Поэтика, проблематика, жанровое своеобразие романа М.Д. Чулкова «Пригожая повариха, или похождения развратной женщины

Роман предваряется письмом к анонимному благодетелю «камергеру и разных орденов кавалеру», с тем чтобы обратить внимание читателя на то, что похвалы или негодование превращаются в прах, как и человек, который хвалит или порочит эту книгу. К читателю же автор обращается в стихах, призывая его быть внимательным, но снисходительным.

Рассказчица повествует о том, что девятнадцатилетней овдовела, так как её муж погиб под Полтавой и, будучи человеком простого звания, оставил её без всякого содержания. А так как жизнь бедной вдовы соответствует поговорке «Шей-де, вдова, широкие рукава, было бы куда класть небыльные слова», то героиня с лёгкостью согласилась на предложение сводни принять покровительство весьма пригожего дворецкого знатного господина. На его деньги героиня принарядилась, наняла служанку и скоро привлекла внимание всего Киева, где тогда жила, своей красотой и весёлостью.

Вскоре у ворот её дома появился господин, одаривший её золотой табакеркой с алмазами, из-за чего Мартона, так зовут рассказчицу, заключила, что ею интересуется весьма важная особа. Однако прежний ухажёр, увидев табакерку и опознав в ней вещь своего хозяина, пригрозил обобрать неблагодарную вдову до нитки. Мартона испугалась до того, что слегла, но вернувшийся с повозкой дворецкий, увидев у постели больной хозяина, присмирел и выразил героине глубочайшее почтение и впредь прислуживал возлюбленной своего господина.

Хозяин его, Светон, вскоре получил письмо от своего престарелого отца, предчувствующего скорую кончину. Светон не решался покинуть город без своей подруги, но его приятель и сосед по имению предложил им ехать вместе и оставить Мартону в его деревне под видом родственницы. По дороге Светон признался, что женат, и женат недавно. Это обеспокоило рассказчицу, так как она предчувствовала грозящие ей бедствия. Предчувствие её вполне оправдалось, и во время очередного свидания с ненаглядным Светоном шкаф в комнате, где они любезничали, вдруг открылся и из него вышла разъярённая жена Светона, поспешившего сбежать. Мартона же вытерпела от обманутой жены немало оплеух и очутилась на улице без гроша и пожиток. Бывшее на ней шёлковое платье пришлось обменять на крестьянскую одежду и добираться до Москвы, терпя нужду и обиды.

В Москве рассказчице удалось устроиться поварихой к секретарю, жившему взятками и подношениями просителей. Жена секретаря не отличалась добродетелями - изменяла мужу и была склонна к пьянству, поэтому сделала повариху своей наперсницей. Живший в доме канцелярист развлекал героиню своими рассказами. По его мнению, истинным примером ума и учёности являются известные Мартоне секретарь и стряпчий. Стихотворцы же - совсем не то, что думает о них героиня. Попала как-то в канцелярию ода какого-то Ломоносова, так никто из приказа понять её не смог, и потому объявлена была эта ода бреднями, уступающими во всех отношениях последней канцелярской записке. Мартона должна была терпеть глупость канцеляриста, так как он её щедро одаривал. Приодевшись с его помощью, она стала привлекать внимание хозяйкиных воздыхателей. Жена секретаря терпеть этого не стала и отказала Мартоне от места. Рассказчицу никто в этом доме не интересовал, и она без сожаления ушла.

Очень скоро с помощью сводника героиня нашла себе место в доме отставного подполковника. Бездетный вдовец, восхищённый красотой и изящным убором Мартоны, предложил ей распоряжаться всем своим имуществом и даже посулил оставить все состояние ей, так как не имеет наследников. Героиня без промедления согласилась и стала «угождать его деньгам». Восторг старика был столь велик, что он не позволил рассказчице съездить на прежнюю квартиру за пожитками и отдал ей немедленно ключи от сундуков и шкатулок с драгоценностями своей покойной жены. Впервые героиня увидела такое количество жемчуга и, забыв о приличиях, тотчас же принялась перенизывать все жемчужные уборы. Влюбленный старик ей помогал.

