Кого убил кошевой. Михаил кошевой как идеологический антипод григория мелехова


В эти дни миллионы телезрителей смотрят главную премьеру канала "Россия " - четвертую экранизацию романа «Тихий Дон» в исполнении режиссера Сергея Урсуляка. Что в литературном произведении, что в телеверсии повествование остановится на самом интересном месте. Неужели мы так и не узнаем, что будет с Григорием Мелеховым и с его сынишкой дальше? Но последующие события можно восстановить исходя из того, что мы знаем о жизни прототипов героев книги и судьбы казачества в целом. Смоделировать дальнейшую биографию персонажей мы попросили знатока истории казачества доктора наук, профессора кафедры отечественной истории Южного федерального университета Андрея Венкова .

ГРИГОРИЮ НЕ НАДО БЫЛО ТОПИТЬ ВИНТОВКУ

В финале Мелехов совершает роковую ошибку, - утверждает Андрей Вадимович. - Если помните, перед тем как вернуться на хутор он утопил винтовку в реке. А у «красных » существовало правило: если ты пришел с повинной и сдал винтовку в сельсовет - получишь амнистию. Если винтовку не сдал, то где гарантия, что ты ее не выкопаешь и снова не начнешь воевать против советской власти? Поэтому Григория шлепнут, когда он вернется в Татарский. А если бы не этот промах, то у казака с такими биографическими данными, как у Мелехова, были шансы дожить до начала тридцатых годов.

- А как же его офицерское прошлое?

Повествование романа «Тихий Дон» заканчивается в 1922 году, тогда к белогвардейскому прошлому относились достаточно спокойно. Во время гражданской войны переход из лагеря в лагерь был естественным явлением. И красные и белые создавали целые части из пленных. А в 1927 году бывших белогвардейцев официально простили по случаю амнистии, связанной с 10-летием Октябрьской революции. Но на их долю выпало всего несколько лет спокойной жизни. Уже с 1929 года был взят курс на их уничтожение, пошли несправедливые приговоры, фальсифицированные процессы... И Мелехов, если смотреть на него, как на реального человека, конечно же в этой мясорубке не выжил бы.

Вы говорите репрессии начались в 1929. Но Харлампия Ермакова, который послужил для Шолохова прототипом образа Григория Мелехова, расстреляли в 1927 году.

Ермаков стал заложником обстоятельств. В 1927 году сложилась предвоенная ситуация. СССР готовился к войне с Польшей . А Ермаков в это время решил поучаствовать на выборах в сельсовет. Он пользовался у односельчан невероятным авторитетом и естественно, что они выбрали Харлампия, а ставленника властей с треском прокатили. Если бы он не засветился так дерзко в этот момент, то о нем бы не вспомнили до поры. А тут у коммунистов помимо обиды возник повод: страна накануне войны, а тут бывшие белые офицеры лезут во власть и пользуются большой популярностью в народе.

СЫН ДОНОСЧИКА ПО ДЕЛУ ЕРМАКОВА СОШЕЛ С УМА

Тут для читателей надо уточнить, что Харлампий действительно был на Дону легендарной фигурой. В первый раз его арестовали спустя две с половиной недели после возвращения домой - 23 февраля 1923 года. Напомним, что Ермаков уволился из Красной армии с должности начальника дивизионной школы 14-й кавалерийской дивизии 1-й Конной армии. Но на его защиту встало все население. В уголовном деле Ермакова хранятся протоколы общего собрания граждан Базковского хутора, где жители брали Харлампия на поруки и заверяли, что он не являлся организатором Вешенского восстания. Год Ермаков провел в заключении, но в 1924 году его вынуждены были выпустить...

- Вернемся ко второму уголовному делу, которое завели в 1927 году. У следствия не было доказательств, что Харлампий участвовал в издевательствах и расстрелах пленных. Наоборот, было множество свидетельств в пользу Ермакова. Но вот неожиданно появляются показания некоего Андрея Александрова, который утверждает: «В одном из боев в 1919 году Ермаков лично зарубил 18 матросов. Во время боев на реке Дон, под командованием Ермакова, было потоплено в воде около 500 красноармейцев, никому из комсомольцев, комсоставу красных пощады не давал, рубил всех». Известно что-то о человеке, показания которого во многом решили судьбу Харлампия?

Фамилия Александров часто встречается в станице Каргинской. Но кто именно написал донос сложно сказать. Зато известна характерная деталь относительно другого доносчика - Еланкина , который активно «топил» Ермакова. Сын Еланкина сошел с ума, утверждал, что именно он, а не Шолохов , является настоящим автором «Тихого дона». Его быстро «закрыли» и свои дни он окончил в психиатрической лечебнице.

МИШКУ КОШЕВОГО ХЛОПНУЛИ БЫ В КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЮ

- Получается, из всего романа только Дуняшку Мелехову и Мишку Кошевого ожидает относительно светлое будущее?

Думаю, что Кошевого хлопнули бы во время коллективизации за злоупотребления властью. Когда в 1932 году начался голод, на Украину отправилась комиссия Молотова , а к нам приехала черезвычайка во главе с Лазарем Кагановичем ...

- Голод в Нижнем Поволжье и Донских областей коснулся?

Да, достаточно сказать, что в 1932-33 годах при ростовском НКВД существовал отдел по борьбе с людоедством... Так вот перегибы, тяжести коллективизации, расказачивание, репрессии - все это решили свалить на местную власть. Многих низовых руководителей тогда расстреляли, а у людей с замашками Михаила Кошевого век был недолог. Ну вы посмотрите: сжег пол-хутора, расстреливал людей без суда и следствия. Понятно, что односельчане ему этого не простили. Ему бы всячески мстили, пакостили и подвели в итоге под монастырь.

