Основная мысль макар чудра горький. «Сюжеты и герои ранней романтической прозы М


«Макар Чудра» — первый рассказ Максима Горького, поэтому в нём проявилась вся искренность молодого художника, его романтическая натура. Рассказ написан по впечатлениям странствий будущего писателя по Бессарабии, его знакомства с вольной бродячей жизнью цыган, яркими характерами, духом свободы, свойственным просторам тех мест. Несомненна зависимость горьковского рассказа от поэмы Пушкина «Цыганы» (1824). Но «Макар Чудра» вовсе не повторение пушкинского произведения в новых образах в другое историческое время. Для Горького поэма Пушкина стала источником вдохновения, послужила примером развития сюжетной ситуации, создания образов.

Горький использует в рассказе традиционную схему взаимодействия героев. Героев четверо. Прежде всего это слушатель и автор-повествователь рассказа, то есть этот образ одновременно находится «в» рассказываемой истории и «вне» её. Второй важной фигурой выступает рассказчик — старый цыган Макар Чудра. Заметим, что и у Пушкина цыган-старик иногда проявляется в этом качестве, но не в тех случаях, когда в поэме происходят непосредственные события. И наконец, стержень романтической истории — любовь двух ярких натур: молодого цыгана, воплотившего саму удаль и свободу, Лойко Зобара и прекрасной цыганки Радды, в образе которой соединились вся земная красота и неукротимая воля. Таким образом, читатель узнаёт необыкновенную историю-легенду о любви и свободе из рассказа старого цыгана, которую, в свою очередь, пересказывает автор-повествователь. Получается, что история проходит словно три «фильтра»: личный опыт её непосредственных участников, оценка и рассуждение цыгана и художественное переосмысление автора-повествователя.

Конфликт в рассказе «Макар Чудра» можно представить в двух ракурсах. Прежде всего, он продолжает пушкинскую тему в «Цыганах». Однако если у Пушкина романтическая поэма воплощает идеи, выходящие за пределы этого литературного направления, то Горький, напротив, утверждает романтический идеал вопреки реальности. Именно поэтому любовный конфликт в поэме Пушкина, в котором участвуют русский изгнанник Алеко, цыганка Земфира и молодой цыган, у Горького заменён на конфликт двух цыган, между которыми нет никакой преграды, кроме воли, которой они дорожат больше жизни. Следовательно, конфликт в рассказе Горького носит не реалистический характер, как у Пушкина, а романтический.

Почему же Горький назвал рассказ «Макар Чудра», ведь он всего лишь рассказчик? Думается, что роль старого цыгана очень важна в произведении и не сводится лишь к функции рассказчика. Макар Чудра служит выразителем идей рассказа с позиции человека, находящегося вне социальной жизни, вне гнёта морали и обязательств. Благодаря идейному назначению этого образа сюжетная роль Макара Чудры вырастает до роли мудрого учителя, выражающего сокровенные мысли молодого писателя.

Романтический дух ранних произведений Горького оказался востребованным в российском обществе того времени, которое нуждалось в голосе, утверждающем свободу, любовь, достоинство человека. Очень характерным изобразительным приёмом раннего Горького стало то, что он расширял традиционные возможности прозы за счёт привлечения других видов искусства, например живописи и графики. Таково, например, описание героя: «Вот из темноты вырезался конь, а на нём человек сидит и играет, подъезжая к нам». Глагол «вырезался» сродни красочному эпитету, и необходим он Горькому, чтобы отчётливо и зримо выделить главный образ своего раннего творчества — гордого и свободного человека.

Источник: Москвин Г.В. Литература: 9 класс: в 2 ч. Ч. 2 / Г.В. Москвин, Н.Н. Пуряева, Е.Л. Ерохина. - М.: Вентана-Граф, 2016

Чехов высоко ценил рассказы Горького «На плотах» и «В степи»: они были созвучны творчеству Чехова и его современников строгим, грустным и милосердным отношением к миру и человеку обыденной жизни. Новизна позиции Горького проявилась, однако, в новом подходе к человеку. Ему мало было сказать о том, как скверно живут люди. Ему мало было и того, чтобы научить читателя жалеть и любить униженных и угнетенных. Во всех сферах жизни Горький начал искать тех, кто способен на подвиг.

Гимном вольности и любви прозвучало полулегендарное сказание «бывалого человека» Макара Чудры о молодых цыганах Лойко Зобаре и Радде, дочери славного солдата Данилы. Красавица Радда, любя, улыбалась как царица. Лойко был подобен горному орлу. Их любовь горела ярким, испепеляющим пламенем. Но в хмурой жизни, которую сотворили люди, возлюбленные должны были бы «подчиниться сжимавшей их тесноте». Подобная сверканию молнии, их любовь не могла ужиться с миром обычных, тускло живущих людей, готовых либо продать, либо купить то, что они называли любовью. Такой любви Радда и Лойко — оба — предпочли гибель. Трудно поверить в то, что в основе легенды об их любви, об их упоении волей и об их бесстрашной смерти, лежит быль. Горький нарисовал настолько необычные характеры, так сильно чувствующие души, что читателю чудятся герои богатырских размеров: они захотели любви-воли, которую можно увидеть во сне или о которой можно услышать в сказке.

Атмосферу романтической сказки поддерживает ей соответствующее описание природы: порывы холодного ветра, суровость бескрайней степи, плеск набегавшей на берег морской волны, яркое пламя костра, раздвигавшее мглу осенней ночи. Романтический колорит усиливается рассказом об удалой разбойной жизни Зобара, который не боялся самого сатаны с его свитой. А еще более — намеками на демоническую природу образа Радды: Макар Чудра попеременно называет ее то «чертовой девкой», то «проклятой Раддой», то «дьявольской девкой». Однако, несмотря на, казалось бы, зловещие эпитеты и сравнения, общий тон рассказа-легенды — волшебно-сказочный, высокоромантический.

Рассказ "Макар Чудра", анализ которого приведен в этой статье, - одно из самых известных произведений советского писателя Максима Горького. Впервые он был опубликован в 1892 году в газете "Кавказ". Подписан псевдонимом М. Горький.

История создания

Рассказ "Макар Чудра", анализ которого вы можете прочитать в этой статье, был написан Алексеем Пешковым в 1892 году, когда он находился в Тифлисе. В то время писатель как раз активно общался с членами революционного движения, в первую очередь, с Александром Калюжным.

