Как григорий мелехов получил ранение. Интересные факты

На канале «Россия» завершился показ сериала «Тихий Дон». Он стал уже четвёртой по счёту версией экранизации великого романа Михаила Шолохова, сумевшего на примере своего героя показать катастрофу человеческой судьбы в эпоху Гражданской войны. Существовал ли Григорий Мелехов на самом деле? Этот вопрос Шолохову после выхода произведения в свет задавали тысячи раз.

В течение полувека писатель утверждал однозначно: его герой – персонаж, полностью выдуманный. И только на склоне жизни писатель Шолохов признался: у Мелехова действительно имелся реальный прототип. Но говорить об этом было нельзя, ведь прототип Григория уже к моменту выхода в свет первого тома «Тихого Дона» лежал в братской могиле, расстрелянный как «враг народа».

Стоит отметить, что попытки раскрыть тайну Шолохов всё же предпринимал. Так, ещё в 1951 году на встрече с болгарскими писателями он обмолвился – мол, был прототип у Григория. Однако на дальнейшие попытки выпытать у него подробности ответил молчанием. Только в 1972 году нобелевский лауреат назвал литературоведу Константину Прийме имя того, с чьей биографии он почти полностью списал образ своего героя: полный георгиевский кавалер, верхнедонской казак Харлампий Васильевич Ермаков.

Из красных – в белые и обратно

«Почти полностью» – в данном случае это не фигура речи. Теперь, когда исследователи изучили «Тихий Дон» от первой до последней строчки, сравнив сюжет с жизнью Ермакова, можно признать: роман у Шолохова вышел практически биографический, вплоть до мельчайших деталей. Помните, с чего начинается «Тихий Дон» ? «Мелеховский двор – на самом краю хутора…». Вот и дом, в котором рос Харлампий, также стоял на самой окраине. И даже внешность Григория списана с него – дед Ермакова на самом деле привёз с войны жену-турчанку, отчего и пошли чернявые дети. Разве что на войну Харлампий ушёл не рядовым казаком, а взводным урядником, успев окончить учебную команду. И воевал, судя по всему, он отчаянно – за два с половиной года заслужил четыре солдатских Георгиевских креста и четыре Георгиевские медали, став одним из немногих полных кавалеров. Однако в конце 1917-го поймал пулю и вернулся в родной хутор.

На Дону, как и во всей стране, в ту пору царили разброд и шатание. Белые с атаманом Калединым звали воевать дальше за «единую неделимую», красные обещали мир, землю и справедливость. Выйдя из казачьей голытьбы, Ермаков, естественно, примкнул к красным. Вскоре командир казаков Подтёлков назначает опытного вояку своим заместителем. Именно Ермаков громит отряд полковника Чернецова – последнюю контрреволюционную силу на Дону. Однако сразу же после боя случается роковой поворот. Подтёлков приказал казнить всех пленных, для примера лично зарубив десяток из них.

«Убивать без суда не дело, – воспротивился Ермаков. – Многие были взяты по мобилизации, а многие по темноте своей одурманены. Революция не для того делалась, чтобы людей десятками в распыл пускать». После этого Ермаков, сославшись на рану, покинул отряд и вернулся домой. Судя по всему, та кровавая казнь крепко засела в его памяти, так как с началом казачьего восстания на Верхнем Дону он тут же примкнул к белым. И снова судьба подбросила неожиданность: теперь уже бывший командир и товарищ Подтёлков со своим штабом сам оказался в плену. «Предателей казачества» приговорили к повешению. Привести приговор в исполнение поручили Ермакову.

И снова он ответил отказом. Военно-полевой суд приговорил отступника к расстрелу, но казаки его сотни пригрозили устроить бунт и дело спустили на тормозах.

В Добровольческой армии Ермаков провоевал ещё год, дослужившись до полковничьих

погон. Однако к тому времени победа перешла на сторону красных. Отступив со своим отрядом до Новороссийска, где разгромленные части Белого движения садились на пароходы, Ермаков решил, что турецкая эмиграция не для него. После чего отправился навстречу наступающему эскадрону Первой конной. Как оказалось, вчерашние противники были наслышаны о его славе солдата, а не палача. Ермакова принял лично Будённый, дав ему под командование отдельный кавалерийский полк. В течение двух лет бывший белый есаул, сменивший кокарду на звезду, поочерёдно воюет на Польском фронте, крошит в Крыму кавалерию Врангеля, гоняется за отрядами Махно, за что сам Троцкий вручает ему именные часы. В 1923-м Ермаков назначается начальником майкопской кавалерийской школы. С этой должности он и выходит в отставку, поселяясь в родном хуторе. Почему же обладателя столь славной биографии решили забыть?

Приговор без суда

В архиве управления ФСБ по Ростовской области до сих пор хранятся тома следственного дела № 45529. Их содержимое даёт ответ на поставленный выше вопрос. Судя по всему, оставить Ермакова в живых новая власть просто не могла.

По его военной биографии нетрудно понять: с одной стороны на другую бравый казак бегал вовсе не оттого, что искал для себя местечко потеплее. «Он за справедливость всегда стоял», – годы спустя рассказывала дочь Ермакова. Вот и вернувшись к мирной жизни, отставной красный командир вскоре начал замечать, что воевал он вообще-то за другое. «Все думают, что война кончилась, а она теперь против своих идёт, страшнее германской…» – однажды заметил он.

В хуторе Базки Ермакова повстречал молодой Шолохов. История Харлампия, метавшегося в поисках правды от красных к белым, немало заинтересовала писателя. В беседах с писателем тот откровенно рассказывал о своей службе, не скрывая, что творили во время Гражданской и белые, и красные. В деле Харлампия находится письмо, посланное ему Шолоховым весной 1926 года, когда тот только задумывал «Тихий Дон»: «Уважаемый товарищ Ермаков! Мне необходимо получить от Вас некоторые сведения относительно эпохи 1919 года. Сведения эти касаются мелочей Верхне-Донского восстания. Сообщите, в какое время удобнее будет приехать к Вам?».

Естественно, что такие разговоры не могли остаться незамеченными – в Базки нагрянул оперуполномоченный ГПУ.

Вряд ли чекистов навёл на Ермакова сам – как следует из следственного дела, за бывшим белым офицером и без того велось наблюдение.

В начале 1927 года Ермакова арестовали. На основании показаний восьми свидетелей его признали виновным в контрреволюционной агитации и участии в контрреволюционном восстании. Односельчане пытались заступиться за земляка. «Очень и очень многие могут засвидетельствовать о том, что остались живы только благодаря Ермакову. Всегда и всюду при поимке шпионов и при взятии пленных десятки рук тянулись растерзать пойманных, но Ермаков сказал, что если вы позволите расстрелять пленных, то постреляю и вас, как собак», – писали они в своём обращении. Однако оно осталось без внимания. 6 июня 1927 года Президиум ЦИК под председательством Калинина разрешил вынести Харлампию Ермакову «внесудебный приговор». Спустя 11 дней он был приведён в исполнение. Прототипу Григория Мелехова к тому времени исполнилось 33 года.

18 августа 1989 года постановлением президиума Ростовского областного суда Х.В. Ермаков был реабилитирован «за отсутствием состава преступления». Место захоронения Ермакова по понятным причинам осталось неизвестным. По некоторым данным, его тело бросили в братскую могилу в окрестностях Ростова.

Главный герой «Тихого Дона» Григорий Пантелеевич Мелехов родился в 1892 году в хуторе Татарском Вешенской станицы Области Войска Донского. Хутор большой - в 1912 году в нем было триста дворов, располагался на правом берегу Дона, против станицы Вешенская. Родители Григория: отставной урядник лейб-гвардии Атаманского полка Пантелей Прокофьевич и его жена Василиса Ильинична.

Разумеется, никаких подобного рода анкетных сведений в романе нет. Более того, о возрасте Григория, равно и как его родителей, брата Петра, Аксиньи и почти всех других центральных персонажей, никаких прямых указаний в тексте не имеется. Дата рождения Григория устанавливается следующим образом. Как известно, в России начала XX века на действительную службу в мирное время призывались в порядке воинской повинности мужчины, достигшие полных 21 года от роду. Григорий призван на службу, как можно точно определить по обстоятельствам действия, в начале января 1914 года; ему, следовательно, в минувшем году исполнился положенный для призыва возраст. Итак, родился он в 1892 году, не раньше и не позже.

В романе неоднократно подчеркивается, что Григорий разительно похож на отца, а Петр - и лицом и характером на мать. Это не только черты внешнего облика, это образ: согласно распространенной народной примете ребенок будет счастлив в жизни, если сын похож на мать, а дочь на отца. Открытый, прямой и резкий нрав Григория сулит ему нелегкую, суровую судьбу, и это изначально отмечено в его родовой характеристике. Напротив, брат Петр - антипод Григория во всем: он покладист, жизнелюб, весел, уступчив, не шибко умен, да хитер, он легкий в жизни человек.

В облике Григория, как и его отца, заметны восточные черты, недаром уличное прозвище Мелеховых - «турки». Проко-фий, отец Пантелея, по окончании «предпоследней турецкой войны» (имеется в виду война с Турцией и ее союзниками в 1853-1856 годах) привез жену, которую хуторяне называли «турчанкой». Скорее всего речь должна идти не о турецкой женщине в точном этническом смысле слова. Во время упомянутой войны боевые действия русских войск на территории собственно Турции велись в глухих, малолюдных местностях Закавказья, к тому же населенных в ту пору преимущественно армянами и курдами. В те же годы шла ожесточенная война на Северном Кавказе против государства Шамиля, выступавшего в союзе с Турцией. Казаки и солдаты нередко в те времена женились на женщинах из числа северокавказских народностей, этот факт подробно описан в мемуарной литературе. Следовательно, бабка Григория скорее всего оттуда.

Косвенное подтверждение тому есть в романе. После ссоры с братом Петр в сердцах кричит Григорию: «Весь в батину породу выродился, истованный черкесюк. Вполне вероятно, что бабка Петра и Григория именно черкешенка, красота и стройность которых издавна славились на Кавказе и в России. Прокофий мог и даже должен был рассказать своему единствен: ному сыну Пантелею, кто и откуда была его трагически погибшая мать, семейное это предание не могло быть не известно внукам; вот почему Петр говорит не о турецкой, а именно о черкесской породе в своем младшем брате.

Более того. Старый генерал Листниц-кий тоже в весьма примечательном смысле запомнил Пантелея Прокофьевича по службе в Атаманском полку. Он вспоминает: «Хромой такой, из черкесов?» Образованный, многоопытный офицер, хорошо знавший казачество, он, надо верить, дал здесь точный этнический оттенок.

Григорий Мелехов родился казаком, в ту пору это являлось социальным признаком: как все лица казацкого сословия мужского пола он освобождался от налогов и имел право на земельный надел . По положению от 1869 года, которое существенно не менялось вплоть до революции, надел («пай») определялся в 30 десятин (практически от 10 до 50 десятин), то есть значительно выше, чем в среднем у крестьянства по России в целом.

За это казак должен был отбывать воинскую службу (преимущественно в кавалерии), причем все снаряжение, кроме огнестрельного оружия, приобреталось им за свой счет. С 1909 года казак служил 18 лет: один год в «приготовительном разряде», четыре года действительной службы, восемь лет на «льготе», то есть с периодическим вызовом на военные сборы, вторая и третья очереди по четыре года и, наконец, пять лет запаса. В случае войны все казаки подлежали немедленному призыву в армию.

Действие «Тихого Дона» начинается в мае 1912 года: казаки второй очереди призыва (в частности, Петр Мелехов и Степан Астахов) уходят в лагеря на летние военные сборы. Григорию в ту пору около двадцати лет. Их роман с Аксиньей начинается во время сенокоса, в июне, значит. Аксинье тоже около двадцати, она с сем--надцати лет замужем за Степаном Астаховым.

Далее хронология событий развивается следующим образом. В середине лета возвращается из лагерей Степан, узнавший уже об измене жены. Происходит драка между ним и братьями Мелеховыми. Вскоре Пантелей Прокофьевич сосватал за Григория Наталью Коршунову. В романе есть точная хронологическая примета: «сводить жениха с невестой порешили на первый спас», то есть, по православному календарю, 1 августа. «Свадьбу назначили на первый мясоед», говорится далее. «Первый мясоед» длился с 15 августа по 14 ноября, но в романе есть уточнение. На успенье, то есть 15 августа, Григорий приехал проведать невесту. Наталья про себя подсчитывает: «Одиннадцать ден осталось». Итак, свадьба их состоялась 26 августа 1912 года. Наталье в ту пору было восемнадцать лет (мать ее говорит Мелеховым в день сватовства: «Осьмнадцатая весна только перешла»), она, значит, 1894 года рождения.

Жизнь Григория с Натальей плохо сложилась сразу же. Они поехали косить озимое «за три дня до покрова», то есть 28 сентября (праздник покрова богородицы - 1 октября). Тогда же, ночью, произошло их первое тягостное объяснение: «Не люблю тебя, Наталья, ты не гневайся. Не хотел гутарить про это, да нет, видимо, так не прожить...»

Григорий и Аксинья тянутся друг к ДРУГУ. молча страдают от невозможности соединиться. Но вскоре случай сводит их наедине. После снегопада, когда установился санный путь, хуторяне выезжают в лес на порубку хвороста. Они встретились на пустынной дороге: «Ну, Гриша, как хочешь, жить без тебя моченьки нету...» Он воровски повел низко опущенными зрачками опьяневших глаз и рывком притянул к себе Аксинью». Это случилось через некоторое время после покрова, очевидно - в октябре.