- В последних главах романа мы видим, что хутор Татарский обезлюдел. А из большой семьи Мелеховых в живых остался только Григорий (и то не надолго) и его маленький сын от законной жены Натальи. Что ожидало хутор в дальнейшем?

Ситуация типичная: донские области после гражданской войны потеряли 1/3 людей. Численность казачьего населения до начала всех этих событий насчитывала 1,5 миллиона человек. 250 тысяч казаков было убито в ходе гражданской войны. Примерно в такую же цифру оцениваются потери гражданского населения от болезней, голода, военных действий и т.д. По данным переписи 1926 года половину (!) мужского населения составляли дети и подростки до 16 лет. В хуторах вроде Татарского остались бабы, старики, да дети. Но хутора не опустели. Казаков просто не выпускали из станиц и хуторов. Существовал паспортный режим: паспорта станичникам на руки не выдавали и легальной возможности уехать не было. А если ловили в городе сбежавшего хуторянина без паспорта - автоматически сажали на 3 года. Свободу передвижения казаки получили только после смерти Сталина в 1953-55 годах. Вот тогда начался массовый отъезд в города и хутора обезлюдели.

ИЗ ДОСЬЕ «КП»

Харлампий ЕРМАКОВ - родился 7 февраля 1891года в хуторе Антипов станицы Вешенской. Стал прообразом Григория Мелехова в романе «Тихий Дон». Полный Георгиевский кавалер. С Первой мировой войны вернулся домой в чине урядника. Комдив 1-й повстанческой дивизии в Вёшенском восстании. Затем был командиром в Первой конной армии Буденного . Считался одним из лучших в искусстве владеть шашкой. Обладал невероятной силы «баклановским ударом» - мог с одного маху перерубить 20-сантиметровый ствол березы. Неоднократно общался с Шолоховым во времена между своим первым и вторым арестом (то есть с 1924 по 1927 год). Расстрелян 17 июня 1927 года. В 1989 году реабилитирован «за отсутствием состава преступления»

В годы империалистической войны он осознал, что, справедливость на стороне народа и организовал агитацию среди казаков, выступая против этих военных сражений. Мишка не мог находиться вне борьбы, когда решается судьба народа. Оказавшись в отарщиках, он не может пребывать в одиночестве, и страшится, что эта степная тишина поглотит его. Если же Гришка Мелехов всегда находился на распутье своих взглядов, то Кошевой не желал выйти из борьбы. Наоборот, осмысленно выбрав правильную дорогу борьбы за изменение жизни во время революции, он справляется с чувством жалости к Григорию и критикует своего товарища, с которым когда-то учился в школе.

Когда в хуторе к власти пришла Советская власть, и Кошевой был избран товарищем председателя Совета, он настоятельно добивается, чтобы Мелехова арестовали. Мишка с особой ненавистью относится к врагам Советов, и поэтому он беспощадно уничтожает дома купцов и священнослужителей, предает смерти деда Гришаку. Но в тоже время Шолохов ярко показывает его душевный мир. Он был мечтательным и любил родные края. Через все годы войны он проявляет любовь к Дуняше и своим детям. С большим тактом писатель изображает те моменты, как ненавистный Ильиничне Кошевой завоевывает ее доверие, после чего у старухи пропадает к нему вся ненависть. Женившись на этой милой девушке, несмотря на тяжелую болезнь, он весь уходит в домашнее хозяйство. Однако, вскоре он начинает осуждать свое трудовое рвение и уходит в борьбу за светлое будущее казаков.

Шолохов на последних страницах произведения сталкивает Кошевого и Григория Мелехова, подчеркивая бдительность и рост в политических взглядах Мишки. Раскрытие характера Кошевого проявляется через все его поступки в процессе борьбы за укрепление советской власти среди донских казаков. В романе он показан как хозяин жизни и представитель трудового казачества, нашедшего правильный путь в революции. Показывая образ Кошевого, Шолохов хотел показать, что такая фанатичная борьба, как у Мишки ни к чему хорошему не приведет.

Мишка Кошевой.

Несколько интересных сочинений

  • Главные герои произведения Щелкунчик Гофмана

    Сказка Гофмана «Щелкунчик и мышиный король» является одним из символов Рождества и Нового года. Даже одноименный балет является гвоздем программы театров именно в это время.

  • Анализ рассказа Контора Тургенева

    Произведение входит в виде составной части в прозаический цикл рассказов писателя, названный «Записки охотника».

  • Сочинение по картине Куинджи Березовая роща (описание)

    Среди полотен мастера выделяется одна из его ранних работ: «Березовая роща». Сейчас картина выставляется в Третьяковской галерее и до сих пор зрители и критики отмечают ее необычную живость

  • Характеристика и образ Людмилы в поэме Руслан и Людмила Пушкина сочинение

    Людмила – младшая дочь киевского князя Владимира. Она не одна в семье – у неё есть крепкие могучие братья. Девушке исполнилось 17 лет. Она красавица – лунолика, черноброва.

  • Сочинение Русалочка (по сказке Андерсена 4 класс)

    Русалочка - это знаменитое сказочное произведение, известное каждому с малого возраста. На его материале отснято большое количество мультиков, с самой различной концовкой сказки.