Далее рассказчица говорит о том, что платой за сытую и благополучную жизнь служило затворничество, так как ей было запрещено покидать дом. Единственное место, где ей доводилось бывать, - церковь, куда она ходила вместе с подполковником. Однако и там она умудрилась встретить свою очередную любовь. Нарядный облик и почтение любовника позволяли ей стоять в церкви около клироса среди людей почтенных. Однажды Мартона поймала на себе взгляд молодого человека. Её хозяин, тоже заметив внимание пригожего молодца, едва справился со своим волнением и дома потребовал от «русской Елены» заверений в любви и верности.

Вскоре к ним в дом явился проситель с большим числом аттестатов в надежде найти место. Рассказчица обнаружила среди бумаг записку с признаниями в любви от Ахеля - незнакомца из церкви. Рассчитывать на место в доме ревнивого старика не приходилось, но служанка подала Мартоне хитроумный совет. Ахель, переодевшись в женское платье, проникает в дом под видом старшей сестры рассказчицы. Их свидания с Мартоной происходили буквально на глазах ревнивого старика, который не только ничего не заподозрил, но и не скрывал своего восхищения нежностью и любовью двух мнимых сестёр.

Ахель до такой степени привязался к Мартоне, что предложил ей выйти за него замуж. Любовники обручились. Мартона ничего не заподозрила даже тогда, когда Ахель присоветовал ей получить у старика плату за проживание у него нашей героини, иными словами, вывезти все ценные вещи. Жемчуг и деньги вывезти незаметно было легче всего, что рассказчица и проделала, передав ценности Ахелю. Тайком выбравшись из дома старика, Мартона обнаружила, что Ахель исчез вместе с вещами, и поиски его оказались безрезультатны.

Пригожей поварихе пришлось вернуться к вдовцу. Рассказчица застала его безутешным от горя. Он принял её без упреков. Управитель же, принявший Мартону весьма грубо, был немедленно уволен, однако затаил злобу и отомстил героине. Едва подполковник умер, объявилась его сестра, претендующая на наследство (она узнала обо всём от обиженного управителя), и сумела не только завладеть имуществом, но и засадить Мартону в тюрьму.

В тюрьме рассказчице пришлось туго, но неожиданно объявился Ахель со своим другом Свидалем. Они сумели освободить Мартону. Оказавшись на воле, рассказчица довольно быстро оправилась, стала вновь наряжаться и веселиться. Единственное, что всерьез огорчало её, - это ревность и соперничество между Ахелем и Свидалем. Первый считал, что у него больше прав на Мартону из-за давнего знакомства. Во время карточной партии в лобмер оба воздыхателя рассорились до такой степени, что Свидаль вызвал Ахеля на дуэль. Несколько часов Мартона пребывала в неведении о судьбе своих любовников. Вдруг появляется Ахель, сообщает о том, что он убил Свидаля, и, воспользовавшись обмороком героини, исчезает.

Рассказчица всерьёз занемогла и оправилась от болезни только тогда, когда появился Свидаль. Оказывается, воспользовавшись дуэлью, он притворился погибшим и заставил Ахеля бежать навсегда из города. Он объяснил также, что изобретательность его не случайна, а продиктована любовью к прелестной Мартоне. Наша героиня, наученная горьким опытом, не стала полагаться только на любовь и впредь начала копить червонцы и дорогие подарки.

Вскоре Мартона познакомилась с молодой дворянкой, вышедшей замуж за купца. Общество, собиравшееся в доме купчихи, было весьма забавным и благородством не отличалось, но послужило героине хорошей школой. Сама же хозяйка вообще имела преступные намерения извести своего мужа-купца. С этой целью она наняла малоросса из челяди Мартоны и уговорила его приготовить яд.

Для незадачливого купца всё кончилось хорошо, так как слуга рассказчицы не отравил его, а только вызвал своей настойкой временное умопомрачение. За что и был щедро вознаграждён. Внезапно Мартона получила письмо от Ахеля, в котором он сообщал о желании умереть, так как не в силах выносить сожаления о гибели приятеля и потере возлюбленной. Для того чтобы расстаться с жизнью, Ахель принимает яд и мечтает проститься со своей любимой Мартоной. Рассказчица и её возлюбленный Свидаль вместе отправились к Ахелю, но в дом вошла только Мартона. Она узнала, что Ахеля довели до отчаяния угрызения совести и он, решив оставить ей купчую на имение, приобретённое на её же деньги, решился уйти из жизни. Одно упоминание имени Свидаля привело его в неистовство, и он не смог осознать, что его приятель жив.