Семейная жизнь Григория разваливается совсем, Наталья.мучается, плачет. В доме Мелеховых происходит бурная сцена между Григорием и отцом. Пантелей Прокофьевич прогоняет его из дому. Событие это следует на другой день после того, как «в декабрьское воскресенье» Григорий принимал в Вешенской присягу. Переночевав у Мишки Кошевого, он приходит в Ягодное, имение генерала Листницкого, что в 12 верстах от Татарского. Через несколько дней к нему бежит из дому Аксинья. Итак, в самом конце 1912 года Григорий и Аксинья начинают работать в Ягодном: он - помощником конюха, она - стряпкой.

Летом Григорий должен был идти на летние военные сборы (перед призывом на службу), но Листницкий-младший поговорил с атаманом и добился для него освобождения. Все лето Григорий работал в поле. Аксинья пришла в Ягодное беременной, но скрыла это от него, ибо не знала, «от кого из двух зачала», от Степана или Григория. Открылась она лишь «на шестом месяце, когда скрывать беременность было уже нельзя». Она уверяет Григория, что ребенок его: «Подсчитай сам... С порубки это...»

Аксинья родила во время жатвы ячменя, значит, в июле. Девочку назвали Таней. Григорий очень привязался к ней, полюбил ее, хотя так и не был уверен, что ребенок его. Год спустя девочка стала очень походить на него характерными мелеховски-ми чертами лица, что признал даже строптивый Пантелей Прокофьевич. Но Григорию не довелось того увидеть: он уже служил в армии, потом началась война... А Танечка вдруг умерла, это произошло в сентябре 1914 года (дата устанавливается в связи с письмом о ранении Листницкого), ей исполнилось чуть больше годика, болела она, как можно предположить, скарлатиной.

Время призыва Григория в армию приведено в романе точно: второй день рождества 1913 года, то есть 26 декабря. На осмотре в медицинской комиссии замеряют вес Григория - 82,6 килограмма (пять пудов, шесть с половиной фунтов), мощное его сложение приводит бывалых офицеров в изумление: «Что за черт, не особенно высокий...» Хуторские товарищи, зная силу и ловкость Григория, ожидали, что его возьмут в гвардию (когда он выходит с комиссии, его тут же спрашивают: «В Атаманский небось?»). Однако Григория не берут в гвардию. Тут же за столом комиссии происходит такой вот унижающий его человеческое достоинство разговор: « - В гвардию?..

Рожа бандитская... Очень дик...

Нель-зя-а-а. Вообразите, увидит государь такую рожу, что тогда? У него одни глаза...

Переродок! С Востока, наверное.

Потом тело нечисто, чирьи...»

С первых же шагов солдатской жизни Григорию постоянно дают понять его «низкую» социальную природу. Вот военный пристав на досмотре казацкого снаряжения считает ухнали (гвозди для подков) и одного не досчитывает: «Григорий суетливо отогнул задомившийся угол, прикрывавший двадцать четвертый ухналь, пальцы его, шероховатые и черные, слегка прикоснулись к белым сахарным пальцам пристава. Тот дернул руку, словно накололся, потер ее о боковину серой шинели; брезгливо морщась, надел перчатку».

Итак, благодаря «бандитской роже» Григория не берут в гвардию. Скупо и как бы мимоходом в романе отмечено, какое сильное впечатление производит на него это вот уничижительное барство так называемых «образованных людей». То первое столкновение Григория с чуждым народу русским барством; с тех пор, подкрепляясь новыми впечатлениями, чувство враждебности к ним крепнет и обостряется. Уже на последних страницах романа Григорий пеняет разложенному духовно неврастенику-интеллигенту Капарину: «От вас, ученых людей, всего ждать можно».

«Ученые люди» в лексиконе Григория - это и есть баре, чужеродное для народа сословие. «Спутали нас ученые люди... Господа спутали!» - в ярости думает Григорий пять лет спустя, во время гражданской войны, смутно чувствуя ложность своего пути среди белогвардейщины. В этих его словах прямо отождествляются господа, баре с «учеными людьми». Со своей точки зрения Григорий прав, ибо в старой России образование было, к сожалению, привилегией господствующих классов.

Их книжная «ученость» мертва для него, и он прав в своем чувстве, ибо природной мудростью улавливает там словесную игру, терминологическую схоластику, самоупоенное пустозвонство. В этом смысле характерен диалог Григория с офицером из бывших учителей Копыловым (в 1919 году во время Вешенского восстания). Григорий раздражен появлением на донской земле англичан, он видит в этом - и справедливо - иностранное вторжение. Копылов возражает, ссылаясь на китайцев, которые, мол, тоже служат в Красной Армии. Григорий не находит, что ответить, хотя чувствует неправоту своего оппонента: «Вот вы, ученые люди, всегда так... Скидок наделаете, как зайцы на снегу! Я, брат, чую, что ты тут неправильно гутаришь, а вот припереть тебя не умею...»

Но Григорий лучше «ученого» Копыло-ва понимает суть вещей: китайские рабочие шли в. Красную Армию из чувства интернационального долга, с верой в высшую справедливость русской революции и ее освободительного значения для всего мира, а английские офицеры - равнодушные наемники, пытающиеся поработить чужой народ. Это Григорий позже и формулирует про себя: «Китайцы идут к красным с голыми руками, поступают к ним за одно хреновое солдатское жалование, каждый день рискуют жизнью. Да и при чем тут жалование? Какого черта на него можно купить? Разве что в карты проиграть... Стало быть, тут корысти нету, а что-то другое...»

Уже много спустя после своего призыва в армию, имея за плечами опыт войны и великой революции, Григорий вполне сознательно понимает пропасть между собой, сыном казака-крестьянина, и ими, «учеными людьми» из бар: «Я вот имею офицерский чин с германской войны. Кровью его заслужил! А как попаду в офицерское общество - так вроде как из хаты на мороз выйду в одних подштанниках. Таким:>т них холодом на меня попрет, что аж всей спиной его чую!.. Да потому, что я для них белая ворона. Я им чужой с головы до пяток. Вот все это почему!»

Первое в жизни общение Григория с «образованным сословием» еще в 1914 году в лице медицинской комиссии существенно важно для развития образа: пропасть, отделявшая трудовой народ от барской или барствующей интеллигенции, была непроходимой. Только великая народная революция могла уничтожить этот раскол.

12-й Донской казачий полк, куда зачислили Григория, уже с весны 1914 года дислоцировался близ русско-австрийской границы, судя по некоторым приметам - на Волыни. Настроение Григория сумеречное. В глубине души он не удовлетворен жизнью с Аксиньей, его тянет домой. Раздвоенность, зыбкость такого существования противоречат его цельной, глубоко положительной натуре. Он очень тоскует о дочери, даже во сне она ему снится, но Аксинье пишет редко, «письма дышали холодком, будто писал он их по приказу».

Еще весной 1914 года («перед пасхой») Пантелей Прокофьевич в письме прямо спросил Григория, будет ли он «по возвращении со службы жить с женой или по-прежнему с Аксиньей». В романе есть примечательная подробность: «Григорий ответ задержал». А потом написал, что, мол, «отрезанную краюху не прилепишь», и дальше, уходя от решительного ответа, ссылался на ожидаемую войну: «Может, я живой не буду, загодя нечего решать». Неуверенность ответа тут очевидна. Ведь год назад, в Ягодном, получив от Натальи записку с вопросом, как ей жить дальше, коротко и резко ответил: «Живи одна».

После начала войны, в августе, Григорий встретился с братом. Петр многозначительно сообщает: «А Наталья все ждет тебя. Она думку держит, что ты к ней возвратишься». Григорий отвечает очень сдержанно: «Что ж она... разорванное хочет связать?» Как видно, он говорит скорее в вопросительной форме, нежели в утвердительной. Потом спрашивает об Аксинье. Ответ Петра недружелюбен: «Она гладкая из себя, веселая. Видать, легко живется на панских харчах». Григорий и тут промолчал, не вспылил, не оборвал Петра, что в ином случае было бы естественно для зго неистового характера. Позже, уже в октябре, в одном из редких своих писем домой он послал «нижайший поклон Наталье Мироновне». Очевидно, в душе Григория уже созревает решение вернуться в семью, он не может жить неприкаянной, неустроенной жизнью, его тяготит двусмысленность положения. Смерть дочери, а потом открывшаяся измена Аксиньи подталкивают его на решительный шаг, на разрыв с ней, но внутренне он был готов к этому уже давно.

С началом мировой войны 12-й полк, где служил Григорий, в составе 11-й кавалерийской дивизии принял участие в Гали-цийской битве. В романе подробно и точно указаны тут приметы места и времени. В одной из стычек с венгерскими гусарами Григорий получил удар палашом в голову, упал с коня, потерял сознание. Это случилось, как можно установить из текста, 15 сентября 1914 года под городом Камен-ка-Струмиловом, когда шло стратегическое наступление русских на Львов (подчеркнем: исторические источники точно свидетельствуют об участии 11-й кавдивизии в этих боях). Ослабевший, страдая от раны, Григорий, однако, шесть верст нес на себе раненого офицера. За этот подвиг он получил свою награду: солдатский Георгиевский крест (орден имел четыре степени; в русской армии строго соблюдалась последовательность награждения от низшей степени к высшей, следовательно, Григорий был награжден серебряным «Георгием» 4-й степени; впоследствии он заслужил все четыре, как тогда говорили - «полный бант»). О подвиге Григория, как сказано, писали в газетах.

Недолго пробыл он в тылу. На другой день, то есть 16 сентября, он попал в перевязочный пункт, а еще через день, 18-го, «тайком ушел с перевязочного пункта». Сколько-то времени искал свою часть, вернулся не позже 20-го, ибо именно тогда Петр написал письмо домой, что с Григорием все благополучно. Однако несчастье уже стерегло Григория снова: в тот же день он получает второе, гораздо более серьезное ранение - контузию, отчего частично теряет зрение.

Григорий лечился в Москве, в глазной лечебнице доктора Снегирева (по данным сборника «Вся Москва» за 1914 год, больница доктора К. В. Снегирева была на Колпачной, дом 1). Там произошло его знакомство с большевиком Гаранжей. Влияние этого рабочего-революционера на Григория оказалось сильным (что подробно рассмотрено авторами исследований о «Тихом Доне»). Гаранжа более не появляется в романе, но это отнюдь не проходной персонаж, напротив, его сильно описанный характер позволяет лучше понять фигуру центрального героя романа.

Григорий впервые услышал от Гаранжи слова о социальной несправедливости, уловил его непреклонную веру, что такой порядок не вечен и есть путь к иной, правильно устроенной жизни. Гаранжа говорит - и это важно подчеркнуть, - как «свой», а не как чуждые Григорию «ученые люди». И он легко и охотно воспринимает поучающие слова солдата из рабочих, хотя не потерпел какой бы то ни было дидактики со стороны тех самых «ученых людей».

В этой связи полна глубокого смысла сцена в госпитале, когда Григорий грубо дерзит кому-то из членов императорской фамилии; чувствуя фальшь и унизительную барскую снисходительность происходящего, он протестует, не желая скрыть своего протеста и не умея сделать его осмысленным. И то не есть проявление анархизма или хулиганства - Григорий, напротив, дисциплинирован и социально устойчив, - это, природная неприязнь его к антинародному барству, почитающему труженика за «быдло», рабочий скот. Самолюбивый и вспыльчивый, Григорий органически не может выносить подобного отношения, он всегда обостренно реагирует на всякую попытку унизить его человеческое достоинство.

В госпитале он провел весь октябрь 1914 года. Он вылечился, и успешно: зрение его не пострадало, крепкое здоровье не нарушилось. Из Москвы, получив отпуск после ранения, Григорий едет в Ягодное. Он появляется там, как точно сказано в тексте, в ночь на 5 ноября. Измена Аксиньи открывается ему сразу же. Григорий подавлен случившимся; сначала он странно сдержан, и только наутро следует яростная вспышка: он избивает молодого Листницкого, оскорбляет Аксинью. Не колеблясь, словно в душе его давно созрело такое решение, он пошел в Татарский, к семье. Здесь он прожил положенные ему две недели отпуска.

Весь 1915 и почти весь 1916 годы Григорий непрерывно на фронте. Тогдашняя его военная судьба очерчена в романе очень скупо, описано лишь несколько боевых эпизодов, да рассказывается, как вспоминает об этом сам герой.

В мае 1915 года в контратаке против 13-го германского Железного полка Григорий взял в плен трех солдат. Затем 12-й полк, где он продолжает служить, совместно с 28-м, где служит Степан Астахов, участвует в боях в Восточной Пруссии Здесь и происходит известная сцена между Григорием и Степаном, их разговор об Аксинье, после того как Степан «до трех раз» неудачно стрелял в Григория, а Григорий вынес его, раненного и оставшегося без коня, с поля боя. Обстановка была предельно острая: полки отступали, а немцы, как хорошо знали и Григорий и Степан, в ту пору казаков живыми в плен не брали, пгж-канчивали на месте, Степану грозила неминуемая смерть - в таких обстоятельствах поступок Григория выглядит особенно выразительно.

В мае 1916 года Григорий участвует в знаменитом Брусиловском прорыве (по имени известного генерала А. А. Брусилова, командовавшего Юго-Западным фронтом). Григорий переплыл Буг и захватил «языка». Тогда же самочинно поднял всю сотню в атаку и отбил «австрийскую гаубичную батарею вместе с прислугой». Кратко описанный эпизод этот многозначителен. Во-первых, Григорий только унтер-офицер, следовательно, он должен пользоваться у казаков необычайным авторитетом, чтобы по его слову они поднялись в бой без приказа свыше. Во-вторых, гаубичная батарея той поры состояла из орудий большого калибра, то была так называемая «тяжелая артиллерия»; с учетом этого успех Григория выглядит еще эффектнее.