Настоящим мастером слова Михаилом Шолоховым было создано великое произведение "Тихий Дон". Оно считается поистине народной эпопеей в стиле Пушкина, Толстого, Достоевского. Множество судеб, характеров, миропониманий показал выдающийся автор в своем романе. Становление характеров героев показано в переломные годы истории - революция, гражданская война. Особое место в системе персонажей Шолохова, среди сложных, многогранных, противоречивых людей, занимает Михаил Кошевой. Характеристика этого человека той эпохи поможет вам понять его сложную, но яркую личность.

Начало бурных событий в романе-эпопее

История казачества в бурные годы с 1912 по 1922 год показана Шолоховым в эпопее "Тихий Дон". В этом произведении отображено все, начиная от своеобразного казачьего уклада жизни до их культуры, традиций, нравов. Роман переполняют события общественно-политической жизни, сильно повлиявшие на судьбу донских казаков.

Главных героев романа автор наделил ярким индивидуальными характерами. В перипетиях сильных страстей у них складываются непростые судьбы. Центральное место в романе занимает Григорий Мелехов. Шолохов показывает его нелегкий жизненный путь и становление нравственного облика. Читатель наблюдает за традициями казачества, общечеловеческими нравственными ценностями. Для лучшего раскрытия характеров героев автор использует прекрасные пейзажи донской земли.

В начале романа нарисован быт и нравы станицы казачьей перед Первой мировой войной. Вначале хутор Татарский жил спокойной, мирной жизнью. Шолохов показывает связь самобытных и ярких личностей - Григория Мелехова и Аксиньи Астаховой. Но их личная жизнь усугубляется потрясениями, которые пришли с революцией и гражданской войной. У Григория был друг Михаил Кошевой, образ которого дается автором немного второстепенно. Но именно он является полнейшим противовесом Григория Мелехова. С наступлением советской власти Григория мучают сомнения и колебания, а Кошевой полностью проникся идеей равенства, справедливости и братства. Еще работая отарщиком в станице, Мишка размышляет о том, что где-то люди решают чужие судьбы, а он просто кобыл пасет. И он полностью решил посвятить себя коммунистическим идеям.

Внешность Кошевого

В начале романа читатель видит Мишку Кошевого обычным хуторским парнем. У него наивное и даже немного детское выражение лица, смешливые глаза. Глазам героя уделено Шолоховым особое внимание. В первой книге он их показал темными, а во второй они превратились в голубые и холодные. И это неспроста. В Михаиле произошли сильные внутренние изменения. Он даже перестал улыбаться.

Война сделала лицо Мишки возмужавшим и как-бы "полинявшим". Герой стал жестоким, нахмуренным, сурово сдвигал брови и стискивал зубы. Своими зрачками он так пронизывал врагом, что они не имели места под ногами. В конце романа маленький теплый огонек вспыхивал в его глазах, когда он смотрел на Дуняшку и Мишатку (детей Григория). Маленькая частичка теплоты и ласки вспыхивала и тут де угасала.

Зарождение взглядов Михаила Кошевого в романе "Тихий Дон"

Еще в первой книге Шолохов знакомит читателей с Мишкой Кошевым. Это обычный паренек, ничем не отличающийся от других казаков. Он вместе с хуторской молодежью развлекается по вечерам, следит за хозяйством. Поначалу кажется, что автор вставил этот персонаж только для массовки. Но вскоре он стал участвовать в кружке Штокмана. Приезжий член РСДРП смог полностью переубедить парня в правоте советской власти, и тот встает на ее сторону. Сомнений по поводу правоты коммунистических идей у него не осталось. Его уверенность в своей правоте приводит героя к фанатическим действиям, очень жестоким.

Послереволюционные изменения в герое

Через некоторое время классовая ненависть полностью завладела Михаилом и вытеснила из его сердца все общечеловеческие качества. После того, как он узнал о гибели своих друзей по сходке, в нем произошло окончательное перерождение. После убийства Штокмана и еланских коммунистов в мишкином сердце поселилась жгучая ненависть к казакам. Жалость уже перестала быть его советчиком, он жестоко поступал с любым пленным казаком. Вступив в ряды Красной Армии, он убивал, выжигал дома. Самой показательной сценой жестокости Кошевого считается карательная экспедиция в станицу Каргынскую, где он лично поджег 150 домов.

Откуда взялась такая жестокость, ведь парень не был раньше таким? В молодости он даже поросенка не мог зарезать. Но вот противников новой власти Михаил не считал за людей. На таких у него запросто поднималась рука, ведь у них не было никакой идеи. Герой постоянно называет таких людей врагами, и они ему видятся везде. Даже Дуняша, самый близкий ему человек, не должна плохо отзываться о коммунистах, иначе он и ее выбросит без раздумий из своей жизни.

Кошевой в доме Мелеховых

Несколько лет Кошевой воевал в гражданской войне в рядах Красной Армии. По возвращении он приходит в дом к своей возлюбленной Дуне Мелеховой. Как же встречает гостя семья Мелиховых? Любить его им было не за что. В свое время Михаил убил брата Дуни - Петра, а также их свата. Мать Дуняши, Ильинична, грубо и неприветливо встретила Кошевого, даже с ненавистью. Но Михаил настойчиво пользуется тем, что Дуня любит его. Он оказался не только избранником Дуни, но и врагом ее семьи. В единый трагический эпизод сливаются ненависть и любовь. Дуня все еще любит прежнего Мишу, но не настоящего убийцу. Ведь он даже не засомневался отдать приказ об аресте своего бывшего друга Григория, брата Дуни.