О.А. Яковлева

О ЖАНРОВЫХ ОСОБЕННОСТЯХ ПЛУТОВСКОГО РОМАНА (НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНА М.Д. ЧУЛКОВА «ПРИГОЖАЯ ПОВАРИХА»)

В 60-70-е гг. XVIII века русское Просвещение вступило в свой наиболее радикальный период развития. Активизируется процесс демократизации художественной литературы, который в большей степени охватил творчество тех писателей, чьи эстетические установки были направлены против художественных принципов классицизма. В жанровом отношении борьба с канонами классицизма велась в прозе и драматургии: в жанрах повести, романа, комической оперы, «слезной» драмы. Для названного процесса особенно характерно развитие прозаических жанров и усиление реалистических тенденций. Так, жанр романа начал свою литературную жизнь в России именно во второй половине XVIII века.

В литературоведении не прекращаются споры о времени возникновения романного жанра. Д.В. Затонский в работе «Искусство романа и XX век», подвергнув тщательному анализу различные точки зрения на проблему происхождения романа, делает вывод о том, что ее следует решать исторически. Он отмечает: «Жанр является не непосредственным порождением той или иной классовой идеологии (имеющей поэтому «права собственности» на него), а, скорее детищем общественной формации в целом» .

С этих же позиций подходит к исследованию романного жанра М. Бахтин. «Роман, - пишет М.М.Бахтин, - стал ведущим героем драмы литературного развития нового времени именно потому, что он лучше всего выражает тенденции становления нового мира, ведь это - единственный жанр, рожденный этим новым миром и во всем соприродный ему» . Однако, надо сказать, М. Бахтин не заключает роман в жесткие границы буржуазной эпохи. Он пишет: «Роман - становящийся жанр... Жанровый костяк романа еще далеко не затвердел» .

Таким образом, согласно Бахтину, главное отличие жанра романа от прочих жанров и, прежде всего, от эпоса, - то, что он изменяется у нас на глазах. В его работе названы и другие, более существенные признаки, отличающие роман и эпос. Эпос повествовал о прошлом, великом, невозвратимом и завершенном времени. Предмет романа - настоящее, текучее, непрерывное, изменчивое, представляемое в непосредственном приближении и подлежащее немедленной авторской оценке. Но, продолжает Бахтин, «изображать события на одном ценностно-временном уровне с самим собою и со своими современниками (а следовательно, и на основе личного опыта и вымысла), - значит совершить радикальный переворот: переступить из эпического мира в романный» .

Необходимость исторического изучения романного жанра М.М. Бахтин объясняет также многообразием его разновидностей и предпринимает попытку исторической классификации этих разновидностей, в основу которой положен принцип построения образа главного героя: роман странствий, роман испытания, роман биографический (автобиографический), роман воспитания .

Близок к М. Бахтину в своих суждениях о романе и В. Кожинов, автор книги «Происхождение романа». Он отделяет происхождение романа от классического эпоса и от аналогичных роману повествовательных форм античности и средневековья. «Роман, - пишет он, - возникает в начале буржуазной эпохи заново, как бы на пустом месте. И возникает он в форме пикарески» . Таким образом, плутовской роман является исторически первой романной формой.

Плутовской роман в литературоведении рассматривается как одна из жанровых модификаций авантюрного романа, к которым относят: авантюрно-исповедальный, авантюрно-героический, авантюрно-бытовой и авантюрно-плутовской. Названные модификации авантюрного романа объединяются в одну жанровую разновидность благодаря наличию общих жанрообразующих признаков.

Рассмотрим роман М.Д. Чулкова «Пригожая повариха» с точки зрения реализации в нем жанрообразующих признаков авантюрно-плутовского романа.

Ученые, прежде всего, отмечают, что художественное время во всех разновидностях авантюрного романа исторично. Время проявляется не только в обычаях и вкусах персонажей. Есть и более непосредственные пути временной привязки событий. Например, в качестве эпизодического персонажа может выступать историческое лицо, или может содержаться указание на историческое

событие. Так, главная героиня романа М.Д. Чулкова «Пригожая повариха» Мартона начинает повествование о своих похождениях с сообщения о гибели мужа в сражении под Полтавой. Читатель может сделать заключение о времени действия в романе: Полтавская битва произошла в 1709 году.