Здесь же уместно сказать и о фактической основе названного эпизода. Бру"и-ловское наступление 1916 года длилось долго, более двух месяцев, с 22 мая по 13 августа. В тексте, однако, точно указано:время, когда действует Григорий, - май. И не случайно: по данным Военно-исторического архива, 12-й Донской полк участвовал в этих боях сравнительно короткое время - с 25 мая по 12 июня. Как видно, хронологическая примета здесь исключительно точна.

«В первых числах ноября», говорится в романе, полк Григория переброшен на румынский фронт. 7 ноября - эта дата прямо названа в тексте - казаки в пешем строю пошли в атаку на высоту, и Григорий был ранен в руку. После лечения получил отпуск, приехал домой (об этом рассказывает Аксинье кучер Емель-ян). Так закончился 1916 год в жизни Григория. К тому времени уже «четыре Георгиевских креста и четыре медали выслужил», он один из уважаемых ветеранов полка, в дни торжественных церемоний стоит у полкового знамени.

С Аксиньей Григорий по-прежнему в разрыве, хотя он нередко вспоминает о ней. В его семье появились дети: Наталья родила двойняшек - Полюшку и Мишу. Дата их рождения устанавливается довольно точно: «в начале осени», то есть в сентябре 1915 года. И еще: «Наталья кормила детей до года. В сентябре отняла их...»

1917 год в жизни Григория почти не описан. В разных местах есть лишь несколько скупых фраз почти информационного характера. Так, в январе (очевидно, по возвращении в строй после ранения) он «был произведен за боевые отличия в хорунжий» (хорунжий - казачий офицерский чин, соответствующий современному лейтенанту). Тогда же Григорий покидает 12-й полк и назначается во 2-й запасной полк «взводным офицером» (то есть командиром взвода, в сотне их четыре). Видимо. Григорий больше не попадает на фронт: запасные полки занимались подготовкой новобранцев для пополнения действующей армии. Далее известно, что он перенес воспаление легких, очевидно, в тяжелой форме, так как в сентябре получил отпуск на полтора месяца (очень длительный срок в условиях войны) и уехал домой. По возвращении врачебная комиссия вновь признала Григория годным к строевой службе, и он вернулся в тот же 2-й полк. «После Октябрьского переворота получил назначение на должность командира сотни», это случилось, следовательно, в начале ноября по старому стилю или в середине ноября по новому.

Скупость в описании жизни Григория в бурном 1917 году, надо полагать, не случайна. По-видимому, вплоть до конца года Григорий оставался в стороне от политической борьбы, захлестнувшей страну. И это понятно. Поведение Григория в тот специфический период истории определялось социально-психологическими свойствами его личности. В нем сильны были сословные казачьи чувства и представления, даже предрассудки своей среды. Высшее достоинство казака согласно этой морали есть храбрость и отвага, честная воинская служба, а все прочее - не наше казацкое дело, наше дело - владеть шашкой да пахать тучную донскую землю. Награды, повышения в званиях, почтительное уважение односельчан и товарищей, весь этот, как замечательно сказано у М. Шолохова, «тонкий яд лести» постепенно стушевал в сознании Григория ту горькую социальную правду, о которой говорил ему еще осенью 1914 года большевик Гаранжа.

С другой стороны, Григорий органически не приемлет буржуазно-дворянской контрреволюции, ибо она справедливо связана в его сознании с тем высокомерным барством, которое ему так ненавистно. Не случайно лагерь этот персонифицируется для него в Листницком - том, у кого Григорий побывал в конюхах,. чье холодное пренебрежение хорошо чувствовал, кто соблазнил его возлюбленную. Вот почему закономерно, что казачий офицер Григорий Мелехов не принимал никакого участия в контрреволюционных делах тогдашнего донского атамана А. М. Каледина и его окружения, хотя, надо полагать, во всем этом действовали некоторые из его сослуживцев и земляков. Итак, зыбкое политическое сознание и локальность социального опыта в значительной мере предопределили гражданскую пассивность Григория в 1917 году.

Но была к тому и другая причина - уже чисто психологическая. Григорий по природе своей необычайно скромен, чужд стремлению выдвинуться, командовать, его честолюбие проявляется только в оберега-нии своей репутации удалого казака и храброго солдата. Характерно, что, став во время Вешенского восстания 1919 года командиром дивизии, то есть достигнув вроде бы головокружительных высот для простого казака, он тяготится этим своим званием, он мечтает лишь об одном - отбросить постылое оружие, вернуться в родной курень и пахать землю. Он жаждет трудиться и воспитывать детей, его не соблазняют чины, почести, честолюбивая суетня, слава.

Трудно, просто невозможно представить себе Григория в роли митингового оратора или активного члена какого-либо политического комитета. Такие, как он, люди не любят вылезать на авансцену, хотя, как доказал сам Григорий, сильный характер делает их, при необходимости, крепкими вожаками. Ясно, что в митинговый и мятежный 1917 год Григорий должен был оставаться в стороне от политической стремнины. К тому же судьба забросила его в провинциальный запасной полк, ему не удалось стать свидетелем крупнейших событий революционного времени. Не случайно, что изображение подобных событий дано через восприятие Бунчука или Листницко-го - людей, вполне определившихся и политически активных, или в прямом авторском изображении конкретных исторических персонажей.

Однако с самого конца 1917 года Григорий вновь входит в фокус повествования. Оно понятно: логика революционного развития вовлекала в борьбу все более широкие массы, а личная судьба поставила Григория в один из эпицентров этой борьбы на Дону, в край «русской Вандеи», где более трех лет не утихала жестокая и кровопролитная гражданская война.

Итак, конец 1917 года застает Григория сотенным командиром в запасном полку, полк располагался в большой станице Каменской, что на западе Донской области, близ рабочего Донбасса. Политическая жизнь кипела ключом. На некоторое время Григорий оказался под влиянием своего сослуживца сотника Изварина - он, как установлено по архивным материалам, реальное историческое лицо, позже член Войскового круга (нечто вроде местного парламента), будущий активный идеолог антисоветского донского «правительства». Энергичный и образованный, Изварин на какое-то время склонил Григория на сторону так называемой «казачьей автономии», он рисовал маниловские картины создания независимой «Донской республики», которая, дескать, будет на равных вести отношения «с Москвой...».

Слов нет, для сегодняшнего читателя подобные «идеи» кажутся смехотворными, но в описываемое время разного рода эфемерных, однодневных «республик» возникало множество, а прожектов их - и того больше. То было следствием политической неопытности широких народных масс бывшей Российской империи, впервые приступивших к широкой гражданской деятельное ти; поветрие это длилось, естественно, очень недолго. Неудивительно, что политически наивный Григорий, будучи к тому же патриотом своего края и стопроцентным казаком, на какое-то время увлекся разглагольствованиями Изварина. Но с донскими автономистами он шел очень недолго.

Уже в ноябре Григорий познакомился с выдающимся казаком-революционером Федором Подтелковым. Сильный и властный, непреклонно уверенный в правоте большевистского дела, он легко опрокинул зыбкие изваринские построения в душе Григория. К тому же, подчеркнем, в социальном смысле простой казак Подтелков неизмеримо ближе Григорию, нежели интеллигент Изварин.

Дело тут, разумеется, не только в личном впечатлении: Григорий уже тогда, в ноябре 1917-го, после Октябрьского переворота, не мог не видеть собравшиеся на Дону силы старого мира, не мог не догадываться, не почувствовать хотя бы, что за прекраснодушными извариными стоят все те же генералы и офицеры, не любимые им баре, помещики листницкие и прочие. (Кстати, так оно и случилось исторически: автономист и интеллигентный краснобай генерал П. Н. Краснов со своей «Донской республикой» вскоре стал откровенным орудием буржуазно-помещичьей реставрации.)

Изварин первым почувствовал изменение настроения своего полчанина: «Боюсь, что встретимся мы, Григорий, врагами», - «На бранном поле друзей не угадывают, Ефим Иваныч, - улыбнулся Григорий».

10 января 1918 года в станице Каменской открылся съезд фронтового казачества. Это было исключительным событием в истории края той поры: большевистская партия собирала лод свои знамена трудовой народ Дона, стремясь вырвать его из-под влияния генералов и реакционного офицерства; одновременно те образовали в Новочеркасске «правительство» с генералом А. М. Калединым во главе. На Дону уже полыхала гражданская война. Уже в шахтерском Донбассе происходили жестокие схватки между Красной гвардией и белогвардейскими добровольцами есаула Чернецова. А с севера, от Харькова, уже шли к Ростову части молодой Красной Армия. Непримиримая классовая война началась, отныне ей предстояло разгораться все сильнее и шире...

В романе нет точных данных, был ли Григорий участником съезда фронтовиков в Каменской, но он встретился там с Иваном Алексеевичем Котляровым и Христоней - они были делегатами от хутора Татарского, - настроен был пробольшевистски. К Каменской двигался с юга отряд Черне-цова, одного из первых «героев» белой гвардии. Красное казачество поспешно формирует свои вооруженные силы для отпора. 21 января происходит решительный бой; красными казаками руководит бывший войсковой старшина (по-современному - подполковник) Голубов. Григорий в его отряде командует дивизионом из трех сотен, он совершает обходный маневр, который в конечном счете и привел к гибели чернецов-ского отряда. В самом разгаре боя, «в третьем часу пополудни», Григорий получил пулевое ранение в ногу,

В тот же день к вечеру на станции Глубокая Григорий становится свидетелем того, как пленного Чернецова зарубил Подтелков, а потом по его приказу были перебиты и другие взятые в плен офицеры. Жестокая та сцена производит сильнейшее впечатление на Григория, в гневе он даже пытается броситься на Подтелкова с наганом, но его удерживают.

Эпизод этот исключительно важен в дальнейшей политической судьбе Григория. Он не может и не хочет принять суровой неизбежности гражданской войны, когда противники непримиримы и победа одного означает гибель другого. По природе своей натуры Григорий великодушен и добр, ему претят жестокие законы войны. Здесь уместно вспомнить, как в первые военные дни 1914 года он едва не застрелил своего однополчанина, казака Чубатого (Урюпина), когда тот зарубил пленного австрийского гусара. Человек иного социального склада, Иван Алексеевич, и тот не сразу примет суровую неизбежность неумолимой классовой схватки, но для него, пролетария, воспитанника коммуниста Штокмана, имеется ясный политический идеал и ясная цель. Этого всего нет у Григория, вот почему его реакция на события в Глубокой столь остра.

Здесь необходимо также подчеркнуть, что отдельные эксцессы гражданской войны вовсе не вызывались социальной необходимостью и были следствием накопившегося в массах острого недовольства к старому миру и его защитникам. Сам Федор Подтелков - типичный пример такого рода импульсивного, подверженного эмоциям народного революционера, который не имел, да и не мог иметь необходимой политической осмотрительности и государственного кругозора.

Как бы то ни было, но Григорий потрясен. К тому же судьба отрывает его от красноармейской среды - он ранен, его увозят лечиться в глухой хутор Татарский, далеко от шумной Каменской, запруженной красными казаками... Через неделю за ним в Миллерово приезжает Пантелей Про-кофьевич, и «наутро», то есть 29 января, Григория повезли на санях домой. Путь был неблизкий - сто сорок верст. Настроение Григория в дороге смутно; «...не мог ни простить, ни забыть Григорий гибель Чернецова и безрассудный расстрел пленных офицеров». «Приеду домой, поотдох-ну трошки, залечу ранку, а там... - думал он и мысленно махал рукой, - там видно будет. Само дело покажет...» Одного он жаждет всей душой - мирного труда, покоя. С такими мыслями приехал Григорий в Татарский 31 января 1918 года.

Конец зимы и начало весны Григорий провел в родном хуторе. На Верхнем Дону в ту пору гражданская война еще не началась. Зыбкий тот мир обрисован в романе так: «Вернувшиеся с фронта казаки отдыхали возле жен, отъедались, не чуяли, что у порогов куреней караулят их горшие беды, чем те, которые приходилось переносить на пережитой войне».

Верно: то было затишье перед бурей. К весне 1918 года Советская власть в основном победила по всей России. Свергнутые классы сопротивлялись, лилась кровь, но схватки эти были еще небольшого размаха, шли в основном вокруг городов, на дорогах и узловых станциях. Фронтов и массовых армий еще не существовало. Была выбита из Ростова малочисленная Добровольческая армия генерала Корнилова и блуждала, окруженная, по Кубани. Глава донской контрреволюции генерал Каледин застрелился в Новочеркасске, после чего наиболее активные враги Советской власти ушли с Дона в глухие Сальские степи. Над Ростовом и Новочеркасском - красные знамена.

Тем временем началась иностранная интервенция. 18 февраля (нового стиля) активизировались кайзеровские и австро-венгерские войска. 8 мая они подошли к Ростову и взяли его. В марте-апреле на северных и восточных берегах Советской России высаживаются армии стран Антанты: японцы, американцы, англичане, французы. Оживилась повсюду внутренняя контрреволюция, она укреплялась организационно и материально.

На Дону, где по понятным причинам было достаточно кадров для белогвардейских армий, контрреволюция перешла в наступление с весны 1918 года. По поручению правительства Донской советской республики в апреле Ф. Подтелков с небольшим отрядом красных казаков двинулся в верхнедонские округа с целью пополнить там свои силы. Однако до цели они не дошли. 27 апреля (10 мая нового стиля) весь отряд был окружен белоказаками и пленен вместе со своим командиром.