Как бы там ни было, чувство вины не терзает душу Михаила. Во всех казаках, не поддерживающих советскую власть, он видит не своих земляков, а классовых врагов. Он не терзает себя за убийство Петра, потому что считает, что тот поступил бы также на его месте. Григорий в конце все же пересилил себя и раскрыл Михаилу руки для объятий, но тот остался непоколебим. Ненависть полностью овладела им. В четвертой книге Кошевого назначили на хуторе председателем ревкома, что сделало его еще более холодным. Его глаза стали ледяными.

Поступки Михаила и человеческие черты

Охватившая Россию революция превратила сердце Кошевого в пылающий огонь. Он стал верным солдатом новых времен. На пути к светлому будущему всех угнетенных он готов отбирать жизни у односельчан. Ему не жалко ни друзей, ни стариков. Людей, не поддерживающих коммунизм, он люто ненавидит.

Только что-то чуть человеческое просыпается в нем, когда он женится на Дуняше и помогает по хозяйству Ильиничне. Будучи в глубине души добрым человеком, он проявляет трудолюбие. Михаил свято верит, что беспощадность в борьбе за новую жизнь обязательно принесет хорошие плоды. Только так ли это?

Мишка Кошевой является полным антиподом Григория Мелехова. Тот сначала служил в регулярных войсках царской армии, потом переметнулся в Красную Армию, затем был в рядах добровольческой и повстанческой армии. После всех скитаний он стал участником отряда Фомина. Там собирались люди, которые находили себя в разбое и вели лихой образ жизни с убийствами и грабежами. Таким образом, гражданская война породила разбойников, которые не руководствовались нравственными скрепами "Не укради" и "Не убий".

Метания Григория между красными и белыми привели его к асоциальной среде. Он умеет воевать, но не хочет. Он желает распахивать землю, растить детей, жить с любимой, но ему не дают. Вот в этом Шолохов и показывает трагедию казачества того времени.

В отличии от Григория, Михаил не желает распахивать земли и работать на них. Он неплохо устроился начальником. В конце романа Григорий заканчивает свою войну, возвращается домой, у него нет желания скрываться и воевать. Но его судьба в руках власти, то есть Михаила Кошевого. Финал романа остался открытым. Читателю неизвестно, смог ли Григорий обрести немножко тепла рядом со своим сынишкой.

Положительный ли персонаж Кошевой?

Если рассматривать Кошевого с политической точки зрения, то он принял положительную сторону. Он стал преданным борцом за светлое будущее. А вот о его общечеловеческих позициях даже страшно подумать. Разве может фанатик без души и сострадания построить что-то светлое? Так что, скорее, это персонаж отрицательный.

Что хотел показать Шолохов образом Кошевого?

Изображая судьбы Михаила Кошевого, Григория Мелехова, а также и других героев, Шолохов хотел показать бесценность человеческой жизни. Даже самая благородная идея не имеет права отбирать чью-то жизнь. Автор романа акцентирует внимание на том, что только в труде, заботе к детям, любви заключается смысл человеческой жизни. Именно такие ценности должны быть у настоящего казака, а не такие, как у Михаила Кошевого.


Мишка Кошевой является казаком станицы Татарской, которая перешла на сторону большевиков. Он отличается порывистым характером, ему свойственны большая эмоциональность и максимализм. Герой занимает позицию «красных» и полностью посвящает себя борьбе с белыми, которых считает врагами народа. Кошевой теперь не видит в людях, рядом которыми жил всю жизнь, земляков, соседей, друзей. Людей он теперь делит на «своих» и «врагов».

Кошевой фанатично относится к своему делу. Безжалостно убивает он людей, а муки совести заглушает фразой «Все мы душегубы». Месть и злоба Кошевого переходит и на семьи воюющих, не щадит стариков и детей. Жестоко убивает он деда Гришаку, множество домов своих врагов сжигает: около полутораста дворов станицы Каргинской предал он огню вместе с тремя своими товарищами.

Кошевой ухаживает за Дуняшкой, сестрой Григория Мелехова. Она соглашается выйти за него замуж, хотя он убил Петра, ее старшего брата.

Обновлено: 2012-12-16

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

.

Девятнадцатого мая Мишка Кошевой был послан Гумановским — начальником штаба экспедиционной бригады 9-й армии — со спешным пакетом в штаб 32-го полка, который, по имевшимся у Гумановского сведениям, находился в хуторе Горбатовском.

В этот же день к вечеру Кошевой прискакал в Горбатовский, но штаба 32-го полка там не оказалось. Хутор был забит многочисленными подводами обоза второго разряда 23-й дивизии. Они шли с Донца под прикрытием двух рот пехоты, направляясь на Усть-Медведицу.

Мишка проблуждал по хутору несколько часов, пытаясь из расспросов установить местопребывание штаба. В конце концов один из конных красноармейцев сообщил ему, что вчера штаб 32-го находился в хуторе Евлантьевском, около станицы Боковской.

Подкормив коня, Мишка ночью приехал в Евлантьевский, однако штаба не было и там. Уже за полночь, возвращаясь на Горбатовскнй, Кошевой повстречал в степи красноармейский разъезд.

— Кто едет? — издали окликнули Мишку.

— А ну, шо ты за свий… — негромко, простуженным баском сказал, подъезжая, командир в белой кубанке и синей черкеске. — Якой части?

— Экспедиционной бригады Девятой армии.

— Бумажка есть из части?

Мишка предъявил документ. Рассматривая его при свете месяца, командир разъезда недоверчиво выспрашивал:

— А кто у вас командир бригады?

— Товарищ Лозовский.

— А дэ вона, зараз, бригада?

— За Доном. А вы какой части, товарищ? Не Тридцать второго полка?

— Ни. Мы Тридцять третьей Кубанськой дивизии. Так ты видкиля ж це йидешь?