Калюжный всегда внимательно слушал рассказы юноши о его странствиях, каждый раз предлагал ему записывать их, чтобы потом можно было оформить в рассказ или повесть. Калюжный стал одним из первых, кому Пешков показал рукопись рассказа "Макар Чудра". Революционер воспользовался своими знакомствами среди журналистов и пристроил произведение в журнал "Кавказ". Решающую роль в этом сыграл публицист Цветницкий.

Спустя много лет, в 1925 году, Горький с теплотой вспоминал о своем литературном дебюте в письме Калюжному. Он отмечал, что многим ему обязан, что получил толчок, благодаря которому вот уже 30 лет верно и преданно служить отечественному искусству.

Рассказ "Макар Чудра" начинается с описания романтической ночи у моря. На берегу горит костер, возле огня сидит старый цыган, которого зовут Макар Чудра. Именно он и рассказывает писателю увлекательную историю о вольном цыганском народе. При этом Макар всячески призывает окружающих беречься от любви. По его словам, полюбив раз, человек навсегда теряет волю. В подтверждение своих слов он рассказывает быль, которая и легла в основу этого рассказа.

В рассказе "Макар Чудра" главный герой - молодой цыган по имени Лойко Зобар. Его знали во многих европейских странах, в которых он прослыл знатным конокрадом. В Чехии, Венгрии и Словении многие мечтали отомстить ему за уведенных лошадей и даже убить. Кони же были его главной страстью в жизни, деньги он зарабатывал легко, не ценил их, мог сразу отдать любому нуждающемуся.

События начали развиваться вокруг табора, который остановился в Буковине. Там была прекрасная девушка Радда, разбившая уже не одно сердце. Красоту ее нельзя было описать словами, многие молодые люди мечтали о ней, а один богач даже бросал пачки денег к ее ногам, упрашивая выйти за него. Все было тщетно. Радда всегда твердила только одно. Орлице не место в гнезде воронья.

Зобар приезжает в табор

Из этой статьи вы узнаете сюжет рассказа "Макар Чудра". Содержание описано достаточно подробно. Однажды в этот табор приехал Зобар. Он был красив. Горький пишет, что его усы ложились на плечи, смешивались с кудрями, а глаза горели, будто ясные звезды, улыбка же была подобна солнцу. Возникало впечатление, что его всего выковали из куска железа. Еще он играл на скрипке, да так, что многие тут же начинали плакать.

И в этот раз он сыграл, поразив всех окружающих, даже Радду. Она похвалила его способности, а он в ответ произнес, что его скрипка сделана из груди молодой девушки, а струны свиты лучшими мастерами из ее сердца. Девушка нисколько не прониклась этим романтическим сравнением, отметив только, что люди, очевидно, врут, рассуждая об уме Зобара. Юноше ничего не оставалось, как только подивиться острому языку этой девушки.

На ночь цыган остался ночевать у Данилы, отца Радды. Утром он поразил всех вокруг, выйдя с тряпкой, которая была повязана у него на голове. На все вопросы отвечал, что его зашиб конь. Но все окружающие посчитали, что дело совсем в другом, всему виной Радда.

Между тем, Лойко остался жить с табором, в котором в то время дела шли весьма хорошо. Всех он покорял своей мудростью, как будто прожил уже не один десяток лет, а на скрипке играл так, что у всех сердце замирало. В таборе он пришелся ко двору настолько, что, порой, казалось, люди готовы за него жизни отдать, любят его и ценят. Все, кроме Радды. А Зобар полюбил девушку крепко. Так, что не мог думать ни о чем другом. Окружающие цыгане все видели, понимали, но ничего не могли поделать. Только вспоминали слова предков, что если два камня катятся один на другой, то лучше между ними не становиться, а то можно изувечиться.

Песня Зобара

В один из вечеров Зобар исполнил новую песню, от которой все были в восторге, начали его хвалить. А вот Радда осталась в своем репертуаре - она высмеяла Зобара. Отец уже намеревался проучить ее кнутом, но сам Лойко ему это не позволил. Вместо этого попросил у Данилы отдать ее ему в жены.

Тот хоть и удивился этой просьбе, но согласился, сказав, бери, коль сумеешь. После этого Зобар подошел к девушке и признался, что она покорила его сердце и теперь он берет ее в жены. Единственное условие их семейной жизни, она никогда и ни при каких обстоятельствах не должна перечить его воле. Зобар заявил, что он свободный человек и всегда будет жить так, как того захочет. Сначала Радда сделала вид, что смирилась, но затем незаметно обвила ноги Лойко кнутом и резко дернула. Зобар упал будто подкошенный. Она же только ехидно улыбнулась, отошла в сторону и легла на траву.

В тот же день расстроенный Зобар убежал в степь. Макар отправился за ним, боясь, что в таком состоянии он может наделать глупостей. Он наблюдал за Лойко издали, не выдавая себя. Но тот вообще ничего не делал, а только на протяжении трех часов сидел неподвижно. Спустя это время вдалеке появилась и Радда. Она подошла к Зобару. Обиженный Лойко сразу же попытался ударить ее ножом, она же в ответ приставила к его голове пистолет и объявила, что пришла сюда не ссориться, а мириться, потому что тоже любит его. Но при этом призналась, что еще больше, чем Зобара, она любит волю.

Девушка пообещала Лойко ночь любви и жаркие ласки, но только при одном условии. Если он прилюдно, перед всем табором преклонит перед ней колено и поцелует правую руку, признавая ее старшинство в семье. Раздосадованный Зобар крикнул в бессилии на всю степь, но его любовь к девушке была так велика, что он согласился и на это условие, которое должно было поставить крест на его свободолюбии и уважении в обществе.

Возвращение в табор

Когда Зобар вернулся в табор, он подошел к старейшинам и признался, что внимательно заглянул в собственное сердце, но не увидел там ни прежней вольной и свободной жизни, вообще ничего. В нем была одна только Радда. Поэтому он принимает ее условие и в ближайшее время поклониться ей в ноги перед всем табором и поцелует ее правую руку. В завершении он только отметил, что проверит, действительно ли у девушки такое крепкое сердце, которым она так любит перед всеми хвастаться.