В апреле гражданская война впервые ворвалась в хутор Татарский, 17 апреля под хутором Сетраковом, что юго-западнее Вешенской, казаки уничтожили Тирасполь-ский отряд 2-й социалистической армии; эта часть, потерявшая дисциплину и управление, отступала под ударами интервентов с Украины. Случаи мародерства и насилий со стороны разложившихся красноармейцев дали контрреволюционным подстрекателям удачный повод для выступления. По всему Верхнему Дону скидывали органы Советской власти, избирали атаманов, формировали вооруженные отряды.

18 апреля состоялся казачий круг в Татарском. Накануне этого, утром, ожидая неизбежной мобилизации, Христоня, Кошевой, Григорий и Валет собрались в доме Ивана Алексеевича и решали, что делать: пробиваться ли к красным или оставаться и выжидать события? Валет и Кошевой уверенно предлагают бежать, и немедля. Остальные колеблются. В душе Григория происходит мучительная борьба: он не знает, на что решиться. Свое раздражение он срывает на Валете, оскорбляя его. Тот уходит, за ним Кошевой. Григорий и другие принимают половинчатое решение - выжидать.

А на площади уже созывают круг: объявлена мобилизация. Создают хуторскую сотню. Григория выдвигают было командиром, но некоторые наиболее консервативные старики возражают, ссылаясь на его службу у красных; командиром избирают вместо него брата Петра. Григорий нервничает, демонстративно покидает круг.

28 апреля татарская сотня, среди прочих казачьих отрядов соседних хуторов и станиц, прибыла к хутору Пономареву, где окружили экспедицию Подтелкова. Сотню татарцев ведет Петр Мелехов. Григорий, видимо, среди рядовых. Они опоздали: красных казаков пленили накануне, вечером состоялся скорый «суд», наутро - казнь.

Развернутая сцена казни подтелков-цев - одна из самых запоминающихся в романе. С необычайной глубиной здесь выражено многое. Осатанелое зверство старого мира, готового на все ради своего спасения, даже на истребление собственного народа. Мужество и непреклонная вера в грядущее Подтелкова, Бунчука и многих их товарищей, что производит сильное впечатление даже на заматерелых врагов новой России.

На казнь собралась большая толпа казачек и казаков, они настроены враждебно к казнимым, ведь им объяснили, что это враги, пришедшие грабить и насиловать. И что же? Отвратительная картина избиения - кого?! своих же, простых казаков! - быстро разгоняет толпу; люди бегут, стыдясь своей - пусть даже невольной - причастности к злодейству. «Остались лишь фронтовики, вдоволь видевшие смерть, да старики из наиболее остервенелых», - говорится в романе, то есть лютое зрелище могли выдержать только души зачерствелые или воспаленные злобой. Характерная деталь: офицеры, которые вешают Подтелкова и Кривошлыкова, в масках. Даже они, сознательные, видимо, враги Советов, стыдятся своей роли и прибегают к интел-лигентско-декадентскому маскараду.

На Григория эта сцена должна была произвести не меньшее впечатление, чем расправа с пленными чернецовцами три месяца спустя. С поразительной психологической точностью М. Шолохов показывает, как в первые минуты неожиданной встречи с Подтелковым Григорий испытывает даже нечто похожее на злорадство. Он нервно бросает в лицо обреченному Подтелкову жестокие слова: «Под Глубокой бой помнишь? Помнишь, как офицеров стреляли... По твоему приказу стреляли! А? Теперича тебе отыгрываться! Ну, не тужи! Не одному тебе чужие шкуры дубить! Отходился ты, председатель Донского Совнаркома! Ты, поганка, казаков жидам продал! Понятно? Ишо сказать?»

Но потом... Он тоже в упор видел жуткое избиение безоружных. Своих же - казаков, простых хлеборобов, фронтовиков, однополчан, своих! Там, в Глубокой, Подтелков велел рубить тоже безоружных, и смерть их тоже ужасна, но они... чужие, они из тех, кто веками презирал и унижал таких, как он, Григорий. И таких же, как и те, что стоят сейчас у края страшной ямы в ожидании залпа...

Григорий нравственно надломлен. Автор «Тихого Дона» с редким художественным тактом нигде не говорит об этом в лоб, прямой оценкой. Но жизнь героя романа в течение всего 1918 года словно проходит под впечатлением душевной травмы, полученной в день избиения подтелковцев. Судьба Григория в эту пору описывается каким-то прерывистым, неясным пунктиром. И здесь глубоко и точно выражена смутность и гнетущая раздвоенность его душевного состояния.

Белоказачья армия германского приспешника генерала Краснова с лета 1918 года начала активные военные действия против Советского государства. Григорий мобилизован на фронт. В качестве командира сотни в 26-м Вешенском полку он находится в красновскои армии на ее так называемом Северном фронте, в направлении Воронежа. То был периферийный участок для белых, основные бои между ними и Красной Армией развернулись летом и осенью в районе Царицына.

Григорий воюет вяло, равнодушно и нехотя. Характерно, что в описании сравнительно долгой той войны ничего не говорится в романе о его боевых делах, о проявлении храбрости или командирской смекалки. А ведь он все время в боях, он не укрывается в тылу. Вот сжатый, словно суммарный итог его жизненной судьбы в ту пору: «Три коня были убиты под Григорием за осень, в пяти местах продырявлена шинель... Однажды пуля насквозь пробила медную головку шашки, темляк упал к ногам коня, будто перекушенный.

Кто-то крепко за тебя богу молится, Григорий, - сказал ему Митька Коршунов и удивился невеселой Григорьевой улыбке».

Да, Григорий воюет «невесело». Цели войны, как трещала о том глуповатая крас-новская пропаганда, - «защита Донской республики от большевиков» - ему глубоко чужды. Он видит мародерство, разложение, усталое равнодушие казаков, полную бесперспективность знамени, под которое он призван волею обстоятельств. Он борется с грабежами среди казаков своей сотни, пресекает расправы с пленными, то есть поступает обратно тому, что поощряло красновское командование. Характерна в этой связи резкая, даже дерзкая для послушного сына, каким всегда был Григорий, его брань в адрес отца, когда тот, поддавшись общему настроению, беззастенчиво грабит семью, хозяин которой ушел с красными. Кстати, это первый раз, когда он так сурово осуждает отца.

Ясно, что служебная карьера Григория идет в красновскои армии из рук вон худо.

Его вызывают в штаб дивизии. Какое-то не названное в романе начальство начинает распекать его: «Ты что мне, хорунжий, сотню портишь? Ты что либеральничаешь?» Видимо, Григорий что-то надерзил, ибо распекающий продолжает: «Как это на тебя не кричать?..» И как итог: «Приказываю сегодня же сдать сотню».

Григорий понижен в должности, становится командиром взвода. Даты в тексте нет, но ее можно восстановить, и это важно. Далее в романе следует хронологическая примета: «В конце месяца полк... занял хутор Гремячий Лог». Какого месяца, не сказано, но описывается разгар уборки, жара, в пейзаже нет примет наступающей осени. Наконец, Григорий накануне узнает от отца, что вернулся из германского плена Степан Астахов, а в соответствующем месте романа точно сказано, что тот пришел «в первых числах августа». Итак, Григорий понижен примерно в середине августа 1918 года.

Здесь же отмечен такой важный для судьбы героя факт: он узнает, что Аксинья вернулась к Степану. Ни в авторской речи, ни в описании чувств и мыслей Григория никакого отношения его к этому событию не выражено. Но безусловно, что угнетенное состояние его должно было усугубиться: щемящая память об Аксинье никогда не оставляла его сердце.

В конце 1918 года красновское воинство разлагается окончательно, белоказа-чий фронт трещит по всем швам. Окрепшая, набравшая сил и опыта Красная Армия переходит в победное наступление. 16 декабря (здесь и далее по старому стилю) 26-й полк, где продолжал тянуть службу Григорий, был сбит с позиций отрядом красных матросов. Началось безостановочное отступление, длившееся еще один день. А затем, ночью, Григорий самовольно оставляет полк, бежит из красновской ар-. мии, направляясь прямо к дому: «На другой день к вечеру он уже вводил на отцовский баз сделавшего двухсотверстный пробег, шатавшегося от усталости коня». Это произошло, стало быть, 19 декабря 1918 года.

В романе отмечено, что Григорий совершает побег с «радостной решимостью». Слово «радость» тут характерно: то единственная положительная эмоция, которую испытал Григорий за восемь долгих месяцев службы в красновской армии. Испытал, когда покинул ее ряды.

Красные пришли в Татарский в январе

1919 года. Григорий, подобно многим дру

гим, ждет их с напряженной тревогой:

как-то поведут себя недавние враги в ка

зачьих станицах? Не будут ли мстить,

творить насилие?.. Нет, ничего подобного

не происходит. Красная Армия дисциплини

рованна и строга. Никаких грабежей и

утеснений. Отношения между красноармей

цами и казачьим населением самые что ни

на есть дружеские. Они даже собираются

вместе, поют, пляшут, гуляют: ни дать, ни

взять две соседние деревни, недав

но враждовавшие, помирились и вот

празднуют примирение.

Но... Григорию судьба готовит иное. Большинство казаков-хуторян - «свои» для пришедших красноармейцев, ведь и те в большинстве своем недавние хлеборобы с похожим бытом и мировоззрением. Вроде бы Григорий тоже «свой». Но он офицер, а это слово в ту пору считалось антонимом слову «Совет». И какой офицер - казачий, белоказачий! Порода, которая уже достаточно проявила себя в кровопролитиях гражданской войны. Ясно, что одно это должно вызывать у красноармейцев повышенную нервную реакцию в отношении Григория. Так и происходит, и сразу же.

На постой к Мелеховым в первый же день прихода красных попадает группа красноармейцев, в числе их Александр из Луганска, у которого белые офицеры расстреляли семью, - человек он, естественно, озлобленный, даже неврастеничный. Он сразу же начинает задирать Григория, в его словах, жестах, взгляде жгучая, неистовая ненависть - ведь именно подобные казачьи офицеры замучили его семью, залили кровью рабочий Донбасс. Александра сдерживает только суровая дисциплина Красной Армии: вмешательство комиссара устраняет надвигающееся столкновение между ним и Григорием.

Что может бывший белоказачий офицер Григорий Мелехов объяснить Александру и множеству таких, как он? Что он попал в красновскую армию поневоле? Что он «либеральничал», как обвинили его в штабе дивизии? Что он самовольно бросил фронт и никогда более не хочет брать в руки постылое оружие? Так и пытается Григорий рассказать Александру: «Мы ить сами фронт бросили, пустили вас, а ты как в завоеванную страну пришел...», на что получает неумолимый ответ: «Ты мне не указывай! Знаем мы вас! «Фронт бросили»! Если б не набили вам, так и не бросили бы. Ti разговаривать я с тобой могу по-всякому».

Так начинается новый акт драмы в судьбе Григория. Через два дня друзья затащили его на вечеринку к Аникушке. Солдаты и хуторяне гуляют, выпивают. Григорий сидит трезвый, настороженный. И вот какая-то «молоденькая бабенка» шепчет ему вдруг во время танца: «Тебя убить сговариваются... Кто-то доказал, что ты офицер... Беги...» Григорий выходит на улицу, его уже караулят. Он вырывается, убегает в ночной мрак, как преступник.

Много лет ходил Григорий под пулями, ускользал из-под удара шашки, смотрел смерти в лицо, и не раз ему еще предстоит такое в будущем. Но из всех смертных опасностей запоминает он именно эту, ибо напали на него - он убежден - без вины. Позже, много пережив, испытав боль новых ран и утрат, Григорий в своем роковом разговоре с Михаилом Кошевым вспомнит именно этот вот эпизод на вечеринке, вспомнит в скупых, по своему обыкновению, словах, и станет ясно, сколь тяжело подействовало на него нелепое то событие:

«...Ежели б тогда на гулянке меня не собирались убить красноармейцы, я бы, может, и не участвовал в восстании.

Не был бы ты офицером, никто б тебя не трогал.

Ежели б меня не брали на службу, не был бы я офицером... Ну, это длинная песня!»

Этот личный момент никак нельзя не учитывать для понимания дальнейшей судьбы Григория. Он нервно напряжен, постоянно ждет удара, он не может воспринимать создающуюся новую власть объективно, слишком уж зыбким кажется ему его положение. Раздражение, необъективность Григория отчетливо проявляются в ночном разговоре с Иваном Алексеевичем в ревкоме в конце января.

Иван Алексеевич только что вернулся в хутор от председателя окружного ревкома, он радостно возбужден, рассказывает, как уважительно и просто разговаривали с ним: «А раньше-то как было? Генерал-майор! Перед ним как стоять надо было? Вот она, наша Советская власть-любушка! Все ровные!» Григорий отпускает скептическую реплику. «Человека во мне увидали, как же мне не радоваться?» - недоумевает Иван Алексеевич. «Генералы тоже в рубахах из мешков стали последнее время ходить», - продолжает брюзжать Григорий. «Генералы от нужды, а эти от натуры. Разница?» - темпераментно возражает Иван Алексеевич. «Нету разницы!» - рубит словами Григорий. Разговор сбивается на перебранку, заканчивается холодно, со скрытыми угрозами.

Ясно, что Григорий не прав тут. Ему ли, столь остро переживавшему унизительность своего социального положения в старой России, ему ли не понять простодушной радости Ивана Алексеевича? И не хуже своего оппонента понимает он, что генералы опрощались «от нужды», до времени. Аргументы Григория против новой власти, приводимые им в споре, просто несерьезны: мол, красноармеец в обмотках, взводный в хромовых сапогах, а комиссар «весь в кожу залез». Григорию ли, профессиональному военному, не знать, что в армии нет и не может быть уравниловки, что разная ответственность порождает и разное положение; он сам же будет потом распекать своего ординарца и друга Прохора Зыкова за фамильярность. В словах Григория слишком явно звучит раздражение, невысказанная тревога за собственную судьбу, которой по его мнению, угрожает незаслуженная опасность.