— С Евлантьевского.

— А куда?

— На Горбатов.

— Ото ж! Та на Горбатовськом же зараз казакы.

— Не могет быть! — изумился Мишка.

— Я тоби кажу, шо там — казакы-восстаньци. Мы тике шо видтиля.

— Как же мне на Бобровский проехать? — растерянно проговорил Мишка.

— А то вже як знаешь.

Командир разъезда тронул своего вислозадого вороного коня, отъехал, но потом полуобернулся на седле, посоветовал:

— Поняй з намы, а то колы б тоби «секим башка» не зробилы.

Мишка охотно пристал к разъезду. Вместе с красноармейцами он в эту же ночь приехал в хутор Кружилин, где находился 294-й Таганрогский полк, передал пакет командиру полка и, объяснив ему, почему не мог доставить пакет по назначению, испросил разрешения остаться в полку при конной разведке.

33-я Кубанская дивизия, недавно сформированная из частей Таманской армии и добровольцев-кубанцев, была переброшена из-под Астрахани в район Воронеж — Лиски. Одна из бригад ее, в состав которой входили Таганрогский, Дербентский и Васильковский полки, была кинута на восстание. Она-то и обрушилась на 1-ю дивизию Мелехова, отбросив ее за Дон.

Бригада с боем форсированным маршем прошла по правобережью Дона с юрта Казанской станицы до первых на западе хуторов Усть-Хоперской станицы, захватила правым флангом чирские хутора и только потом повернула обратно, задержавшись недели на две в Придонье.

Мишка участвовал в бою за овладение станицей Каргинской и рядом чирских хуторов. 27-го утром в степи, за хутором Нижне-Грушинским, командир 3-й роты 294-го Таганрогского полка, выстроив около дороги красноармейцев, читал только что полученный приказ. И Мишке Кошевому крепко запомнились слова: «…Гнезда бесчестных изменников должны быть разорены, Каины должны быть истреблены…» И еще: «Против помощников Колчака и Деникина — свинец, сталь и огонь!»

После убийства Штокмана, после того как до Мишки дошел слух о гибели Ивана Алексеевича и еланских коммунистов, жгучей ненавистью к казакам оделось Мишкино сердце. Он уже не раздумывал, не прислушивался к невнятному голосу жалости, когда в руки ему попадался пленный казак-повстанец. Ни к одному из них с той поры он не относился со снисхождением. Голубыми и холодными, как лед, глазами смотрел на станичника, спрашивал: «Поборолся с советской властью?» — и, не дожидаясь ответа, не глядя на мертвеющее лицо пленного, рубил. Рубил безжалостно! И не только рубил, но и «красного кочета» пускал под крыши куреней в брошенных повстанцами хуторах. А когда, ломая плетни горящих базов, на проулки с ревом выбегали обезумевшие от страха быки и коровы, Мишка в упор расстреливал их из винтовки.

Непримиримую, беспощадную войну вел он с казачьей сытостью, с казачьим вероломством, со всем тем нерушимым и косным укладом жизни, который столетиями покоился под крышами осанистых куреней. Смертью Штокмана и Ивана Алексеевича вскормилась ненависть, а слова приказа только с предельной яркостью выразили немые Мишкины чувства… В этот же день он с тремя товарищами выжег дворов полтораста станицы Каргинской. Где-то на складе купеческого магазина достал бидон керосина и пошел по площади, зажав в черной ладони коробку спичек, а следом за ним горьким дымом и пламенем занимались ошелеванные пластинами, нарядные, крашеные купеческие и поповские дома, курени зажиточных казаков, жилье тех самых, «чьи плутни толкнули на мятеж темную казачью массу».

Конная разведка первая вступала в покинутые противником хутора; а пока подходила пехота, Кошевой уже пускал по ветру самые богатые курени. Хотел он во что бы то ни стало попасть в Татарский, чтобы отомстить хуторянам за смерть Ивана Алексеевича и еланских коммунистов, выжечь полхутора. Он уже мысленно составил список тех, кого надо сжечь, а на случай, если б его часть пошла с Чира левее Вешенской, Мишка решил ночью самовольно отлучиться и побывать-таки в родном хуторе.

Была и другая причина, понуждавшая его ехать в Татарский… За последние два года, за время, когда урывками виделся он с Дуняшкой Мелеховой, связало их еще не высказанное словами чувство. Это Дуняшкины смуглые пальцы вышивали ярким гарусом подаренный Мишке кисет, это она, потаясь родных, принесла ему зимой перчатки дымчатого козьего пуха, это некогда принадлежавшую Дуняшке расшитую утирку бережно хранил в грудном кармане солдатской гимнастерки Кошевой. И крохотная утирка, три месяца хранившая в своих складках невнятный, как аромат сена, запах девичьего тела, была ему так несказанно дорога! Когда он наедине с собою доставал утирку, — всегда непрошенным приходило волнующее воспоминание: обметанный инеем тополь возле колодца, срывающаяся с сумрачного неба метелица, и твердые дрожащие губы Дуняшки, и кристаллический блеск снежинок, тающих на ее выгнутых ресницах…

Он тщательно собирался к поездке домой. Со стены купеческого дома в Каргинской содрал цветастый коврик, приспособил его под попону, и попона получилась на диво нарядная, издали радующая глаз ярчайшим разноцветьем красок и узоров. Из казачьего сундука раздостал почти новые шаровары с лампасами, полдюжины бабьих шалек употребил на три смены портянок, бабьи же нитяные перчатки уложил в сакву, с тем чтобы надеть их не сейчас, в серые будни войны, а на бугре перед въездом в Татарский.