Ни старейшины, ни остальные цыгане не успели понять, что значат эти последние слова Зобара. Он же схватил нож и воткнул прямо в сердце красавицы, по самую рукоятку. Радда тут же вырвала нож из груди, заткнула кровоточащую рану своими длинными и прекрасными волосами, сказав, что ожидала именно такую смерть.

Нож подобрал ее отец Данило и ударил Лойко прямо в спину, напротив его сердца. Радда осталась на земле, зажимая свою рану рукой, из-под которой быстро сочилась кровь, а у ее ног раскинулось тело умирающего Зобара. На этом завершилась историю, которую рассказал писателю Макар Чудра.

Рассказ завершается признанием писателя, что ему после услышанного не спалось всю ночь. Он не мог сомкнуть глаз и без отрыва смотрел на раскинувшееся перед ним море. Вскоре ему начало казаться, что он видит царственную Радду, которая идет по волнам, а за ней, раскинув руки, прямо по пятам плывет Лойко Зобар. Они будто бы кружились во тьме ночной, безмолвно, не спеша и плавно. Но как бы Лойко не старался, он никак не мог поравняться с Раддой, все время оставаясь у нее за спиной.

Анализ рассказа

Прежде всего, нужно отметить, что рассказ "Макар Чудра", анализ которого приведен в этой статье, первое печатное произведение, опубликованное Алексеем Пешковым. Его он подписал псевдонимом, под которым со временем и стал известен на весь мир. Теперь все знают, что автор рассказа "Макар Чудра" - Горький.

Перед тем как издать свое первое произведение Пешков на протяжении нескольких лет скитался по стране. Он стремился лучше узнать Россию, познакомиться и пообщаться как можно с большим количеством людей. Он ставил перед собой амбициозную задачу, понять тайну огромной страны, в которой так много бедных и обездоленных людей. Он мечтал понять, по какой причине страдает русский народ.

К концу этого путешествия в его активе были десятки увлекательных историй, которыми он охотно делился с многочисленными попутчиками и людьми, которые встречались на его пути. При этом во время самого путешествия в котомке будущего писателя не всегда находился даже ломоть хлеба, не говоря уже о чем-то более существенном. Зато всегда там находилась толстенная тетрадь, в которой он вел записи и наблюдения обо всем увиденном и услышанном. Он записывал свои встречи с интересными людьми, события, которые происходили, истории, которые они ему рассказывали. Позже именно из этих записок и родились многочисленные рассказы и стихи писателя, многие из которых ему удалось опубликовать. Так появился и "Макар Чудра" Горького.

Романтизм писателя

Стоит отметить, что ключевое направление в рассказе "Макар Чудра" - романтизм. Это характерно для всех ранних произведений Алексея Пешкова. В центре повествования мы видим типичного романтического героя - Лойко Зобар. Для него, как и для рассказчика Макара, самое главное в этой жизни - это свобода. Личная свобода, которую он никогда и ни на что не готов променять.

В своем произведении Горький описывает типичное представление о жизни и окружающем мире большинства цыган, которые встречались на его пути. Они искренне считали, что крестьяне - рабы, которые появляются на свет только для того, чтобы ковыряться в земле, а в конце жизни умереть, не успев даже самим себе выкопать могилу.

Их максималистское стремление к свободе воплощается и в героях этой легенды, которая приводится на страницах рассказа "Макар Чудра". Анализ этого произведения помогает лучше понять этот народ, для которого свобода в определенный момент стала ценнее даже самой жизни.

Герои рассказа

Главный женский персонаж рассказа "Макар Чудра" - Радда. Это молодая, обворожительная и красивая цыганка. Без ума от нее и Лойко Зобар, известный скрипач и конокрад. Молодые люди любят друг друга, но не могут себе позволить быть вместе. Потому что в этом случае они лишатся самого главного, что у них есть. Их личной свободы. В отношениях все равно приходится выбирать, кто из партнеров будет ведущим, а кто останется ведомым. В этом рассказе любовь и свобода - главные темы. Макар Чудра и сам придерживается такой же жизненной позиции, поэтому, как и большинство остальных жителей табора, хорошо понимает молодых людей.

Личная свобода значит для них так много, что даже на свою чистую любовь они смотрят, как на цепь, которая все равно будет сковывать их независимость. Каждый из них, признаваясь в любви, ставит условия, старается главенствовать.

В результате все это приводит к роковому конфликту, который заканчивается трагической смертью обоих героев. Свои отношения они выясняют перед всем табором. Лойко поначалу подчиняется девушке, преклоняет перед ней колено, признавая ее главенство, а это у цыган считается, пожалуй, самым страшным унижением. Но как только он признает ее независимость, тут же хватает кинжал и убивает свою любимую. Сам Зобар, спустя минуту, умирает от руки отца девушки, для которого эта потеря становится тяжелым и непоправимым ударом. Свобода и любовь в рассказе "Макар Чудра" становятся тем, что отличает героев от большинства окружающих, выделяет их из толпы, но в тоже время губит раньше времени.

Особенности композиции

Главной особенностью композиции этого произведения является то, что автор вкладывает историю в уста главного героя, который и ведет повествование. Перед нами разворачиваются события романтической легенды, которая помогает лучше понять внутренний мир героев и их систему ценностей.

В рассказе "Макар Чудра" проблемы поднимаются, актуальные и в то время, и сейчас. Что важнее для человека - любовь или личная свобода? Для большинства персонажей этого произведения свобода оказывается важнее даже собственной жизни.

Рассказчик Макар убежден, что любовь и гордость - два прекрасных чувства. Но когда они достигают своего наивысшего выражения, они уже не способны примирится друг с другом. В его представлении человек должен обязательно сохранять свою личную свободу, пусть даже и ценою своей жизни.

Еще одна композиционная особенность - повествователь, который практически незаметен. Мы только знаем, что ему рассказывает свою историю Макар Чудра. Смысл, которые вкладывает автор в эту особенность композиции в том, что тот не согласен со своим героем. При этом прямо он не возражает цыгану. Но в конце рассказа, когда любуется морем, проявляет собственное мнение по этому поводу. Его восхищают гордость и независимость героев, но в тоже время он не может смириться с тем, что эти черты означают для них одиночество и невозможность быть счастливыми. Писатель, а вслед за ним и сам автор, считают, что они рабы свободы.