Но ни Иван Алексеевич, ни Мишка Кошевой в горячке закипающей борьбы не могут уже увидеть в словах Григория лишь нервозность несправедливо обиженного человека. Весь этот нервный ночной разговор может их убедить лишь в одном: офицерам доверять нельзя, даже бывшим друзьям...

Еще более отчужденным от новой власти выходит из ревкома Григорий. Он- уже не пойдет вновь поговорить с прежними товарищами, он копит в себе раздражение и тревогу.

Зима шла к концу («с ветвей срывались капли» и проч.), когда Григория посылают отвезти снаряды в Боковскую. Это было в феврале, но до приезда Штокмана в Татарский - следовательно, около середины февраля. Григорий загодя предупреждает домашних: «Только в хутор я не приеду. Перегожу время на Сингином, у тетки». (Тут, безусловно, имеется в виду тетка по матери, так как Пантелей Про-кофьевич не имел ни братьев, ни сестер.)

Путь ему выдался неблизкий, после Во-ковской пришлось ехать на Чернышевскую (станция на железной дороге Доноасс - Царицын), всего от Вешенской это составит более 175 километров. У тетки Григорий почему-то не остался, вернулся домой вечером через полторы недели. Здесь он узнал об аресте отца и что его самого. ищут. Уже 19 февраля приехавший Шток-ман объявил на сходе список арестованных казаков (их, как выяснилось, расстреляли к тому времени в Вешках), среди них значился и Григорий Мелехов. В графе «За что арестован» говорилось: «Подъесаул, настроенный против. Опасный». (Кстати, Григорий был хорунжий, то есть лейтенант, а подъесаул - капитан.) Далее уточнялось, что он будет арестован «с приездом».

Отдохнув полчаса, Григорий ускакал на коне к дальнему родственнику на хутор Рыбный, Петр же обещал сказать, что брат поехал к тетке на Сингин. На другой день Штокман и Кошевой с четырьмя конными поехали туда за Григорием, обыскали дом, но не нашли его...

Двое суток пролежал Григорий в сарае, укрывшись за кизяками и выползая из укрытия только по ночам. Из этого добровольного заточения его вызволило неожиданно вспыхнувшее восстание казаков, которое принято называть Вешенским или (что точнее) Верхнедонским. В тексте романа точно сказано, что началось восстание в Еланской станице, приведена дата - 24 февраля. Дана дата по старому стилю, документы Архива Советской Армии называют началом мятежа 10-11 марта 1919 года. Но М. Шолохов приводит здесь старый стиль намеренно: население Верхнего Дона слишком короткий период жило при Советской власти и не могло привыкнуть к новому календарю (во всех областях под белогвардейским управлением сохранялся или восстанавливался старый стиль); так как действие третьей книги романа происходит исключительно в пределах Верхнедонского округа, то для героев характерен именно такой календарь.

Григорий прискакал в Татарский, когда там уже были сформированы конная и пешая сотни, командовал ими Петр Мелехов. Григорий делается начальником полусотни (то есть двух взводов). Он все время впереди, в авангарде, в передовых заставах. 6 марта Петр был взят в плен красными и застрелен Михаилом Кошевым. Уже на следующий день Григорий назначается командиром Вешенского полка и ведет свои сотни против красных. Взятых в первом же бою в плен двадцать семь красноармейцев он приказывает порубить. Он ослеплен ненавистью, взвинчивает ее в себе, отмахиваясь от сомнений, которые шевелятся на дне его помутненного сознания: мелькает у него мысль: «богатые с бедными, а не казаки с Русью...» Гибель брата на какое-то время еще больше озлобила его.

Восстание на Верхнем Дону разгоралось стремительно. Помимо общих социальных причин, вызвавших казачью контрреволюцию на многих окраинах. России, здесь примешался и субъективный фактор: троцкистская политика пресловутого «расказачивания», которая вызвала необоснованные репрессии трудового населения в этом районе. Объективно такие действия были провокационными и в существенной степени помогли кулачеству поднять мятеж против Советской власти. Это обстоятельство подробно описано в литературе о «Тихом Доне». Антисоветский мятеж принял широкий размах: уже через месяц число восставших достигло 30 тысяч бойцов - то была огромная сила по масштабам гражданской войны, причем в основном повстанцы состояли из опытных и умелых в военном деле людей. Для ликвидации мятежа из частей Южного фронта Красной Армии были образованы специальные Экспедиционные войска (по данным Архива Советской Армии - в составе двух дивизий). Вскоре по всему Верхнему Дону начались ожесточенные сражения.

Вешенский полк быстро развертывается в 1-ю повстанческую дивизию - Григорий ею командует. Очень скоро пелена ненависти, которая застила его сознание в первые дни мятежа, спадает. С еще большей, чем ранее, силой его гложут сомнения: «А главное - против кого веду? Против народа... Кто же прав? - думает Григорий, скрипя зубами». Уже 18 марта он открыто высказывает свои сомнения на совещании повстанческого руководства: «А мне думается, что заблудились мы, когда на восстание пошли...»

Рядовые казаки знают об этих его настроениях. Один из повстанческих командиров предлагает устроить в Вешках переворот: «Давай биться и с красными и с кадетами». Григорий возражает, замаскировавшись для вида кривой усмешкой: «давай Советской власти в ноги поклонимся: виноватые мы...» Он пресекает расправы с пленными. Он самочинно отворяет тюрьму в Вешках, выпуская арестованных на волю. Руководитель восстания Кудинов не очень доверяет Григорию - на важные совещания его обходят приглашением.

Не видя впереди никакого выхода, он действует механически, по инерции. Он пьет и впадает в разгул, чего с ним никогда не случалось. Им движет только одно: спасти семью, близких да казаков, за жизнь которых он отвечает как командир.

В середине апреля Григорий приезжает домой на пахоту. Там он встречается с Аксиньей, и опять между ними возобновляются отношения, прерванные пять с половиной лет назад.

28 апреля, вернувшись в дивизию, он получает от Кудинова письмо, что в плен к повстанцам попали коммунисты с Татарского: Котляров и Кошевой (тут ошибка, Кошевой плена избежал). Григорий стремительно скачет к месту их пленения, хочет спасти их от неминуемой смерти: «Кровь легла между нами, но ить не чужие ж мы?!» - думал он на скаку. Он опоздал: пленных уже перебили...

Красная Армия в середине мая 1919 года (дата здесь, естественно, по старому стилю) начала решительные действия против верхнедонских повстанцев: началось наступление деникинских войск в Донбассе, поэтому опаснейший враждебный очаг в тылу советского Южного фронта следовало как можно скорее уничтожить. Главный удар наносился с юга. Повстанцы не выдержали и отступили на левый берег Дона. Дивизия Григория прикрывала отступление, сам он переправился с арьергардом. Хутор Татарский заняли красные.

В Вешках, под обстрелом красных батарей, в ожидании возможной гибели всего восстания Григория не оставляет то же мертвенное равнодушие. «Он не болел душой за исход восстания», - говорится в романе. Он старательно гнал от себя мысли о?удущем: «Черт с ним! Как кончится, так ладно будет!»

И вот здесь, находясь в безысходном состоянии души и разума, Григорий вызывает из Татарского Аксинью. Перед самым началом общего отступления, то есть около 20 мая, он посылает за ней Прохора Зыкова. Григорий уже знает, что родной хутор будет занят красными, и велит Прохору предупредить родных, чтобы отогнали скотину и прочее, но... и только.

И вот Аксинья в Вешках. Бросив дивизию, он двое суток проводит с нею. «Единственное, что осталось ему в жизни (так, по крайней мере, ему казалось) это - с но-зой и неуемной силой вспыхнувшая страсть к Аксинье», сказано в романе. Примечательно здесь это слово «страсть»: именно не любовь, а страсть. Еще более глубокий смысл имеет замечание в скобках: «ему казалось...» Нервная, ущербная страсть его есть нечто вроде бегства от потрясенного мира, в котором Григорий не находит себе места и дела, а занимается делом чужим... Летом 1919 года южнорусская контррезолюция переживала свой наибольший успех. Добровольческая армия, укомплектованная сильным в боевом отношении и социально однородным составом, получив военное снаряжение от Англии и Франции, начала широкое наступление с решительной целью: разгромить Красную Армию, взять Москву и ликвидировать Советскую власть. Некоторое время успех сопутствовал белогвардейцам: они заняли весь Донбасс и 12 июня (старого стиля) взяли Харьков. Белое командование крайне нуждалось в пополнении своей не слишком многочисленной армии, вот почему оно ставило важной для себя целью овладение всей территорией Донской области, чтобы использовать население казачьих станиц в качестве людских резервов. С этой целью готовился прорыв советского Южного фронта в направлении района Верхнедонского восстания. 10 июня конная группа генерала А. С. Секретова осуществила прорыв, и через три дня достигла рубежей повстанцев. Отныне все они в порядке военного приказа вливались в белогвардейскую Донскую армию генерала В. И. Сидорина.

Григорий ничего хорошего не ожидал от встречи с «кадетами» - ни для себя, ни для земляков. Так оно и получилось.

На Дон вернулся чуть подновленный старый порядок, те же знакомые баре в погонах, с презрительными взглядами. Григорий, как повстанческий командир, присутствует на банкете, устроенном в честь Секре-гова, с отвращением слушая пьяную генеральскую болтовню, оскорбительную для присутствующих казаков. Тогда же в Вешках появляется Степан Астахов. Аксинья остается с ним. Последняя соломинка, за которую цеплялся Григорий в неустроенной своей жизни, казалось, исчезла.

Он получает короткий отпуск, приезжает домой. Вся семья в сборе, все уцелели. Григорий ласкает детей, сдержанно приветлив с Натальей, почтителен с родителями.

Уезжая в часть, прощаясь с родными, он плачет. «Никогда Григорий не покидал родного хутора с таким тяжелым сердцем», - отмечено в романе. Смутно он чувствует приближающиеся великие события... И они действительно ждут его.

В горячке непрерывных боев с Красной Армией белогвардейское командование не сразу смогло расформировать полупартизанские, нестройно организованные части повстанцев. Григорий еще некоторое время продолжает командовать своей дивизией. Но он уже не самостоятелен, те же генералы вновь стоят над ним. Его вызывает к себе генерал Фицхелауров, командир регулярной, так сказать, дивизии белой армии - тот самый Фицхелауров, который был на высших командных постах еще в 1918 году в «расновской армии, бесславно наступавшей на Царицын. И вот снова Григорий видит то же барство, слышит те же грубые, пренебрежительные слова, какие - только по иному, куда менее важному случаю - довелось ему услышать много лет назад при призыве в царскую армию. Григорий взрывается, грозит престарелому генералу шашкой. Эта дерзость более чем опасна. Фицхелауров имеет много оснований пригрозить ему напоследок военно-полевым судом. Но под суд его отдать, видимо, не решились.

Григорию все безразлично. Он жаждет одного - уйти от войны, от необходимости принимать решения, от политической борьбы, в которой никак не может найти прочную основу и цель. Белое командование расформировывает повстанческие части, в том числе и дивизию Григория. Бывших повстанцев, которым не очень-то доверяют, растасовывают по разным подразделениям деникинской армии. Григорий не верит в «белую идею», хотя кругом шумит пьяный праздник, еще бы - победа!..

Объявив казакам о расформировании дивизии, Григорий, не скрывая своего настроения, открыто говорит им:

«- Не поминайте лихом, станишники! Послужили вместе, неволя заставила, а с нынешнего дня будем трепать кручину по-Ерозь. Самое главное - головы берегите, чтобы красные вам их не продырявили. У вас они, головы, хотя и дурные, но зря их подставлять под пули не надо. Ишо прийдется думать, крепко думать, как дальше быть...»

Деникинский «поход на Москву» - это, по убеждению Григория, «их», барское дело, а не его, не рядовых казаков. В штабе Секретова он просится перевести его в тыловые части («Я за две войны четырнадцать раз ранен и контужен», - говорит он), нет, его оставляют в действующей армии и переводят командиром сотни в 19-й полк, предоставив никчемное ему «поощрение» - он повышается в чине, сделавшись сотником (старшим лейтенантом).

И вот его поджидает новый страшный удар. Наталья узнала, что Григорий вновь встречается с Аксиньей. Потрясенная, она решается на аборт, какая-то темная бабка делает ей «операцию». На другой день в полдень она умирает. Смерть Натальи, как можно установить по тексту, случилась около 10 июля 1919 года. Ей было тогда двадцать пять лет, а детям не минуло еще и четырех...

Григорий получил телеграмму о смерти жены, его отпустили домой; он прискакал, когда Наталью уже схоронили. Сразу по приезде он не нашел в себе сил пойти на могилу. «Мертвые не обижаются...» - сказал он матери.

Григорий ввиду кончины жены получил из полка отпуск на месяц. Он убирал созревший уже хлеб, трудился по хозяйству, нянчился с детишками. Особенно привязался он к сыну Мишатке. Мальчик оказал-. ся, немного повзрослев, чисто «мелехов-ской» породы - и внешне и нравом похожий на отца и деда.

И вот Григорий снова уезжает на вой-НУ - уезжает, даже не отгуляв отпуск, в самом конце июля. О том, где он воевал во второй половине 1919 года, что с ним происходило, в романе не говорится ровным счетом ничего, домой он не писал, и «только в конце октября Пантелей Про-кофьевич узнал, что Григорий пребывает в полном здравии и вместе со своим полком находится где-то в Воронежской губернии». Можно на основании этих более чем кратких сведений установить лишь немногое. Он не мог участвовать в известном рейде белоказачьей конницы под командованием генерала К. К. Мамонтова по тылам советских войск (Тамбов - Козлов - Елец - Воронеж), ибо рейд этот, отмеченный свирепыми грабежами и насилиями, начался 10 августа по новому стилю, - следовательно, 28 июля по старому, то есть в то самое время, когда Григорий находился еще в отпуске. В октябре Григорий, по слухам, оказался на фронте под Воронежем, где после тяжелых боев остановилась, обескровленная и деморализованная, белогвардейская Донская армия.