Основной признак авантюрного романа обнаруживается в самом жанровом обозначении -авантюрность (в плане сюжета - это главная характеристика). Эмблемой авантюрности является присутствие слова «авантюра», «приключение» или, как в нашем случае, «похождение» уже в самом названии произведения: «Пригожая повариха, или Похождение развратной женщины».

Авантюра - это разновидность события. Ю.М. Лотман в работе «Структура художественного текста» дает такое определение этому понятию: «Событием в тексте является перемещение персонажа через границу семантического поля» . Следовательно, авантюрой можно назвать крайне резкое перемещение персонажа через эту границу. Таким образом, авантюра представляет собой событие «чрезвычайное», выходящее за границы бытийной нормы.

Такого рода события приводят к быстрой смене ситуаций, в которых оказывается герой романа. Отметим, что в романе эпохи Просвещения авантюрность соотносится с событиями и персонажами, не выходящими за рамки достоверности. Это позволяет исследователям утверждать, что в авантюрном романе XVIII века «действительность воспроизводится в формах самой жизни» .

Жизнь главной героини романа «Пригожая повариха» представляет собой череду взлетов и падений, которые начались в Киеве, а окончились в Москве. Мартона сообщает о гибели своего мужа и описывает бедственное положение девятнадцатилетней сержантской вдовы. В ее судьбе приняла участие одна «честная старушка», которая взяла ее под покровительство и нашла ей для увеселения молодого человека. И жизнь героини изменилась. Молодой человек оказался дворецким одного господина и «без остановки тратил деньги». Мартона «начала быть госпожою». Вскоре в один вечер судьба вновь «переменилась»: ее расположения добился сам господин ее прежнего возлюбленного Светон. Счастье продлилось неделю, «ибо нет ничего его непостояннее». Болезнь отца Светона требовала отъезда в деревню. Решено было ехать вместе, а Мартону поселить у соседа. В середине пути Светон признался, что женат. И Мартона поняла, что несчастье ее близко: она боялась не потери любовника, а того приема, «которым потчивают1 благородные жены нашу братью за похищение их мужей». Предчувствие не подвело, и скоро героиня оказалась в чистом поле. Мартона совершает путешествие в Москву, описание которого опускает, так как «ничего со мною важного не случилось».

Для жанровой характеристики романа любопытно отметить следующую деталь. Мартона указывает, что прибыла в Москву в среду, «а день сей означается у нас древним языческим богом Меркурием; Меркурий же был бог плутовства... как будто бы его помощью определилась я в поварихи к секретарю» . Вскоре обрела и нового любовника - канцеляриста, а как только воздыхатели госпожи секретарши стали посматривать в ее сторону, вновь оказалась на улице.

Но недолго продолжалось несчастье. Уже на следующий день к ней пожаловал сводник и определил Мартону экономкой в дом к богатому отставному подполковнику, потерявшему восемь дней назад жену. В один час получила она власть в доме, а «часа с два спустя команду и над хозяином», который оказался страстно в нее влюблен.

Вскоре Мартона пустилась в новую авантюру. Ее склонности добился молодой человек Ахаль. Вначале он посещал дом подполковника, переодевшись якобы в сестру Мартоны, а потом решено было бежать, предварительно обобрав благодетеля. Однако Ахаль обманул свою возлюбленную и сам сбежал со всем имуществом. И вновь Мартона на улице без средств к существованию. Но беспокойство о собственной судьбе заставляет ее идти на риск, и она отправляется к своему благодетелю. Страх не оправдался: подполковник принял ее со слезами радости и прощением. Все вернулось на свои места, но ненадолго. Подполковник скончался, состояние наследовала его сестра, а Мартону заключили в тюрьму. И это еще не конец приключений.

Другой системообразующий признак авантюрно-плутовского романа эпохи Просвещения -его центральный персонаж. Это - герой-пикаро, герой плут и авантюрист. В романе М.Д.Чулкова он воплощен в образе Мартоны.

Приключения (и злоключения) персонажа могут быть результатом его собственной активности, но могут быть и порождением жизненных ситуаций, результатом воздействия внешних сил. Герой-пикаро не рождается на свет совершенным плутом. Романисты-просветители показали, как социальные условия и среда влияют на нравственную эволюцию персонажей их книг. Однако в рамках отдельных ситуаций им предоставлена возможность выбирать ту или иную линию поведения и проявлять таким образом свою жизненную активность. М.Г. Соколянский отмечает: «Если герой проявляет себя активно, лишь тогда можно говорить об авантюрности как качестве, присущем персонажу и роману в целом» .