Художественные приемы

Чтобы лучше донести свои идеи до читателей, автор пользуется большим арсеналом художественных приемов. Например, морской пейзаж обрамляет всю сюжетную линию рассказа. Образ моря напрямую связан с душевным состоянием героев. В начале рассказа оно спокойное и умиротворенное, но со временем все меняется, а когда начинает накрапывать дождь, море уже по-настоящему рокочет. Глухо и сердито.

Яркой чертой этого произведения является и его музыкальность. На протяжении всего рассказа Зобар играет на скрипке, покоряя всех окружающих.

С моря дул влажный, холодный ветер, разнося по степи задумчивую мелодию плеска набегавшей на берег волны и шелеста прибрежных кустов. Изредка его порывы приносили с собой сморщенные, желтые листья и бросали их в костер, раздувая пламя; окружавшая нас мгла осенней ночи вздрагивала и, пугливо отодвигаясь, открывала на миг слева — безграничную степь, справа — бесконечное море и прямо против меня — фигуру Макара Чудры, старого цыгана,— он сторожил коней своего табора, раскинутого шагах в пятидесяти от нас. Не обращая внимания на то, что холодные волны ветра, распахнув чекмень, обнажили его волосатую грудь и безжалостно бьют ее, он полулежал в красивой, сильной позе, лицом ко мне, методически потягивал из своей громадной трубки, выпускал изо рта и носа густые клубы дыма и, неподвижно уставив глаза куда-то через мою голову в мертво́ молчавшую темноту степи, разговаривал со мной, не умолкая и не делая ни одного движения к защите от резких ударов ветра. — Так ты ходишь? Это хорошо! Ты славную долю выбрал себе, сокол. Так и надо: ходи и смотри, насмотрелся, ляг и умирай — вот и все! — Жизнь? Иные люди? — продолжал он, скептически выслушав мое возражение на его «так и надо».— Эге! А тебе что до этого? Разве ты сам — не жизнь? Другие люди живут без тебя и проживут без тебя. Разве ты думаешь, что ты кому-то нужен? Ты не хлеб, не палка, и не нужно тебя никому. — Учиться и учить, говоришь ты? А ты можешь научиться сделать людей счастливыми? Нет, не можешь. Ты поседей сначала, да и говори, что надо учить. Чему учить? Всякий знает, что ему нужно. Которые умнее, те берут что есть, которые поглупее — те ничего не получают, и всякий сам учится... — Смешные они, те твои люди. Сбились в кучу и давят друг друга, а места на земле вон сколько,— он широко повел рукой на степь.— И всё работают. Зачем? Кому? Никто не знает. Видишь, как человек пашет, и думаешь: вот он по капле с потом силы свои источит на землю, а потом ляжет в нее и сгниет в ней. Ничего по нем не останется, ничего он не видит с своего поля и умирает, как родился,— дураком. — Что ж,— он родился затем, что ли, чтоб поковырять землю, да и умереть, не успев даже могилы самому себе выковырять? Ведома ему воля? Ширь степная понятна? Говор морской волны веселит ему сердце? Он раб — как только родился, всю жизнь раб, и все тут! Что он с собой может сделать? Только удавиться, коли поумнеет немного. — А я, вот смотри, в пятьдесят восемь лет столько видел, что коли написать все это на бумаге, так в тысячу таких торб, как у тебя, не положишь. А ну-ка, скажи, в каких краях я не был? И не скажешь. Ты и не знаешь таких краев, где я бывал. Так нужно жить: иди, иди — и все тут. Долго не стой на одном месте — чего в нем? Вон как день и ночь бегают, гоняясь друг за другом, вокруг земли, так и ты бегай от дум про жизнь, чтоб не разлюбить ее. А задумаешься — разлюбишь жизнь, это всегда так бывает. И со мной это было. Эге! Было, сокол. — В тюрьме я сидел, в Галичине. «Зачем живу на свете?» — помыслил я со скуки,— скучно в тюрьме, сокол, э, как скучно! — и взяла меня тоска за сердце, как посмотрел я из окна на поле, взяла и сжала его клещами. Кто скажет, зачем он живет? Никто не скажет, сокол! И спрашивать себя про это не надо. Живи, и все тут. И похаживай да посматривай кругом себя, вот и тоска не возьмет никогда. Я тогда чуть не удавился поясом, вот как! — Хе! Говорил я с одним человеком. Строгий человек, из ваших, русских. Нужно, говорит он, жить не так, как ты сам хочешь, а так, как сказано в божьем слове. Богу покоряйся, и он даст тебе все, что попросишь у него. А сам он весь в дырьях, рваный. Я и сказал ему, чтобы он себе новую одежду попросил у бога. Рассердился он и прогнал меня, ругаясь. А до того говорил, что надо прощать людей и любить их. Вот бы и простил мне, коли моя речь обидела его милость. Тоже — учитель! Учат они меньше есть, а сами едят по десять раз в сутки. Он плюнул в костер и замолчал, снова набивая трубку. Ветер выл жалобно и тихо, во тьме ржали кони, из табора плыла нежная и страстная песня-думка. Это пела красавица Нонка, дочь Макара. Я знал ее голос густого, грудного тембра, всегда как-то странно, недовольно и требовательно звучавший — пела ли она песню, говорила ли «здравствуй». На ее смуглом, матовом лице замерла надменность царицы, а в подернутых какой-то тенью темно-карих глазах сверкало сознание неотразимости ее красоты и презрение ко всему, что не она сама. Макар подал мне трубку. — Кури! Хорошо поет девка? То-то! Хотел бы, чтоб такая тебя полюбила? Нет? Хорошо! Так и надо — не верь девкам и держись от них дальше. Девке целоваться лучше и приятней, чем мне трубку курить, а поцеловал ее — и умерла воля в твоем сердце. Привяжет она тебя к себе чем-то, чего не видно, а порвать — нельзя, и отдашь ты ей всю душу. Верно! Берегись девок! Лгут всегда! Люблю, говорит, больше всего на свете, а ну-ка, уколи ее булавкой, она разорвет тебе сердце. Знаю я! Эге, сколько я знаю! Ну, сокол, хочешь, скажу одну быль? А ты ее запомни и, как запомнишь,— век свой будешь свободной птицей. «Был на свете Зобар, молодой цыган, Лойко Зобар. Вся Венгрия, и Чехия, и Славония, и все, что кругом моря, знало его,— удалый был малый! Не было по тем краям деревни, в которой бы пяток-другой жителей не давал богу клятвы убить Лойко, а он себе жил, и уж коли ему понравился конь, так хоть полк солдат поставь сторожить того коня — все равно Зобар на нем гарцевать станет! Эге! разве он кого боялся? Да приди к нему сатана со всей своей свитой, так он бы, коли б не пустил в него ножа, то наверно бы крепко поругался, а что чертям подарил бы по пинку в рыла́ — это уж как раз! И все таборы его знали или слыхали о нем. Он любил только коней и ничего больше, и то недолго — поездит, да и продаст, а деньги, кто хочет, тот и возьми. У него не было заветного — нужно тебе его сердце, он сам бы вырвал его из груди, да тебе и отдал, только бы тебе от того хорошо было. Вот он какой был, сокол! Наш табор кочевал в то