Испокон веков велось так, что служивый, въезжающий в хутор, должен быть нарядным. И Мишка, еще не освободившийся от казачьих традиций, даже будучи в Красной Армии, собирался свято соблюсти старинный обычай.

Конь под ним был справный, темногнедой и белоноздрый. Прежнего хозяина его — казака Усть-Хоперской станицы — зарубил Кошевой в атаке. Конь был трофеем, им можно было похвалиться: и статью взял, и резвостью, и проходкой, и строевой выправкой. А вот седло было под Кошевым — так себе седлишко. Подушка потерта и залатана, задняя подпруга — из сыромятного ремня, стремена — в упорно не поддающейся чистке, застарелой ржавчине. Такой же скромной, без единого украшения, была и уздечка. Что-то требовалось предпринять для того, чтобы принарядить хотя бы уздечку. Мишка долго мучился над разрешением этого вопроса, и, наконец, его озарила счастливейшая догадка. Около купеческого дома, прямо на площади, стояла белая никелевая кровать, вытащенная из горевшего дома купцовыми челядинцами. На углах кровати ослепительно сверкали, отражая солнце, белые шары. Стоило лишь снять их или отломить, а потом привесить к трензелям, как уздечка обрела бы совершенно иной вид. Мишка так и сделал: он отвинтил с углов кровати полые внутри шары, привесил их на шелковых шнурочках к уздечке, два — на кольца удил, два — по сторонам нахрапника, — и шары засверкали на голове его коня белым полуденным солнцем. Отражая солнечные лучи, они сияли нестерпимо! Сияли так, что конь ходил против солнца зажмуркой, часто спотыкаясь и неуверенно ставя ноги. Но, несмотря на то, что зрение коня страдало от блеска шаров, неглядя на то, что конские глаза, пораженные светом, истекали слезами, — Мишка не снял с уздечки ни одного шара. А тут вскоре подошло время выступать из полусожженной, провонявшей горелым кирпичом и пеплом станицы Каргинской.

Полку надлежало идти к Дону, в направлении Вешенской. Потому-то Мишке не стоило особых трудов отпроситься у командира разведки на день проведать родных.

Начальник не только разрешил кратковременный отпуск, но сделал большее:

— Женатый? — спросил он у Мишки.

— Шмару имеешь, небось?

— Какую?.. Это что есть такое? — удивился Мишка.

— Ну, полюбовницу!

— А-а-а… Этого нет. Любушку имею из честных девок.

— А часы с цепком имеешь?

— Нету, товарищ.

— Эх, ты! — И командир разведки — ставрополец, в прошлом унтер-сверхсрочник, сам не раз ходивший домой из старой армии в отпуск, знавший на опыте, как горько являться из части голодранцем, — снял со своей широкой груди часы и невероятно массивную цепку, сказал: — Боец из тебя добрый! На, носи дома, пущай девкам пыли в глаза, а меня помяни на третьем взводе. Сам молодой был, девок портил, из баб вытяжа делал, знаю… Цепок — нового американского золота. Ежли кто будет пытать — так и отвечай. А ежели какой настырный попадется и будет лезть и пытать, где проба, — бей того прямо в морду! Есть нахальные гражданы, их надо без словестности в морду бить. Ко мне, бывало, в трактире али в публичном месте, а попросту в б… подлетит какой-нибудь щелкопер из приказчиков или из писарей и захочет при народе острамотить: «Распустили цепок по пузе, как будто из настоящего золота… А где на ем проба, разрешите знать?» А я ему никогда, бывало, не дам опомниться: «Проба? Вот она!» — И добродушный Мишкин командир сжимал бурый, величиной с младенческую голову, кулак, выбрасывал его со свирепой и страшной силой.

Надел Мишка часы, ночью, при свете костра побрился, оседлал коня, поскакал. На заре он въезжал в Татарский.

Хутор был все тот же: так же поднимала к голубому небу вылинявший позолоченный крест невысокая колоколенка кирпичной церкви, все так же теснили хуторской плац кряжистые поповские и купеческие дома, все тем же родным языком шептал тополь над полуразвалившейся хатенкой Кошевых…

Поражало лишь несвойственное хутору великое безмолвие, словно паутиной затянувшее проулки. На улицах не было ни души. У куреней были наглухо закрыты ставни, на дверях кое-где висели замки, но большинство дверей было распахнуто настежь. Словно мор прошел черными стопами по хутору, обезлюдив базы и улицы, пустотой и нежилью наполнив жилые постройки.

Мишка въехал к себе на баз. Никто из родных не вышел его встречать. Дверь в сенцы была распахнута настежь, возле порога валялись изорванная красноармейская обмотка, сморщенный, черный от крови бинт, куриные головы, облепленные мухами, уже разложившиеся, и перья. Красноармейцы, видимо, несколько дней назад обедали в хате: на полу лежали черепки разбитых корчажек, обглоданные куриные кости, окурки, затоптанные обрывки газет… Задавив тяжелый вздох, Мишка прошел в горенку. Там все было попрежнему, лишь одна половина подпола, где обычно осенью сохранялись арбузы, казалась приподнятой.

Мать Мишки имела обыкновение прятать там от детворы сушеные яблоки.