В авантюрных романах часто присутствует «идея испытания». Напомним, что М. Бахтин, классифицируя романы по принципу построения образа главного героя, среди прочих разновидностей выделил роман испытания героя, которому присущи следующие черты:

1) сюжет строится на отступлениях от нормального социального и биографического хода жизни героев, на таких событиях и положениях, каких нет в типической, нормальной, обычной биографии человека. Заканчивается роман, когда события снова входят в нормальную колею;

2) время лишено исторической локализации, т. е. прикрепленности к определенной исторической эпохе, связи с определенными историческими событиями и условиями (что не характерно для авантюрного романа);

3) роман испытания сосредоточен на герое. Окружающий мир и второстепенные персонажи в большинстве случаев превращаются в фон для героя. Между героем и миром нет подлинного взаимодействия: мир не способен изменить героя, он его только испытывает, и герой не воздействует на мир.

М. Бахтин отмечает, что роман испытания в XVIII - XIX вв. утратил свою чистоту. Однако идея испытания сыграла значительную роль в последующей истории романа, так как позволяла «соединять острую авантюрность с глубокой проблемностью и сложной психологией» .

Несмотря на то, что наша героиня никогда не ставится в ситуацию выбора, искушения, испытания, она опосредованно ему подвергается. Мартоне необходимо выжить, а когда обстоятельства предложили ей способ выживания, она, не задумываясь о морали, легко им воспользовалась. Автор не старается глубоко раскрыть психологию героини. Его в данном случае интересует судьба женщины из демократических слоев, не получившей нравственного воспитания, столкнувшейся с низменным бытом и не устоявшей на стезе добродетели.

Мартона твердо знала, что «богатство рождает честь», а каким путем достигается богатство - неважно. Чулков подводит читателя к мысли о том, что виной всему оказываются социальные условия, бесправное положение женщины: «...осталася я без всякого пропитания, носила на себе титул сержантской жены, однако была бедна»; «.не знала я обхождения людскова и не могла приискать себе места, и так сделалася вольною по причине той, что нас ни в какие должности не определяют»; «Весь свет на меня опрокинулся и столько в новой моей жизни меня возненавидел, что я не знала, куда приклонить мне голову»; «Все обо мне переговаривали, винили и порочили меня тем, чего я совсем не знала» .

Свой выбор героиня совершает однажды. Когда «честная старушка» нашла ей молодого человека «для увеселения», она «сперва показалася было упорною, но через два дни охотно пред-прияла следовать ее советам и позабыла совсем свою печаль» . А далее во всех своих похождениях Мартона преследовала одну цель - выжить.

Для раскрытия характера героини важно то, что Мартона предстает перед читателем одновременно в двух ипостасях: собственно героини повествования и повествовательницы, причем между ними существует очевидный временной и нравственный разрыв. Временной разрыв подчеркнут прошедшим временем повествования. Изменения в нравственном облике Мартоны почти незаметны на протяжении повествования.

Общее направление перемен в ее характере можно определить благодаря ведущему приему повествования: рассказ об очередном происшествии в судьбе Мартоны сопровождается итоговым умозаключением. Так, будучи обманута Ахалем, она делает выводы: «И хотя я далее видела, нежели обо мне думали, однако притворства ево разобрать не могла и в сем случае узнала я действительно, что как бы женщина ни была остра и замысловата, однако всегда подвержена обманам

мужчины, а особливо в то время, когда она им страстна»; «В сем случае растолковала я, что он имел больше нужды в пожитках моего любовника, нежели во мне, и прельщался не красотою моею, но червонцами и жемчугом» .

Нравственные изменения становятся очевидными при сравнении исходной и финальной позиций героини в однотипных сюжетных ситуациях. Они особенно наглядны в отношении Марто-ны к любви: если отношения со Светоном, одним из первых любовников, явились результатом коммерческой сделки, то объяснение в любви со Свидалем, последним любовником, не подразумевало никакого торга. Следовательно, духовный путь Мартоны направлен в сторону нравственного совершенствования. Так жанровая модель авантюрного романа соединяется с моделью романа воспитания.