время по Буковине,— это годов десять назад тому. Раз — ночью весенней — сидим мы: я, Данило солдат, что с Кошутом воевал вместе, и Нур старый, и все другие, и Радда, Данилова дочка. Ты Нонку мою знаешь? Царица-девка! Ну, а Радду с ней равнять нельзя — много чести Нонке! О ней, этой Радде, словами и не скажешь ничего. Может быть, ее красоту можно бы на скрипке сыграть, да и то тому, кто эту скрипку, как свою душу, знает. Много посушила она сердец молодецких, ого, много! На Мораве один магнат, старый, чубатый, увидал ее и остолбенел. Сидит на коне и смотрит, дрожа, как в огневице. Красив он был, как черт в праздник, жупан шит золотом, на боку сабля, как молния сверкает, чуть конь ногой топнет, вся эта сабля в камнях драгоценных, и голубой бархат на шапке, точно неба кусок,— важный был господарь старый! Смотрел, смотрел, да и говорит Радде: «Гей! Поцелуй, кошель денег дам». А та отвернулась в сторону, да и только! «Прости, коли обидел, взгляни хоть поласковей»,— сразу сбавил спеси старый магнат и бросил к ее ногам кошель — большой кошель, брат! А она его будто невзначай пнула ногой в грязь, да и все тут. — Эх, девка! — охнул он, да и плетью по коню — только пыль взвилась тучей. А на другой день снова явился. «Кто ее отец?» — громом гремит по табору. Данило вышел. «Продай дочь, что хочешь возьми!» А Данило и скажи ему: «Это только паны продают все, от своих свиней до своей совести, а я с Кошутом воевал и ничем не торгую!» Взревел было тот, да и за саблю, но кто-то из нас сунул зажженный трут в ухо коню, он и унес молодца. А мы снялись, да и пошли. День идем и два, смотрим — догнал! «Гей вы, говорит, перед богом и вами совесть моя чиста, отдайте девку в жены мне: все поделю с вами, богат я сильно!» Горит весь и, как ковыль под ветром, качается в седле. Мы задумались. — А ну-ка, дочь, говори! — сказал себе в усы Данило. — Кабы орлица к ворону в гнездо по своей воле вошла, чем бы она стала? — спросила нас Радда. Засмеялся Данило, и все мы с ним. — Славно, дочка! Слышал, господарь? Не идет дело! Голубок ищи — те податливей.— И пошли мы вперед. А тот господарь схватил шапку, бросил ее оземь и поскакал так, что земля задрожала. Вот она какова была Радда, сокол! Да! Так вот раз ночью сидим мы и слышим — музыка плывет по степи. Хорошая музыка! Кровь загоралась в жилах от нее, и звала она куда-то. Всем нам, мы чуяли, от той музыки захотелось чего-то такого, после чего бы и жить уж не нужно было, или, коли жить, так — царями над всей землей, сокол! Вот из темноты вырезался конь, а на нем человек сидит и играет, подъезжая к нам. Остановился у костра, перестал играть, улыбаясь, смотрит на нас. — Эге, Зобар, да это ты! — крикнул ему Данило радостно. Так вот он, Лойко Зобар! Усы легли на плечи и смешались с кудрями, очи, как ясные звезды, горят, а улыбка — целое солнце, ей-богу! Точно его ковали из одного куска железа вместе с конем. Стоит весь, как в крови, в огне костра и сверкает зубами, смеясь! Будь я проклят, коли я его не любил уже, как себя, раньше, чем он мне слово сказал или просто заметил, что и я тоже живу на белом свете! Вот, сокол, какие люди бывают! Взглянет он тебе в очи и полонит твою душу, и ничуть тебе это не стыдно, а еще и гордо для тебя. С таким человеком ты и сам лучше становишься. Мало, друг, таких людей! Ну, так и ладно, коли мало. Много хорошего было бы на свете, так его и за хорошее не считали бы. Так-то! А слушай-ка дальше. Радда и говорит: «Хорошо ты, Лойко, играешь! Кто это сделал тебе скрипку такую звонкую и чуткую?» А тот смеется: «Я сам делал! И сделал ее не из дерева, а из груди молодой девушки, которую любил крепко, а струны из ее сердца мною свиты. Врет еще немного скрипка, ну, да я умею смычок в руках держать!» Известно, наш брат старается сразу затуманить девке очи, чтоб они не зажгли его сердце, а сами подернулись бы по тебе грустью, вот и Лойко тож. Но — не на ту напал. Радда отвернулась в сторону и, зевнув, сказала: «А еще говорили, что Зобар умен и ловок,— вот лгут люди!» — и пошла прочь. — Эге, красавица, у тебя остры зубы! — сверкнул очами Лойко, слезая с коня.— Здравствуйте, браты! Вот и я к вам! — Просим гостя! — сказал Данило в ответ ему. Поцеловались, поговорили и легли спать... Крепко спали. А наутро, глядим, у Зобара голова повязана тряпкой. Что это? А это конь зашиб его копытом сонного. Э, э, э! Поняли мы, кто этот конь, и улыбнулись в усы, и Данило улыбнулся. Что ж, разве Лойко не стоил Радды? Ну, уж нет! Девка как ни хороша, да у ней душа узка и мелка, и хоть ты пуд золота повесь ей на шею, все равно, лучше того, какова она есть, не быть ей. А, ну ладно! Живем мы да живем на том месте, дела у нас о ту пору хорошие были, и Зобар с нами. Это был товарищ! И мудр, как старик, и сведущ во всем, и грамоту русскую и мадьярскую понимал. Бывало, пойдет говорить — век бы не спал, слушал его! А играет — убей меня гром, коли на свете еще кто-нибудь так играл! Проведет, бывало, по струнам смычком — и вздрогнет у тебя сердце, проведет еще раз — и замрет оно, слушая, а он играет и улыбается. И плакать и смеяться хотелось в одно время, слушая его. Вот тебе сейчас кто-то стонет горько, просит помощи и режет тебе грудь, как ножом. А вот степь говорит небу сказки, печальные сказки. Плачет девушка, провожая добра молодца! Добрый молодец кличет девицу в степь. И вдруг — гей! Громом гремит вольная, живая песня, и само солнце, того и гляди, затанцует по небу под ту песню! Вот как, сокол! Каждая жила в твоем теле понимала ту песню, и весь ты становился рабом ее. И коли бы тогда крикнул Лойко: «В ножи, товарищи!» — то и пошли бы мы все в ножи, с кем указал бы он. Все он мог сделать с человеком, и все любили его, крепко любили, только Радда одна не смотрит на парня; и ладно, коли бы только это, а то еще и подсмеивается над ним. Крепко она задела за сердце Зобара, то-то крепко! Зубами скрипит, дергая себя за ус, Лойко, очи темнее бездны смотрят, а порой в них такое сверкает, что за душу страшно становится. Уйдет ночью далеко в степь Лойко, и плачет до утра его скрипка, плачет, хоронит Зобарову волю. А мы лежим да слушаем и думаем: как быть? И знаем, что, коли два камня друг на друга катятся, становиться между ними нельзя — изувечат. Так и шло дело. Вот сидели мы, все в сборе, и говорили о делах. Скучно стало. Данило и просит Лойко: «Спой, Зобар, песенку, повесели душу!» Тот повел оком на Радду, что неподалеку от него лежала кверху лицом, глядя в небо, и ударил по струнам. Так и заговорила скрипка, точно это и вправду девичье сердце было! И запел Лойко:

Гей-гей! В груди горит огонь,
А степь так широка!
Как ветер, быстр мой борзый конь,
Тверда моя рука!

Повернула голову Радда и, привстав, усмехнулась в очи певуну. Вспыхнул, как заря, он.

Гей, гоп-гей! Ну, товарищ мой!
Поскачем, что ль, вперед?!
Одета степь суровой мглой,
А там рассвет нас ждет!
Гей-гей! Летим и встретим день.
Взвивайся в вышину!
Да только гривой не задень
Красавицу луну!

Вот пел! Никто уж так не поет теперь! А Радда и говорит, точно воду цедит: — Ты бы не залетал так высоко, Лойко, неравно упадешь, да — в лужу носом, усы запачкаешь, смотри.— Зверем посмотрел на нее Лойко, а ничего не сказал — стерпел парень и поет себе:

Гей-гоп! Вдруг день придет сюда,
А мы с тобою спим.
Эй, гей! Ведь мы с тобой тогда
В огне стыда сгорим!

— Это песня! — сказал Данило.— Никогда не слыхал! такой песни; пусть из меня сатана себе трубку сделает, коли вру я! Старый Нур и усами поводил, и плечами пожимал, и всем нам по душе была удалая Зобарова песня! Только Радде не понравилась. — Вот так однажды комар гудел, орлиный клекот передразнивая,— сказала она, точно снегом в нас кинула. — Может быть, ты, Радда, кнута хочешь? — потянулся Данило к ней, а Зобар бросил наземь шапку, да и говорит, весь черный, как земля: — Стой, Данило! Горячему коню — стальные удила! Отдай мне дочку в жены! — Вот сказал речь! — усмехнулся Данило.— Да возьми, коли можешь! — Добро! — молвил Лойко и говорит Радде: — Ну, девушка, послушай меня немного, да не кичись! Много я вашей сестры видел, эге, много! А ни одна не тронула моего сердца так, как ты. Эх, Радда, полонила ты мою душу! Ну что ж? Чему быть, так то и будет, и... нет такого коня, на котором от самого себя ускакать можно б было!.. Беру тебя в жены перед богом, своей честью, твоим отцом и всеми этими людьми. Но смотри, воле моей не перечь — я свободный человек и буду жить так, как я хочу! — И подошел к ней, стиснув зубы, сверкая глазами. Смотрим мы, протянул он ей руку,— вот, думаем, и надела узду на степного коня Радда! Вдруг видим, взмахнул он руками и оземь затылком — грох!.. Что за диво? Точно пуля ударила в сердце малого. А это Радда захлестнула ему ременное кнутовище за ноги, да и дернула к себе,— вот отчего упал Лойко. И снова уж лежит девка не шевелясь, да усмехается молча. Мы смотрим, что будет, а Лойко сидит на земле и сжал руками голову, точно боится, что она у него лопнет. А потом встал тихо, да и пошел в степь, ни на кого не глядя. Нур шепнул мне: «Смотри за ним!» И пополз я за Зобаром по степи в темноте ночной. Так-то, сокол!» Макар выколотил пепел из трубки и снова стал набивать ее. Я закутался плотнее в шинель и, лежа, смотрел на его старое лицо, черное от загара и ветра. Он, сурово и строго качая головой, что-то шептал про себя; седые усы шевелились, и ветер трепал ему волосы на голове. Он был похож на старый дуб, обожженный молнией, но все еще мощный, крепкий и гордый своей силой. Море шепталось по-прежнему с берегом, и ветер все так же носил его шепот по степи. Нонка уже не пела, а собравшиеся на небе тучи сделали осеннюю ночь еще темней. «Шел Лойко нога за ногу, повеся голову и опустив руки, как плети, и, придя в балку к ручью, сел на камень и охнул. Так охнул, что у меня сердце кровью облилось от жалости, но все ж не подошел к нему. Словом горю не поможешь — верно?! То-то! Час он сидит, другой сидит и третий не шелохнется — сидит. И я лежу неподалеку. Ночь светлая, месяц серебром всю степь залил, и далеко все видно. Вдруг вижу: от табора спешно Радда идет. Весело мне стало! «Эх, важно! — думаю,— удалая девка Радда!» Вот она подошла к нему, он и не слышит. Положила ему руку на плечо; вздрогнул Лойко, разжал руки и поднял голову. И как вскочит, да за нож! Ух, порежет девку, вижу я, и уж хотел, крикнув до табора, побежать к ним, вдруг слышу: — Брось! Голову разобью! — Смотрю: у Радды в руке пистоль, и она в лоб Зобару целит. Вот сатана девка! А ну, думаю, они теперь равны по силе, что будет дальше! — Слушай! — Радда заткнула за пояс пистоль и говорит Зобару: — Я не убить тебя пришла, а мириться, бросай нож! — Тот бросил и хмуро смотрит ей в очи. Дивно это было, брат! Стоят два человека и зверями смотрят друг на друга, а оба такие хорошие, удалые люди. Смотрит на них ясный месяц да я — и все тут. — Ну, слушай меня, Лойко: я тебя люблю! — говорит Радда. Тот только плечами повел, точно связанный по рукам и ногам. — Видала я молодцов, а ты удалей и краше их душой и лицом. Каждый из них усы себе бы сбрил — моргни я ему глазом, все они пали бы мне в ноги, захоти я того. Но что толку? Они и так не больно-то удалы, а я бы их всех обабила. Мало осталось на свете удалых цыган, мало, Лойко. Никогда я никого не любила, Лойко, а тебя люблю. А еще я люблю волю! Волю-то, Лойко, я люблю больше, чем тебя. А без тебя мне не жить, как не жить и тебе без меня. Так вот я хочу, чтобы ты был моим и душой и телом, слышишь? — Тот усмехнулся. — Слышу! Весело сердцу слушать твою речь! Ну-ка, скажи еще! — А еще вот что, Лойко: все равно, как ты ни вертись, я тебя одолею, моим будешь. Так не теряй же даром времени — впереди тебя ждут мои поцелуи да ласки... крепко целовать я тебя буду, Лойко! Под поцелуй мой забудешь ты свою удалую жизнь... и живые песни твои, что так радуют молодцов-цыган, не зазвучат по степям больше — петь ты будешь любовные, нежные песни мне, Радде... Так не теряй даром времени,— сказала я это, значит, ты завтра покоришься