Вспомнив это, Мишка подошел к половице. «Неужели мамаша не ждала меня? Может, она тут чего прихоронила?» — подумал он. И, обнажив шашку, концом ее поддел половицу. Скрипнув, она подалась. Из подпола пахнуло сыростью и гнилью. Мишка стал на колени. Не освоившиеся с темнотой глаза его долго ничего не различали, наконец увидели: на разостланной старенькой скатерти стояла полбутылка с самогоном, сковорода с заплесневелой яишней, лежал наполовину съеденный мышами кусок хлеба; корчажка плотно накрыта деревянным кружком… Ждала сына старая. Ждала, как самого дорогого гостя! Любовью и радостью дрогнуло Мишкино сердце, когда он спустился в подпол. Ко всем этим предметам, в порядке расставленным на старенькой чистенькой скатертке, несколько дней назад прикасались заботливые материнские руки!.. Тут же, привешенная к перерубу, белела холщовая сумка. Мишка торопливо снял ее и обнаружил пару своего старого, но искусно залатанного, выстиранного и выкатанного рубелем белья.

Мыши изгадили еду; одно молоко да самогон остались нетронутыми. Мишка выпил самогон, съел чудесно нахолодавшее в подполе молоко, взял белье, вылез.

Мать, вероятно, была за Доном. «Убоялась оставаться, да оно и лучше, а то казаки все одно убили бы. И так, небось, за меня трясли ее, как грушу…» — подумал он и, помедлив, вышел. Отвязал коня, но ехать к Мелеховым не решился: баз их был над самым Доном, а из-за Дона какой-нибудь искусный стрелок мог легко пометить Мишку свинцовой безоболочной повстанческой пулей. И Мишка решил поехать к Коршуновым, а в сумерках вернуться на плац и под прикрытием темноты запалить моховский и остальные купеческие и поповские дома.

По забазьям прискакал он к просторному коршуновскому подворью, въехал в распахнутые ворота, привязал к перилам коня и только что хотел идти в курень, как на крыльцо вышел дед Гришака. Снежно-белая голова его тряслась, выцветшие от старости глаза подслеповато щурились. Неизносный серый казачий мундир с красными петлицами на отворотах замасленного воротника был аккуратно застегнут, но пустообвислые шаровары спадали, и дед неотрывно поддерживал их руками.

— Здорово, дед! — Мишка стал около крыльца, помахивая плетью.

Дед Гришака молчал. В суровом взгляде его смешались злоба и отвращение.

— Слава богу, — неохотно ответил старик.

Он продолжал рассматривать Мишку с неослабевающим злобным вниманием. А тот стоял, непринужденно отставив ногу; играл плетью, хмурился, поджимал девически пухлые губы.

— Ты почему, дед Григорий, не отступил за Дон?

— А ты откель знаешь, как меня кличут?

— Тутошный рожак, потому и знаю.

— Это чей же ты будешь?

— Кошевой.

— Акимкин сын? Это какой у нас в работниках жил?

— Его самого.

— Так это ты и есть, сударик? Мишкой тебя нарекли при святом крещении? Хорош! Весь в батю пошел! Энтот, бывало, за добро норовит г… заплатить, и ты, стал-быть, таковский?

Кошевой стащил с руки перчатку, еще пуще нахмурился.

— Как бы ни звали и какой бы ни был, тебя это не касаемо. Почему, говорю, за Дон не уехал?

— Не схотел, того и не уехал. А ты что же это? В анчихристовы слуги подался? Красное звездо на шапку навесил? Это ты, сукин сын, поганец, значит, супротив наших казаков? Супротив своих-то хуторных?

Дед Гришака неверными шагами сошел с крыльца. Он, как видно, плохо питался после того, как вся коршуновская семья уехала за Дон. Оставленный родными, истощенный, по-стариковски неопрятный, стал он против Мишки и с удивлением и гневом смотрел на него.

— Супротив, — отвечал Мишка. — И что не видно концы им наведем!

— А в святом писании что сказано? Аще какой мерой меряете, тою и воздастся вам. Это как?

— Ты мне, дед, голову не морочь святыми писаниями, я не за тем сюда приехал. Зараз же удаляйся из дому, — посуровел Мишка.

— Это как же так?

— А все так же.

— Да ты что это?..

— Да нет ничего! Удаляйся, говорю!..

— Из своих куреней не пойду. Я знаю, что и к чему… Ты — анчихристов слуга, его клеймо у тебя на шапке! Это про вас было сказано у пророка Еремии: «Аз напитаю их полынем и напою желчию, и изыдет от них осквернение на всю землю». Вот и подошло, что восстал сын на отца и брат на брата…

— Ты меня, дед, не путляй! Тут не в братах дело, тут арихметика простая: мой папаша на вас до самой смерти работал, и я перед войной вашу пшеницу молотил, молодой живот свой надрывал вашими чувалами с зерном, а зараз подошел срок поквитаться. Выходи из дому, я его зараз запалю! Жили вы в хороших куренях, а зараз поживете так, как мы жили: в саманных хатах. Понятно тебе, старик?

— Во-во! Оно к тому и подошло! В книге пророка Исаии так и сказано: «И изыдут, и узрят трупы человеков, преступивших мне. Червь бо их не скончается, и огнь их не угаснет, и будут в позор всяческой плоти»…

— Ну, мне тут с тобой свататься некогда! — с холодным бешенством сказал Мишка. — Из дому выходишь?

— Нет! Изыди, супостатина!

— Самое через вас, таких закоснелых, и война идет! Вы самое и народ мутите, супротив революции направляете… — Мишка торопливо начал снимать карабин…

После выстрела дед Гришака упал навзничь, внятно сказал:

— Яко… не своею си благодатию… но волею бога нашего приидох… Господи, прими раба твоего… с миром… — и захрипел, под белыми усами его высочилась кровица.

— Примет! Давно бы тебя, черта старого, надо туда спровадить!

