех событий. От Григория Мерцалова, одного из мальчишек. После встречи с чудесным доктором дела в семье Мерцаловых стали улучшаться. Отец нашёл работу, мальчишек устроили в гимназию, Машутка выздоровела, мать тоже встала на ноги. Своего чудесного доктора они больше никогда не видели. Видели только тело профессора Пирогова, которое перевозили в его имение. Но это уже был не чудесный доктор, а лишь оболочка.

Отчаяние не помощник в беде. В жизни может произойти многое. Сегодняшний богач, может стать бедняком. Абсолютно здоровый человек - внезапно скончаться или тяжело заболеть. Но есть семья, есть ответственность перед самим собой. Нужно бороться за свою жизнь. Ведь добро всегда вознаграждается. Один разговор на заснеженной лавочке может изменить судьбы нескольких людей. Если есть возможность нужно обязательно помогать. Ведь когда-нибудь придётся и обратиться за помощью.Поговаривали, что в здании, где ранее располагался Павловский дворец живут приведения. Сейчас этот дворец именуют Инженерным замком, который обжили кадеты.

  • Краткое содержание Маленький солдат Платонова

    Действия происходили во время Второй мировой войны. На вокзале рядом с фронтом. Главным героем этого рассказа автор сделал мальчика Сережу, десяти лет отроду.

  • Краткое содержание Пушкин Арап Петра Великого

    Жизнь наша полна предрассудков. Все можно испортить, и только из-за своего какого-то совсем неважно го мнения, которое когда-то сформировалось. Предрассудками полны все люди.

  • Краткое содержание Заболоцкий Хорошие сапоги

    Произведение Заболоцкого Хорошие сапоги написано в стихах. Главная идея состоит в том, что сапожник шил очень хорошую обувь. А в деревне жил Карлуша, который все время ходил босым