мне как старшему товарищу юнаку. Поклонишься мне в ноги перед всем табором и поцелуешь правую руку мою — и тогда я буду твоей женой. Вот чего захотела чертова девка! Этого и слыхом не слыхано было; только в старину у черногорцев так было, говорили старики, а у цыган — никогда! Ну-ка, сокол, выдумай что ни то посмешнее? Год поломаешь голову, не выдумаешь! Прянул в сторону Лойко и крикнул на всю степь, как раненный в грудь. Дрогнула Радда, но не выдала себя. — Ну, так прощай до завтра, а завтра ты сделаешь, что я велела тебе. Слышишь, Лойко! — Слышу! Сделаю,— застонал Зобар и протянул к ней руки. Она и не оглянулась на него, а он зашатался, как сломанное ветром дерево, и пал на землю, рыдая и смеясь. Вот как замаяла молодца проклятая Радда. Насилу я привел его в себя. Эхе! Какому дьяволу нужно, чтобы люди горе горевали? Кто это любит слушать, как стонет, разрываясь от горя, человеческое сердце? Вот и думай тут!.. Воротился я в табор и рассказал о всем старикам. Подумали и решили подождать да посмотреть — что будет из этого. А было вот что. Когда собрались все мы вечером вокруг костра, пришел и Лойко. Был он смутен и похудел за ночь страшно, глаза ввалились; он опустил их и, не подымая, сказал нам: — Вот какое дело, товарищи: смотрел в свое сердце этой ночью и не нашел места в нем старой вольной жизни моей. Радда там живет только — и все тут! Вот она, красавица Радда, улыбается, как царица! Она любит свою волю больше меня, а я ее люблю больше своей воли, и решил я Радде поклониться в ноги, так она велела, чтоб все видели, как ее красота покорила удалого Лойку Зобара, который до нее играл с девушками, как кречет с утками. А потом она станет моей женой и будет ласкать и целовать меня, так что уже мне и песен петь вам не захочется, и воли моей я не пожалею! Так ли, Радда? — Он поднял глаза и сумно посмотрел на нее. Она молча и строго кивнула головой и рукой указала себе на ноги. А мы смотрели и ничего не понимали. Даже уйти куда-то хотелось, лишь бы не видать, как Лойко Зобар упадет в ноги девке — пусть эта девка и Радда. Стыдно было чего-то, и жалко, и грустно. — Ну! — крикнула Радда Зобару. — Эге, не торопись, успеешь, надоест еще...— засмеялся он. Точно сталь зазвенела,— засмеялся. — Так вот и все дело, товарищи! Что остается? А остается попробовать, такое ли у Радды моей крепкое сердце, каким она мне его показывала. Попробую же,— простите меня, братцы! Мы и догадаться еще не успели, что хочет делать Зобар, а уж Радда лежала на земле, и в груди у нее по рукоять торчал кривой нож Зобара. Оцепенели мы. А Радда вырвала нож, бросила его в сторону и, зажав рану прядью своих черных волос, улыбаясь, сказала громко и внятно: — Прощай, Лойко! я знала, что ты так сделаешь!..— да и умерла... Понял ли девку, сокол?! Вот какая, будь я проклят на веки вечные, дьявольская девка была! — Эх! да и поклонюсь же я тебе в ноги, королева гордая! — на всю степь гаркнул Лойко да, бросившись наземь, прильнул устами к ногам мертвой Радды и замер. Мы сняли шапки и стояли молча. Что ты скажешь в таком деле, сокол? То-то! Нур сказал было: «Надо связать его!..» Не поднялись бы руки вязать Лойко Зобара, ни у кого не поднялись бы, и Hyp знал это. Махнул он рукой, да и отошел в сторону. А Данило поднял нож, брошенный в сторону Раддой, и долго смотрел на него, шевеля седыми усами, на том ноже еще не застыла кровь Радды, и был он такой кривой и острый. А потом подошел Данило к Зобару и сунул ему нож в спину как раз против сердца. Тоже отцом был Радде старый солдат Данило! — Вот так! — повернувшись к Даниле, ясно сказал Лойко и ушел догонять Радду. А мы смотрели. Лежала Радда, прижав к груди руку с прядью волос, и открытые глаза ее были в голубом небе, а у ног ее раскинулся удалой Лойко Зобар. На лицо его пали кудри, и не видно было его лица. Стояли мы и думали. Дрожали усы у старого Данилы, и насупились густые брови его. Он глядел в небо и молчал, а Нур, седой, как лунь, лег вниз лицом на землю и заплакал так, что ходуном заходили его стариковские плечи. Было тут над чем плакать, сокол! ...Идешь ты, ну и иди своим путем, не сворачивая в сторону. Прямо и иди. Может, и не загинешь даром. Вот и все, сокол!» Макар замолчал и, спрятав в кисет трубку, запахнул на груди чекмень. Накрапывал дождь, ветер стал сильнее, море рокотало глухо и сердито. Один за другим к угасающему костру подходили кони и, осмотрев нас большими, умными глазами, неподвижно останавливались, окружая нас плотным кольцом. — Гоп, гоп, эгой! — крикнул им ласково Макар и, похлопав ладонью шею своего любимого вороного коня, сказал, обращаясь ко мне: — Спать пора! — Потом завернулся с головой в чекмень и, могуче вытянувшись на земле, умолк. Мне не хотелось спать. Я смотрел во тьму степи, и в воздухе перед моими глазами плавала царственно красивая и гордая фигура Радды. Она прижала руку с прядью черных волос к ране на груди, и сквозь ее смуглые, тонкие пальцы сочилась капля по капле кровь, падая на землю огненно-красными звездочками. А за нею по пятам плыл удалой молодец Лойко Зобар; его лицо завесили пряди густых черных кудрей, и из-под них капали частые, холодные и крупные слезы... Усиливался дождь, и море распевало мрачный и торжественный гимн гордой паре красавцев цыган — Лойке Зобару и Радде, дочери старого солдата Данилы. А они оба кружились во тьме ночи плавно и безмолвно, и никак не мог красавец Лойко поравняться с гордой Раддой.