В это время он заболел сыпным тифом, страшная эпидемия которого в течение всей осени и зимы 1919 года косила ряды обеих воюющих армий. Его привозят домой. Было это в конце октября, ибо далее следует точная хронологическая пометка: «Через месяц Григорий выздоровел. Впервые поднялся он с постели в двадцатых числах ноября...»

К тому времени белогвардейские армии уже потерпели сокрушительное поражение. В грандиозном кавалерийском сражении 19-24 октября 1919 года под Воронежем и Касторной были разгромлены белоказачьи корпуса Мамонтова и Шкуро. Деникинцы еще попытались удержаться на рубеже Орел - Елец, но с 9 ноября (здесь и выше даты по новому календарю) началось безостановочное отступление белых армий. Вскоре оно уже стало не отступлением, а бегством.

Боец Первой Конной армии.

В этих решающих боях Григорий уже не участвовал, так как его больного увезли на подводе, и дома он оказался в самом начале ноября по новому стилю, однако такой переезд по раскисшим осенним путям должен был занять не менее десяти дней (но дорогам от Воронежа до Вешенской более 300 километров); кроме того, Григорий мог какое-то время пролежать в прифронтовом госпитале - по крайнем мере для установления диагноза.

В декабре 1919 года Красная Армия победно вступила на территорию Донской области, казачьи полки и дивизии отступали почти без сопротивления, разваливаясь и распадаясь все более. Неповиновение и дезертирство приняли массовый характер. «Правительством» Дона был отдан приказ о сплошной эвакуации на юг всего мужского населения, уклонявшихся ловили и наказывали карательные отряды.

12 декабря (старого стиля), как точно указано в романе, отправился «в отступ» вместе с хуторскими Пантелей Прокофьевич. Григорий тем временем поехал в Ве-шенскую, чтобы узнать, где находится его отступающая часть, но ничего не узнал, кроме одного: красные приближаются к Дону. Он вернулся в хутор вскоре после отъезда отца. На другой день вместе с Аксиньей и Прохором Зыковым по санной дороге выехали они на юг, держа путь на Милле-рово (там, сказали Григорию, могла прой-1И его часть), было это около 15 декабря.

Ехали медленно, по забитой беженцами и в беспорядке отступавшими казаками дороге. Аксинья заболела сыпным тифом, как можно установить по тексту, на третий день пути. Она потеряла сознание. С трудом ее удалось устроить на попечение у случайного человека в поселке Ново-Михай-ловском. «Оставив Аксинью, Григорий сразу утратил интерес к окружающему», говорится далее в романе. Итак, они расстались около 20 декабря.

Белая армия разваливалась. Григорий пассивно отступал вместе с массой себе подобных, не делая ни малейшей попытки хоть как-то активно вмешаться в события, избегая влиться в какую-либо часть и оставаясь в положении беженца. В январе он уже не верит ни в какую возможность сопротивления, ибо узнает об оставлении белогвардейцами Ростова (он был взят Красной Армией 9 января 1920 года по новому стилю). Вместе с верным Прохором они подаются на Кубань, Григорий принимает обычное свое решение в минуты душевного упадка: «...там видно будет».

Отступление, бесцельное и пассивное, продолжалось. «В конце января», как уточнено в романе, Григорий и Прохор приехали в Белую Глинку - станицу в Северной Кубани на железной дороге Царицын - Екатеринодар. Прохор было неуверенно предложил примкнуть к «зеленым» - так назывались партизаны на Кубани, руководимые в какой-то мере эсерами, они ставили перед собой утопическую и политически нелепую цель бороться «с красными и с белыми», состояли преимущественно из дезертиров и деклассированного сброда. Григорий решительно отказался. И здесь, в Белой Глинке, он узнает о смерти отца. Пантелей Прокофьевич скончался от тифа в чужой хате, одинокий, бездомный, измученный тяжелой болезнью. Григорий увидел уже остывший труп его...

На другой день после похорон отца Григорий выезжает в Новопокровскую, затем оказывается в Кореновской - это большие кубанские станицы по дороге на Екатеринодар. Тут Григорий заболел. С трудом отысканный полупьяный врач определил: возвратный тиф, ехать нельзя- смерть. Тем не менее Григорий и Прохор выезжают. Медленно тянется пароконная повозка, Григорий неподвижно лежит, закутанный в тулуп, часто теряет сознание. Кругом «торопливая южная весна» - очевидно, вторая половина февраля или начало марта. Как раз в эТо время происходило последнее крупное сражение с деникинцами, так называемая Егорлыкская операция, в ходе которой потерпели поражение последние боеспособные их части. Уже 22 февраля Красная Армия вошла в Белую Глинку. Белогвардейские войска на юге России теперь были разбиты окончательно, они сдавались или бежали к морю.

Повозка с больным Григорием медленно тянулась на юг. Однажды Прохор предложил ему остаться в станице, но услышал в ответ сказанное из последних сил: «Вези... пока помру...» Прохор кормил его «с рук», вливал насильно в рот молоко, однажды Григорий чуть не захлебнулся. В Екатеринодаре его случайно отыскали казаки-однополчане, помогли, поселили у знакомого врача. За неделю Григорий поправился, а у Абинской - станица в 84 километрах за Екатеринодаром - смог уже сесть на коня.

В Новороссийске Григорий с товарищами оказался 25 марта: примечательно, что дата приведена тут по новому стилю. Подчеркнем: далее в романе отсчет времени и даты -даются уже по новому календарю. И понятно - Григорий и другие герои «Тихого Дона» с начала 1920 года живут уже в условиях Советского государства.

Итак, Красная Армия в двух шагах от города, в порту идет беспорядочная эвакуация, царит неразбериха и паника. Генерал А. И. Деникин пытался вывезти свои разбитые войска в Крым, но эвакуация была организована безобразно, множество солдат и белых офицеров не смогло уехать. Григорий и несколько его друзей пытаются попасть на пароход, но тщетно. Впрочем, Григорий не очень настойчив. Он решительно объявляет товарищам, что остается и попросится служить у красных. Он никого не уговаривает, но авторитет Григория велик, все его друзья, поколебавшись, следуют его примеру. До прихода красных невесело пили.

Утром 27 марта в Новороссийск вошли части 8-й и 9-й советских армий. В городе было пленено 22 тысячи бывших солдат и офицеров деникинской армии. Никаких «массовых расстрелов», как пророчила белогвардейская пропаганда, не производилось. Напротив, многие пленные, в том числе и офицеры, не запятнавшие себя участием в репрессиях, принимались в части Красной Армии.

Много спустя из рассказа Прохора Зыкова становится известно, что там же, в Новороссийске, Григорий вступил в Первую Конную армию, стал командиром эскадрона в 14-й кавалерийской дивизии. Предварительно он прошел через специальную комиссию, которая решала вопрос о зачислении в Красную Армию бывших военнослужащих из числа разного рода белогвардейских формирований; очевидно, комиссия не нашла каких-либо отягчающих обстоятельств в прошлом Григория Мелехова.

«Пошли походным народным под Киев», - продолжает Прохор. Это, как всегда, исторически точно. Действительно, 14-я кавдивизия была сформирована лишь в апреле 1920 года и в значительной степени из числа казаков, перешедших, подобно герою «Тихого Дона», на советскую сторону. Небезынтересно отметить, что командиром дивизии был знаменитый А. Пархоменко. В апреле Первая Конная перебрасывается на Украину в связи с начавшейся интервенцией панской Польши. Из-за расстройства железнодорожного транспорта пришлось совершить тысячеверстный марш на конях. К началу июня армия сосредоточилась для наступления южнее Киева, который тогда был еще занят белополяками.

Даже простоватый Прохор и тот заметил разительное изменение настроения Григория в ту пору: «Переменился он, как в Красную Армию заступил, веселый стал из себя, гладкий, как мерин». И еще: «Говорит, буду служить до тех пор, пока прошлые грехи не замолю». Служба у Григория началась хорошо. По словам того же Прохора, его благодарил за отвагу в бою сам прославленный командарм Буденный. При встрече Григорий расскажет Прохору, что он стал позже помощником командира полка. Он провел в действующей армии всю кампанию против белополяков. Любопытно, что ему пришлось воевать в тех же местах, что и в 1914 году во время Галицийской битвы и в 1916 году во время Брусилов-ского прорыва - на Западной Украине, на территории нынешних Львовской и Волынской областей.

Однако в судьбе Григория и сейчас, в лучшую вроде бы для него пору, по-прежнему не все безоблачно. Иначе и быть не могло в изломанной судьбе его, он сам понимает это: «Я ить не слепой, увидел, как на меня комиссар и коммунисты в эскадроне поглядывали...» Слов нет, эскадронные коммунисты не только имели моральное право - они обязаны были пристально наблюдать за Мелеховым; шла тяжелая война, а случаи перебежек бывших офицеров происходили нередко. Сам же Григорий говорил Михаилу Кошевому, что у них целая часть перешла к полякам... Коммунисты правы, в душу человека не заглянешь, а биография Григория не могла не возбуждать подозрений. Однако у него, перешедшего на сторону Советов с чистыми помыслами, это не могло не вызвать чувства горечи и обиды, к тому же надо помнить о его впечатлительной натуре и пылком, прямодушном характере.

Григорий совсем не показан на службе в Красной Армии, хотя она продолжалась немало - с апреля по октябрь 1920 года. Об этом времени мы узнаем только по косвенным сведениям, да и то их в романе небогато. Осенью Дуняшка получила от Григория письмо, где говорилось, что он «был ранен на врангелевском фронте и что после выздоровления будет, по всей вероятности, демобилизован». Позднее он расскажет, как ему приходилось участвовать в боях, «когда подступили к Крыму». Известно, что Первая Конная начала боевые действия против Врангеля 28 октября с Каховского плацдарма. Следовательно, Григорий мог быть ранен только позже. Рана, очевидно, оказалась нетяжелой, ибо на его здоровье никак не отразилась. Потом его, как он и предполагал, демобилизовали. Можно предположить, что подозрения в отношении лиц, подобных Григорию, усилились с переходом на врангелевский фронт: в Крыму засело за Перекопом много белоказаков-донцов, с ними сражалась Первая Конная - это могло повлиять на решение командования демобилизовать бывшего казачьего офицера Мелехова.

Григорий приехал в Миллерово, как сказано, «поздней осенью». Одна лишь мысль владеет им безраздельно: «Григорий мечтал о том, как снимет дома шинель и сапоги, обуется в просторные чирики... и, накинув на теплую куртку домотканый зипун, поедет в поле». Еще несколько дней добирался он до Татарского на подводах и пешком, а когда ночью подходил к дому, начал падать снег. На другой день земля уже была покрыта «первым голубым снежком». Очевидно, только дома он узнал о смерти матери - не дождавшись его, Василиса Ильинична скончалась в августе. Незадолго перед этим сестра Дуня вышла замуж за Михаила Кошевого.

В первый же день по приезде, к ночи, у Григория произошел тяжелый разговор с бывшим другом и однополчанином Кошевым, ставшим председателем хуторского ревкома. Григорий говорил, что хочет только трудиться по хозяйству и воспитывать детей, что он смертельно устал и не хочет ничего, кроме покоя. Михаил не верит ему, он знает, что в округе неспокойно, что казаки обижаются на тяготы продразверстки, Григорий же - популярный и влиятельный в этой среде человек. «Случись какая-нибудь заварушка - и ты переметнешься на Другую сторону», - говорит ему Михаил, и он, со своей точки зрения, имеет полное право так судить. Разговор кончается резко: Михаил приказывает ему завтра же с утра идти в Вешенскую, зарегистрироваться в ЧК как бывшему офицеру.

На другой день Григорий в Вешках, говорит с уполномоченными Политбюро Дончека. Ему предложили заполнить анкету, подробно расспросили об участии в восстании 1919 года, в заключение велели явиться для отметки через неделю. Обстановка в округе осложнялась к тому времени тем, что на северной его границе, в Воронежской губернии, поднялся антисоветский мятеж. Он узнает от бывшего сослуживца, а теперь командира эскадрона в Вешенской, Фомина, что на Верхнем Дону идут аресты бывших офицеров. Григорий понимает - его может ожидать та же участь; это тревожит его необычайно; привыкший рисковать жизнью в открытом бою, не боящийся боли и смерти, он отчаянно страшится неволи. «Сроду не сидел и боюсь тюрьмы хуже смерти», - говорит он и при этом ничуть не рисуется и не шутит. Для него, вольнолюбивого, с обостренным чувством собственного достоинства человека, привыкшего самому решать свою судьбу, для него тюрьма действительно должна казаться страшнее смерти.

Дату вызова Григория в Дончека можно установить довольно точно. Это случилось в субботу (ибо ему следовало вновь явиться через неделю, а в романе сказано: «в Вешенскую нужно было идти в субботу»). По советскому календарю 1920 года первая суббота декабря приходилась на четвертое число. Скорее всего именно об этой субботе должна идти речь, так как Григорий вряд ли успел бы прийти в Татарский на неделю раньше, и сомнительно, чтобы он добирался до дому от Миллерова (где он застал «позднюю осень») чуть ли не до середины декабря. Итак, Григорий возвратился в родной хутор 3 декабря, а первый раз был в Дончека на следующий день.