Мишка брезгливо обошел протянувшегося возле сходцев старика, взбежал на крыльцо.

Сухие стружки, занесенные в сени ветром, вспыхнули розоватым пламенем, дощатая переборка, отделявшая кладовую от сеней, загорелась быстро. Дым поднялся до потолка и — схваченный сквозняком — хлынул в комнаты.

Кошевой вышел, и, пока зажег сарай и амбар, огонь в курене уже выбился наружу, с шорохом ненасытно лизал сосновые наличники окон, рукасто тянулся к крыше…

До сумерек Мишка спал в соседней леваде, под тенью оплетенных диким хмелем терновых кустов. Тут же, лениво срывая сочные стебли аржанца, пасся его расседланный и стреноженный конь. На вечер конь, одолеваемый жаждой, заржал, разбудил хозяина.

Мишка встал, увязал в торока шинель, напоил коня тут же в леваде колодезной водой, а потом оседлал, выехал на проулок.

На выгоревшем коршуновском подворье еще дымились черные, обугленные сохи, расползался горчайший дымок. От просторного куреня остались лишь высокий каменный фундамент да полуразвалившаяся печь, поднявшая к небу закопченную трубу.

Кошевой направился прямо к мелеховскому базу.

Ильинична под сараем насыпа́ла в завеску поджожки, когда Мишка, не слезая с седла, открыл калитку, въехал на баз.

— Здравствуйте, тетенька! — ласково приветствовал он старуху.

А та, перепугавшись, и слова не молвила в ответ, опустила руки, из завески посыпались щепки…

— Здорово живете, тетенька!

— Слава… слава богу, — нерешительно ответила Ильинична.

— Живая-здоровая?

— Живая, а уж про здоровье не спрашивай.

— Где же ваши казаки?

Мишка спешился, подошел к сараю.

— За Доном…

— Кадетов дожидаются?

— Мое дело бабье… Я в этих делах не знаю…

— А Евдокея Пантелевна дома?

— И она за Доном.

— Понесла их туда нелегкая! — Голос Мишки дрогнул, окреп в злобе. — Я вам, тетенька, так скажу: Григорий, ваш сынок — самый лютый для советской власти оказался враг. Перейдем мы на энту сторону — и ему первому шворку на шею наденем. А Пантелей Прокофич занапрасну убег. Старый и хромой человек, ему бы вся статья дома сидеть…

— Смерти дожидаться? — сурово спросила Ильинична и опять стала собирать в завеску щепки.

— Ну, до смерти ему далеко. Плетюганов бы, может, заработал трошки, а убивать его бы не стали. Но я, конечно, не затем к вам заехал. — Мишка поправил на груди часовую цепку, потупился. — Я затем заехал, чтобы проведать Евдокею Пантелевну. Жалко мне страшно, что она тоже в отступе, но и вам, тетенька, как вы ее родная мамаша, скажу. А скажу я так: я об ней давно страдаю, но зараз нам дюже некогда по девкам страдать, мы воюем с контрой и побиваем ее беспощадно. А как только вовзят прикончим ее, установится мирная советская власть по всему свету, тогда я, тетенька, буду к вам сватов засылать за вашу Евдокею.

— Не время об этом гутарить!

— Нет, время! — Мишка нахмурился, упрямая складка легла у него промеж бровей. — Свататься не время, а гутарить об этом можно. И мне другую времю для этого не выбирать. Нынче я тут, а завтра меня, может, за Донец пошлют. Поэтому я вам делаю упреждению: Евдокею дуриком ни за кого не отдавайте, а то вам плохо будет. Уж ежли из моей части прийдет письмо, что я убитый, — тогда просватывайте, а зараз нельзя, потому что промеж нас с ней — любовь. Гостинцу я ей не привез, негде его взять, гостинца-то, а ежели вам что из буржуйского, купецкого имения надо, — говорите: зараз пойду и приволоку.

— Упаси бог! Сроду чужим не пользовались!

— Ну, это как хотите. Поклон от меня низкий передайте Евдокеи Пантелевне, ежели вы вперед меня ее увидите, а затем прощевайте и, пожалуйста, тетенька, не забудьте моих слов.

Ильинична, не отвечая, пошла в хату, а Мишка сел на коня, поехал к хуторскому плацу.

На ночь в хутор сошли с горы красноармейцы. Оживленные голоса их звучали по проулкам. Трое, направлявшиеся с ручным пулеметом в заставу к Дону, опросили Мишку, проверили документы. Против хатенки Семена Чугуна встретил еще четырех. Двое из них везли на фурманке овес, а двое — вместе с чахоточной женёнкой Чугуна — несли ножную машину и мешок с мукой.

Чугуниха узнала Мишку, поздоровалась.

— Чего это ты тянешь, тетка? — поинтересовался Мишка.

— А это мы женщину бедняцкого класса на хозяйство ставим: несем ей буржуйскую машину и муку, — бойкой скороговоркой ответил один из красноармейцев.

Мишка зажег подряд семь домов, принадлежавших отступившим за Донец купцам Мохову и Атепину-Цаце, попу Виссариону, благочинному отцу Панкратию и еще трем зажиточным казакам, и только тогда тронулся из хутора.

Выехал на бугор, повернул коня. Внизу, в Татарском, на фоне аспидно-черного неба искристым лисьим хвостом распушилось рыжее пламя. Огонь то вздымался так, что отблески его мережили текучую быстринку Дона, то ниспадал, клонился на запад, с жадностью пожирая строения.

С востока набегал легкий степной ветерок. Он раздувал пламя и далеко нес с пожарища черные, углисто сверкающие хлопья…