Проблема свободы всегда волновала художников слова. Именно свобода была притягательна для романтических героев. Ради нее они были готовы принять смерть. Ведь романтизм как литературное течение формировал вполне определенный канон: исключительная личность, предъявляющая миру исключительные же требования. Поэтому герой на порядок выше людей, его окружающих, поэтому общество как таковое им отвергается. Этим обусловлено и типичное одиночество героя: для него это естественное состояние, а отдушину герой находит только в общении с природой, причем чаще со стихией.

Максим Горький в своих ранних произведениях обращается к традициям романтизма , но в контексте ХХ века его творчество получает определение неоромантического .

В 1892 году в печати появился первый романтический рассказ «Макар Чудра» , в котором старый цыган появляется перед читателем в окружении романтического пейзажа: его окутывает «мгла осенней ночи» , открывающая слева безграничную степь и справа бесконечное море. Писатель дает ему возможность говорить о себе, о своих взглядах, а история Лойко Зобара и Радды, рассказанная старым чабаном, становится основным средством раскрытия образа главного героя , ведь его именем назван рассказ.

Повествуя о Радде и Лойко, Чудра говорит скорее о себе. В основе его характера лежит единственное начало, которое он считает наиболее ценным, - максимальное стремление к свободе . Для героев воля тоже дороже всего на свете. В Радде проявление гордости настолько сильно, что ее не может сломить даже любовь к Лойко Зобару: «Никогда я никого не любила, Лойко, а тебя люблю. А еще я люблю волю! Волю-то, Лойко, я люблю больше, чем тебя» .

Такое неразрешимое противоречие между любовью и гордостью в романтическом характере воспринимается Макаром Чудрой как абсолютно естественное, а разрешиться оно может только смертью: романтический герой не может пожертвовать ни своей безграничной любовью, ни абсолютной гордостью. Но ведь любовь предполагает смирение, самопожертвование и способность покориться любимому человеку. А этого-то как раз и не могут сделать герои легенды, рассказанной Чудрой.

Какую же оценку дает этой позиции Макар Чудра? Он считает, что только так и должен понимать жизнь настоящий человек, который достоин подражания, и только с такой позицией можно сохранить личную свободу.

Но соглашается ли автор со своим героем? Какова же авторская позиция и каковы средства ее выражения? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно отметить важную композиционную особенность ранних произведений Горького – наличие образа повествователя . На первый взгляд, это незаметный образ, ведь он не проявляет себя в каких-либо действиях. Но именно позиция этого человека, странника, который встречает на своем пути разных людей, особенно важна для самого писателя.

Практически во всех ранних романтических произведениях Максима Горького будет воплощено и негативное сознание, искажающее реальную картину бытия, и позитивное, наполняющее жизнь более высоким смыслом и содержанием. А пристальный взгляд автобиографического героя как будто выхватывает самые яркие характеры – такие, как Макар Чудра.

И пусть он довольно скептически выслушивает возражения героя-повествователя, но именно финал расставляет все точки над «и» в позиции автора. Когда рассказчик, глядя во тьму бескрайней степи, видит, как цыгане Лойко Зобар и Радда «кружились во тьме ночи плавно и безмолвно» , и никак «не мог красавец Лойко поравняться с гордой Раддой» , он и выявляет свою позицию. Да, в этих словах звучит восхищение, но думающий читатель осознает бесплодность такого кровавого исхода: даже после смерти Лойко не может стать вровень с красавицей Раддой.

В соответствии с лучшими традициями романтизма Максим Горький использовал в своем рассказе множество средств выразительности. Описывая главных героев, он пользуется гиперболой: красоту Радды можно только на скрипке сыграть, а усы Лойко легли на плечи и смешались с кудрями. Для передачи особенностей речи, особенно старого Чудры, вводит обращения, междометия, риторические восклицания.

Немалую роль играет пейзаж, но не простой, а одушевленный, где Макар управляет волнами, а море распевает мрачный, но при этом торжественный гимн паре гордых красавцев-цыган.

  • «Детство», краткое содержание по главам повести Максима Горького
  • «На дне», анализ драмы Максима Горького
  • «Старуха Изергиль», анализ рассказа Горького