Он поселился у Аксиньи вместе с детьми. Примечательно, однако, что на вопрос сестры, собирается ли он на ней жениться, «С этим успеется, - неопределенно ответил Григорий». На душе у него тяжело, жизнь свою он планировать не может и не хочет.

«Несколько дней он провел в угнетающем безделье, - говорится далее. - Попробовал было кое-что смастерить в Аксинь-ином хозяйстве и тотчас почувствовал, что ничего не может делать». Неопределенность положения гнетет его, пугает возможность ареста. Но в душе он уже принял решение: в Вешенскую больше не пойдет, скроется, хотя сам еще не знает куда.

Обстоятельства ускорили предполагаемый ход событий. «В четверг ночью» (то есть в ночь на 10 декабря) Григорию сказала прибежавшая к нему бледная Дуняшка, что Михаил Кошевой и «четверо конных из станицы» собираются арестовать его. Григорий собрался мгновенно, «он действовал, как в бою, - поспешно, но уверенно», поцеловал сестру, спящих детей, плачущую Аксинью и шагнул за порог в холодную темень.

Три недели он прятался у знакомого однополчанина в хуторе Верхне-Кривском, потом тайно перебрался на хутор Горбатов-ский, к дальнему родственнику Аксиньи, у которого прожил еще «месяц с лишним». Никаких планов на будущее у него нет, целыми днями валялся он в горнице. Иногда его охватывало страстное желание вернуться к детям, к Аксинье, но он подавлял его. Наконец хозяин прямо сказал, что держать его больше у себя не может, посоветовал идти в хутор Ягодный, чтобы спрятаться у его свата. «Поздней ночью» Григорий выходит из хутора - и тут же его ловит на дороге конный патруль. Оказалось, что он попал в руки банды Фомина, восставшего против Советской власти совсем недавно.

Здесь необходимо уточнить хронологию. Итак. Григорий ушел из дома Аксиньи в ночь на 10 декабря и потом около двух месяцев провел, скрываясь. Следовательно, встреча с фоминовцами должна была произойти около 10 февраля. Но здесь во «внутренней хронологии» романа явная описка. Именно описка, а не ошибка. Ибо Григорий попадает к Фомину около 10 марта, то есть М. Шолохов просто-напросто «упустил» один месяц.

Восстание эскадрона под командованием Фомина (это реальные исторические события, отраженные в документах Северо-Кавказского военного округа) началось в станице Вешенской в первых числах марта 1921 года. Мелкий антисоветский мятеж этот был одним из многих явлений такого же рода, происходивших в ту пору в разных районах страны: крестьянство, недовольное продразверсткой, кое-где шло на поводу казачества. Вскоре продразверстка была отменена (X съезд партии, середина марта), что привело к быстрой ликвидации политического бандитизма. Потерпев неудачу в попытке захватить Вешенскую, Фомин и его банда стали колесить по окрестным станицам, тщетно подбивая казаков на восстание. К моменту встречи с Григорием они скитались уже несколько дней. Отметим и то, что Фомин упоминает об известном Кронштадтском мятеже: значит, разговор происходит до 20 марта, ибо уже в ночь на 18 марта мятеж был подавлен.

Так Григорий оказывается у Фомина, скитаться по хуторам он более не может, негде и опасно, идти с повинной в Вешенскую боится. Он грустно шутит о своем положении: «У меня выбор, как в сказке про богатырей... Три дороги, и ни одной нету путевой...» Разумеется, крикливой и просто глупой демагогии Фомина про «освобождение казаков от ига комиссаров» он не верит, даже не принимает в расчет. Он так и говорит: «Вступаю в твою банду», чем ужасно обижает мелочного и самодовольного Фомина. План у Григория простой; как-то перебиться до лета, а потом, раздобыв коней, уехать с Аксиньей куда-либо по-далее и как-то изменить постылую свою жизнь.

Вместе с фоминовцами Григорий скитается по станицам Верхнедонского округа. Никакого «восстания», понятно, не происходит. Напротив, рядовые бандиты тайком дезертируют и сдаются - благо ВЦИК объявил амнистию тем участникам банд, которые добровольно сдадутся властям, им даже сохраняли земельный надел. В разношерстном фоминовском отряде процветают пьянство и мародерство. Григорий решительно требует у Фомина прекратить обижать население; на какое-то время его послушались, но асоциальная природа банды от этого, естественно, не меняется.

Как опытный военный, Григорий прекрасно понимал, что при столкновении с регулярной кавалерийской частью Красной Армии банду разобьют наголо. Так и произошло. 18 апреля (эта дата приведена в романе) у хутора Ожогина фоминовцы неожиданно были атакованы. Почти все погибли, только Григорию, Фомину и еще троим удалось ускакать. Укрылись они на острове, дней десять жили затаясь, как звери, не разжигая костров. Здесь происходит примечательный разговор Григория с офицером из интеллигентов Канариным. Григорий говорит: «С пятнадцатого года как нагляделся на войну, так и надумал, что бога нету. Никакого! Ежели бы был - не имел бы права допущать людей до такого беспорядка. Мы, фронтовики, отменили бога, оставили его одним старикам да бабам. Пущай они потешаются. И перста никакого нет, и монархии быть не может. Народ ее кончил раз навсегда».

«В конце апреля», как сказано в тексте, переправились через Дон. Опять начались бесцельные скитания по станицам, бегство от советских частей, ожидание неминуемой гибели.

Три дня они колесили по правобережью, пытаясь найти банду Маслена, чтобы соединиться с ним, но тщетно. Постепенно Фомин снова оброс людьми. К нему стекался теперь всякого рода деклассированный сброд, кому уже нечего было терять и все равно кому служить.

Наконец благоприятный момент настал, и однажды ночью Григорий отстает от банды и с двумя хорошими конями спешит к родному хутору. Произошло это в самом конце мая - начале июня 1921 года. (Ранее в тексте упоминалось о тяжелом бое, который банда вела «в середине мая», затем: «за две недели Фомин сделал обширный круг по всем станицам Верхнего Дона».) Григорий имел документы, взятые у убитого милиционера, он намеревался уехать с Аксиньей на Кубань, оставив до поры до времени детей у сестры.

В ту же ночь он в родном хуторе. Аксинья быстро собралась в дорогу, сбегала за Дуняшкой. Оставшись на минуту один, «он поспешно подошел к кровати и долго целовал детей, а потом вспомнил Наталью и еще много вспомнил из своей нелегкой жизни и заплакал». Дети так и не проснулись и не увидели отца. А Григорий смотрел на Полюшку в последний раз...

К утру они были в восьми верстах от хутора, затаились в лесу. Григорий, измученный бесконечными переходами, уснул. Аксинья, счастливая и полная надежд, нарвала цветов и, «вспомнив молодость», сплела красивый венок и положила его у изголовья Григория. «Найдем и мы свою долю!» - думала она в это утро.

Григорий намеревался двинуться к Мо-розовской (большая станица на железной дороге Донбасс - Царицын). Ночью выехали. Сразу же наткнулись на патруль. Ружейная пуля попала Аксинье в левую лопатку и пробила грудь. Она не издала ни стона, ни слова и к утру умерла на руках у обезумевшего от горя Григория. Он схоронил ее тут же в овраге, вырыв могилку шашкой. Тогда-то и увидал он над собой черное небо и черное солнце... Аксинье было около двадцати девяти лет. Она погибла в самом начале июня 1921 года.

Потеряв свою Аксинью, Григорий был уверен, «что расстаются они ненадолго». Силы и воля оставили его, он живет как бы в полусне. Три дня он бесцельно скитался по степи. Затем переплыл Дон и пошел в Слащевскую Дубраву, где, он знал, «оседло» жили дезертиры, укрывшиеся там еще со времени мобилизации осенью 1920 года. Несколько дней бродил по огромному лесу, пока нашел их. Следовательно, с середины июня поселился у них. Всю вторую половину года и начало следующего Григорий прожил в лесу, днем вырезал из дерева ложки и игрушки, ночами тосковал и плакал.

«На провесне», как сказано в романе, то есть в марте, в лесу появился один из фоминовцев, от него Григорий узнает, что банда разгромлена, а атаман ее убит. После этого Григорий прошил в лесу «еще с неделю», затем вдруг неожиданно для всех собрался и пошел домой. Ему советуют подождать до 1 мая, до ожидаемой амнистии, но он даже не слышит. У него одна лишь мысль, одна цель: «Походить бы ишо раз по родным местам, покрасоваться на детишек, тогда можно бы и помирать».

И вот он перешел Дон «по синему, изъеденному ростепелью мартовскому льду» и двинулся к дому. Он встречает сына, который, узнав его, опускает глаза. Он слышит последнее в своей жизни горестное известие: дочь Полюшка умерла от скарлатины осенью прошлого года (девочке едва минуло шесть лет). Это седьмая смерть близких, что довелось пережить Григорию: дочь Таня, брат Петр, жена, отец, мать, Аксинья, дочь Поля...

Так, в мартовское утро 1922 года заканчивается жизнеописание Григория Пантелеевича Мелехова, казака станицы Вешенской, тридцати лет от роду, русского, по социальному положению - среднего крестьянина.

Первая экранизация - 1931 год. Исторический фон: 1930-31 годы - годы "великого перелома", сплошной коллективизации и ликвидации кулачества, как класса.

Вторая экранизация - 1955-1958 годы. Исторический фон: смерть И.В.Сталина, процессы либерализации во внутренней и внешней политике СССР, начало "хрущевской оттепели".

Третья экранизация: - 1990-1992 годы. Исторический фон: Декларация о независимости России, политический хаос, реформы.

Григорий Мелехов, донской казак

В первой экранизации "Тихого Дона" главную роль сыграл никому не известный актер - .
В 1925 году Абрикосов приехал в Москву, чтобы поступить в театральную студию, но опоздал. Случайно увидев объявление о наборе в кинематографическую студию А.С.Хохловой, пошел учиться туда, хотя о кино ничего не знал. С 1926 года он начал работать на театральной сцене, став сотрудником студии Малого театра. Однако ролей начинающему актеру не давали.

Из воспоминаний Андрея Абрикосова:
"Летом, должно быть двадцать девятого, точно, я не ошибаюсь, постановщики широко известной тогда картины и Иван Правов приступили к съемкам "Тихого Дона". Многие актеры тут же хлынули на студию.
Пошел и я попытать счастья. Тогда я работал на студии Малого театра. Еще не считался актером. Трепетал. Был застенчивым, робким и о кино-то имел самое отдаленное представление. Да и оказалось, что я опоздал - всех исполнителей уже набрали. У них не было только актера на роль Григория Мелехова. Я уже было собрался уходить, как услышал: "А вы погодите. Может быть, вы подойдете. Давайте попробуем. Вы читали "Тихий Дон""? Хотел чистосердечно признаться, да слукавил. И смотрю, меня тут же пригласили на пробу: надо было сыграть ссору Григория с отцом. Меня загримировали, одели, рассказали о задачах эпизода. И я старался, из кожи вон лез! Да! Стучал кулаками по столу, хлопал дверью, жестикулировал, становился в позу. Мне казалось, что это как раз и нужно в кинематографе, а получились - штампы. Ни о какой правде образа не могло быть и речи. Я ведь абсолютно ничего не знал о Григории. Я сыграл и чувствовал себя победителем. И каким же обидным и, главное, непонятным показался мне отказ. Прошел месяц. Я ехал играть с театром на юг. Лежу на верхней полке и вдруг вижу в руках у одного из пассажиров "Тихий Дон". Попросил у соседа книжку. Начал читать, потом стал наугад проглатывать отдельные куски. "Судьба!" - застучало в висках, аж сердце захолонуло. Внезапно я многое понял и решил! Собрал вещи, упросили администрацию, и сошел на первой же остановке. Вернулся в Москву и - прямо на студию. Там повезло. Исполнителя роли Мелехова все еще не удалось подобрать.
Я сказал, давайте снова пробоваться на Григория. Сейчас я готов!".
И фортуна наконец улыбнулась молодому актеру - не сыгравший ни одной роли в театре, Абрикосов был утверждён на роль Григория Мелехова в немом фильме "Тихий Дон", поразив режиссеров Ольгу Преображенскую и Ивана Правова сходством с их представлением о шолоховском герое. Выход в 1931 году фильма на экраны принёс актеру широкую известность. Ему удалось показать сильный, но противоречивый характер Григория, который считается одним из лучших среди экранизаций романа.

По словам Андрея Абрикосова, Григорий Мелехов - одна из самых любимых его киноролей. И сына своего он назвал - Григорием…

Удивительным образом пересеклись дороги Андрея Абрикосова и , исполнителя роли Григория Мелехова во второй экранизации "Тихого Дона". Не менее удивителен в свой "похожести" путь этих замечательных актеров к своей главной роли в кино.

Из воспоминаний Петра Глебова (по книге Ю.Папорова "Петр Глебов. Судьба актерская…"):
"Я познакомился с Андреем Львовичем Абрикосовым, когда мне было двенадцать лет и сразу был покорен его мужественной красотой. Более всего меня очаровывала обворожительная улыбка. Мне тогда, еще мальчишке, он казался идеалом во всем - высокий, с задорным чубом, он имел красивый, сильный голос с каким-то благородно окрашенным звучанием.
Приезжал он к нам в деревню зимой с группой актеров "Синей блузы". С азартом пилил со мной березовые дрова. Разница у нас была в десять лет.
В нашу семью его привел мой брат Гриша, когда они вместе посещали занятия у Зинаиды Сергеевны Соколовой, сестры Станиславского. Там занималась группа ассистентов будущей студии К. С. Станиславского. Потом, когда я увидел Абрикосова в роли Григория Мелехова в фильме "Тихий Дон", мне захотелось быть похожим на Андрея.
Это была его первая роль, но она меня ошеломила, и я по-юношески влюбился в моего старшего друга. Мне тогда еще больше захотелось стать актером".

В 1940 году Петр Глебов окончил Оперно-драматическую студию им.К.С.Станиславского. Актерская судьба складывалась вначале непросто. Эпизоды в кино, небольшие роли в московском Театре им. К.С. Станиславского. Потом началась война, и Петр Петрович вместе с другими молодыми актерами пошел добровольцем на фронт. Служил в зенитно-артиллерийском полку, а в конце войны стал совмещать службу с актерским делом. Известие о Победе пришло во время спектакля "Три сестры". И зрители, и актеры в сценических костюмах выбежали из театра, смешавшись с ликующей толпой

Прошли еще десять лет, не отмеченных для Глебова яркими ролями….

По материалам книги Ю.Папорова "Петр Глебов. Судьба актерская…":

Летом 1956 года приятель Петра Глебова, актер Александр Шворин, предложил вместе с ним пойти на "Дет-фильм", где проходили пробы на Григория Мелехова: "Ты там запросто казачьего офицера сыграешь. Приходи завтра к девяти".

На Киностудии им. Горького было шумнее обычного. В тот день режиссер Сергей Герасимов продолжал отбирать актеров на роли и для участия в эпизодах и массовках задуманной им экранизации шолоховского "Тихого Дона".

К столику помощника режиссера подошел и Петр Глебов. Помрежу Глебов действительно показался отличным казачьим офицером из окружения генерала Листницкого, которого должен был играть актер А. Шатов. Глебова одели и повели в павильон. Там сразу началась репетиция эпизода, в котором офицеры, примеряясь к тексту, играли в преферанс и громко спорили о февральской революции. Сергей Герасимов, пребывал в весьма удрученном состоянии, близком к отчаянию, поскольку все сроки уже вышли, а достойный исполнитель на главную роль Мелехова еще не был утвержден. Неожиданно Герасимов услышал голос одного из офицеров, который ему показался очень подходящим для Мелехова. Ассистент объяснил, что это артист театра Станиславского Глебов, который пробуется на роль второго офицера. Режиссер потребовал "дать полный свет". Когда вспыхнул свет, режиссер не нашел на лице Глебова ни единой характерной черты, описанной Шолоховым. Однако глаза привлекали, и голос звучал просто, не театрально, и особенно "казацкими" показались режиссеру руки актера. Несмотря на возражения второго режиссера, Герасимов назначил проведение проб в гриме.

И тут Глебов увидел, как художник-гример Алексей Смирнов заговорщически ему подмигивает. Когда они остались одни, мастер грима предложил Глебову:
"Появись в понедельник на студии у меня на час раньше. Я тебя так загримирую, что сам Шолохов признает в тебе Мелехова". И действительно, сделал такой грим, что Герасимов был просто огорошен - Глебов был даже лучше, чем на иллюстрациях книги "Тихий Дон" художника О.Верейского. В течение месяца Глебов "пробовался" в разных и по психологии и по возрасту сценах, режиссер хотел быть полностью убежденным, что сорокалетний актер сумеет правдиво сыграть двадцатилетнего Григория. Но сомнения оставались, и Герасимов назначил читку шолоховского текста. Не прошло и двадцати минут, как сомнения его полностью развеялись - Григорий Мелехов был найден. Оставалось только получить одобрение Михаила Шолохова и режиссер пригласил писателя на просмотр кинопроб. После первых же кадров раздался уверенный голос Шолохова: "Так это же он! Он и есть. Настоящий казак". И Петр Глебов был утвержден на роль и началась работа, которая продолжалась почти два года…

Петр Глебов: "Мы работали без дублеров. Пришлось подучиться верховой езде. У меня был добрый, умный конь. Я его полюбил. С ним было жаль расставаться по окончании съемок."

В умении Глебова сидеть в седле Герасимов убедился после съемок первой же, очень важной массовки. Первый конный бой Мелехова артист Петр Глебов провел с огромной силой, потрясшей даже режиссера.

Петр Глебов: "На съемках я жил жизнью Григория Мелехова, мучился его сомнениями, любил его любовью… Очень запомнилась одна сцена. Пьяный казацкий разгул в хате. Третья серия кинофильма. Моя была идея. Спеть очень хотелось. В станице, где съемки велись, казаки частенько вечерами собирались на бережку, распивали вино, пели хоровые песни, и я любил с ними попеть. Ну и Герасимов согласился: «Только чтобы тяжелая, грустная была песня, о судьбе». Я порасспросил старушек на хуторе, и одна мне подсказала песню «Пташка-канарейка». Песня и разгульная, и пронзительно-тоскливая. И в конце третьей серии, когда сцена пьяного разгула и полный раскосец уже: неизвестно, куда и за кем идти, - тут и красные, тут и белые, Григорий поет: «Ляти, пта-ашка, ка-анарейка, ляти в гору высоко… пропой песню про несчастье про мое…»"

Герасимов снимал фильм с азартом. Своим коллегам он не признавался, что его волновало то, как нелепо сложилась судьба казачества вслед за временем, описанным Шолоховым в "Тихом Доне". С особенным теплом Герасимов старался вместе с актером должным образом вывести на экране образ Григория Мелехова, достойного во всех отношениях человека.

Сергей Герасимов: "Я безоговорочно считаю, что для Глебова удача роли Мелехова не случайна. Он знал о Мелехове многое еще до того, как встретился с ролью. А затем, по-видимому, глубоко сочувствуя ему, полюбил этот характер. Я же всегда думаю об актере, как об авторе образа. Потому душевно радуюсь, поскольку жизнь свела меня с исполнителем, стоящим на такой позиции. Я благодарю судьбу за то, что она предоставила мне возможность работать с Петром Глебовым."

И наконец, ещё одна версия исполнителя роли Григория Мелехова - Руперт Эверетт.

Руперт Эверетт (Rupert Everett) родился 29 мая 1959 года в богатой и привилегированной семье в Норфолке, в Великобритании, учился в престижном католическом Эмплфорт-колледже. В возрасте 15 лет он оставил колледж и поступил в Центральную школу сценической речи и драмы в Лондоне, а свои актерские навыки оттачивал, обучаясь в Glasgow Citizen`s Theatre. Славу ему принесла роль в лондонской постановке "Другой страны" ("Another Country") в 1982 году. Дебют в киноверсии этого же спектакля два года спустя сделал Эверетта одной из ярчайших восходящих звезд Британии.

В 1990 году Руперт Эверетт, аристократ и эстет, обреченный играть королей и лордов, получил предложение сняться в роли Григория Мелехова.

Руперт Эверетт (по материалам различных интервью): "Когда меня пригласили сниматься по роману Шолохова, я очень удивился: мне казалось, что я не очень подхожу на роль Григория Мелехова, русского казака. Я был ошеломлен. У нас нет ничего общего. Я был, вероятно, самым странным выбором для этой роли. Я понимаю, что это роль-мечта для любого актера, но это в то же время и кошмарная роль. Прочитав роман, причем не один раз, я все равно смог приблизиться к этой роли очень ограниченно."

Сейчас сложно понять, почему выбор Сергея Бондарчука пал именно на этого актера. Безусловно, режиссер был связан условиями договора, заключенным с компанией Винченцо Рисполи - ведь одним из главных условий договора было участие зарубежных звезд, способных обеспечить широкий прокат на Западе. Возможно, режиссер увидел какие-то черты брутального Гришки Мелехова в лице британского дэнди. Возможно, выбор был ему просто навязан…

Руперт Эверетт (по материалам различных интервью): "Когда режиссер Сергей Бондарчук - очень пожилой человек - узнал, что пригласил на роль Григория Мелехова актера с нетрадиционной сексуальной ориентацией, он чуть не умер. Зато я оказался лучше всех приспособлен к спартанской жизни, спасибо детству в монастырской школе. В первую же неделю жилец соседней квартиры погиб при пожаре. Его тело и обгоревшую мебель долго таскали по лестницам, потом тело увезли, а мебель бросили во дворе. Это было летом. Осенью матрас с жженой дырой, диван и торшер засыпало листиками, зимой - припорошило снежком, а весной наконец-то куда-то смыло. А еще моего помощника, который готовил для меня, едва не зарезали за то, что он отдавал остатки еды голубям, а не нищим. Третьим сильным впечатлением стал непрекращающийся холод. Но мне все равно страшно понравилось. Мы все были включены в процесс по производству фильма, в дискуссии с Сергеем Бондарчуком, в сумасшествие "Мосфильма".

Для меня съемки в "Тихом Доне" и жизнь в России были важным поворотным периодом в жизни, удивительным опытом. Я жил в очень интересном времени: советская эпоха еще не кончилась, но уже назревали изменения. Быть там тогда и понимать, что ты - один из очень немногих людей, испытавших это... Настоящая эксклюзивность! Настоящий гламур!

Знаете, раньше меня всегда удивлял Чехов. Его персонаж может быть абсолютно счастлив и тотально несчастлив в течение одного часа. Как это получается? Загадка. Для меня это и есть проявление русской ментальности. В Америке, в Англии люди стараются найти логическое обоснование такой быстрой смене эмоционального фона. Когда я жил в России, я понял, что осмыслить это невозможно, но проблема существует: у русских людей действительно за подъемом следует стремительный спад. Я тоже начал испытывать нечто подобное - от эйфории к депрессии и обратно.

Сергей Бондарчук был невероятно талантливым, сильным, темпераментным человеком. Он был беспощаден со своими актерами. Мне от него тоже доставалось - тогда казалось, что я совершенно не подхожу к роли Григория Мелехова. Я не понимал, как его играть. Я неоднократно перечитывал роман и до приезда в Москву, и в самолете, и уже находясь здесь. Я все время пытался понять - почему пригласили меня? Да, эта роль - мечта для любого актера. Но какая же она трудная!!! Там такие страсти, страдания, сомнения, метания, которые человек, не родившийся в России, не сыграет никогда! Ведь все это надо понять, пропустить через себя. По крайней мере, я так думал раньше. Но, в конечном итоге, с ролью вроде бы справился."

Краткое описание персонажа

Григорий Пантелеевич Мелехов - казак, офицер, выслужившийся из рядовых. Исторический перелом, напрочь поменявший древний уклад донского казачества, совпал с трагическим переломом и в его личной жизни. Григорий не может понять, с кем ему остаться: с красными или с белыми . Мелехов в силу природных способностей дослуживается сначала из простых казаков до офицерского звания (на русско-германской войне), а потом и до генеральской должности (командует повстанческой дивизией на гражданской войне), но военной карьере не суждено сложиться. Так же мечется Мелехов и между двумя женщинами: нелюбимой поначалу женой Натальей, чувства к которой проснулись только после рождения детей Полюшки и Мишатки, и соседкой Аксиньей Астаховой, первой и самой сильной любовью Григория.

В конце книги Григорий бросает всё и возвращается домой к сыну от первого брака (с Натальей) и к родной земле. Это всё, что у него осталось, всё, что связывает его с былой жизнью.

Роман содержит описание жизни и быта казаков начала XX-го века: обряды и традиции, характерные для донского казачества . Подробно описана роль казаков в военных действиях, антисоветские восстания и их подавление, становление Советской власти в станице Вёшенской .

Григорий и Аксинья. Художник С. Корольков. Иллюстрация к одному из первых изданий 1930 г

См. также

Ссылки

• Михаил Шолохов и проблема авторства романа «Тихий Дон»
• Электронная версия книги «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа. Автор Кузнецов Ф. Ф.
• Роман «Тихий Дон» как энциклопедия. Антропология Донских казаков

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Григорий Мелехов" в других словарях:

Герой романа М.А.Шолохова «Тихий Дон» (1928 1940). Отдельные литературоведы придерживаются мнения, что истинным автором «Тихого Дона» является донской писатель Федор Дмитриевич Крюков (1870 1920), рукопись которого была подвергнута некоторой… … Литературные герои

Русская фамилия. Известные носители: Мелехов, Вячеслав Дмитриевич (1945 2012) советский и российский актёр театра и кино. Мелехов, Дмитрий Евгеньевич (1889 1979) советский психиатр, доктор медицинских наук. Григорий Мелехов главный герой романа… … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Тихий Дон (значения). Тихий Дон … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Тихий Дон (значения). Опера Тихий Дон Композитор Иван Дзержинский Автор(ы) либретто Леонид Дзержинский Количество действий … Википедия

Тихий Дон Жанр драма Режиссёр Сергей Герасимов … Википедия

Это статья о романе. О других значениях термина, см. Тихий Дон Тихий Дон «Тихий Дон» в журнале «Роман газета» Жанр … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Тихий Дон. Тихий Дон Quiet Flows the Don … Википедия

Род. 27 марта (9 апр.) 1909 в Тамбове, ум. 18 янв. 1978 в Ленинграде. Композитор. Засл. деят. иск. РСФСР (1957). В 1925 1929 учился в 1 м Моск. муз. техникуме по кл. ф п. Б. Л. Яворского, в 1929 1930 в Муз. техникуме им. Гнесиных по кл.… … Большая биографическая энциклопедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Тихий Дон (значения). Тихий Дон Жанр драма, исторический фильм, мелодрама Режиссёр Ольга Преображенская Иван Правов Автор сценария … Википедия

- (1915 2000), актёр, народный артист СССР (1981). На сцене с 1941. Работал в Московском драматическом театре имени Станиславского и Театре студии киноактёра. Снимался в фильме «Тихий Дон» (Григорий Мелехов) и др. * * * ГЛЕБОВ Петр Петрович ГЛЕБОВ… … Энциклопедический словарь