Что касается жизненной позиции Мартоны, то она скорее пассивна, нежели активна: при всей своей инициативности героиня слишком зависит от обстоятельств, к которым вынуждена приспосабливаться. Однако, как для настоящего героя-пикаро, неудача для нее не трагедия, а повод затеять новую авантюру.

Исповедальная форма романа не выполняет своего прямого назначения - не служит для облегчения души героя или в назидание читателю. Чулкову важно, чтобы читатель понял его героиню, а затем дал ей оценку: «Увидит свет, увидев, разберет; а разобрав и взвеся мои дела, пускай наименует меня, какою он изволит» . Однако характерной для писателя XVIII века дидактической цели М.Д. Чулков все же достиг: его героиня изменилась, причем в лучшую сторону.

Дошедший до нас текст романа заканчивается фразой: «Конец первой части». До сих пор не установлено, была ли написана вторая часть романа. Тем не менее, сюжетная оборванность стала эстетическим фактом истории русской литературы. Отсутствие сюжетного конца, открытая перспектива, возможность дальнейшего движения стали неотъемлемым признаком этого жанра. Значение демократического романа 1760-1770 гг. переоценить невозможно, так как именно в нем заложены те находки и открытия, которым предстоит сложиться в стройную жанровую систему классического русского романа.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Бахтин М.М. Эпос и роман. О методологии исследования романа // Вопросы литературы. 1970. № 1.

2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.

3. Затонский Д.В. Искусство романа и XX век. М.: Худ. лит-ра, 1973.

4. Кожинов В. Происхождение романа. М.: Советский писатель, 1963.

5. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970.

6. Соколянский М.Г. Западноевропейский роман эпохи Просвещения. Киев - Одесса: Вища школа, 1983.

7. Чулков М.Д. Пригожая повариха, или Похождение развратной женщины: Хрестоматия по русской литературе XVIII века / сост. А.В. Кокорев. М.: Просвещение, 1965. С. 587-607.

Роман Михаила Дмитриевича Чулкова (1743-1792) «Пригожая повариха, или похождения развратной женщины» был напечатан в 1770 г., через год после выхода в свет «Писем Ернеста и Доравры». В своей жанровой модели «Пригожая повариха» соединяет традицию авантюрно-плутовского романа-путешествия с традицией психологического романа: форма повествования в «Пригожей поварихе» - автобиографические записки Мартоны - близка эпистолярной форме своим личным характером, отсутствием моралистического авторского голоса и способом создания характера героини в ее самораскрытии. Однако, наследовав общеевропейскую схему развития романного повествования, Чулков позаботился о том, чтобы вместить в рамки этой схемы ряд узнаваемых примет национальной жизни.

Его героиня Мартона, характер которой в общих чертах соотносим с образом пикаро, героя плутовского романа Западной Европы, является вдовой убитого под Полтавой сержанта - таким образом, действие романа получает изначальную историческую привязку: Полтавская битва была в 1709 г. - правда, впоследствии в романе возникает явный анахронизм, поскольку упоминается «ода господина Ломоносова» (а первая ода Ломоносова, как известно, была написана в 1739 г., и к тому времени 19-летней в начале романа Мартоне должно было исполниться 49 лет, что никак не совмещается с сюжетом романа) - но, тем не менее, исходный этап в биографии Мартоны отнесен к Петровской эпохе, и это заставляет увидеть в характере инициативной, деятельной и плутоватой героини некий отблеск общего оживления индивидуальной инициативы, которым была ознаменована эпоха государственных преобразований.

Начало действия романа застает Мартону в Киеве. Превратности судьбы впоследствии забрасывают ее в Москву. В романе упомянуто пешее странствование, которое Мартона предприняла не совсем по своей воле; впрочем, обстоятельства этого конкретного «похождения» в романе не раскрыты, и сюжетообразующий мотив путешествия в «Пригожей поварихе» предстает в своем метафорическом аспекте «жизненного пути». Московский период жизни героини тоже имеет свои топографические привязки: Мартона живет в приходе Николы на курьих ножках, ее любовник Ахаль - в Ямской слободе, дуэль между Ахалем и Свидалем из-за благосклонности Мартоны происходит в Марьиной роще, и все это придает роману Чулкова дополнительную бытовую достоверность.

Да и в самом образе Мартоны, в средствах, которыми Чулков пользуется, чтобы передать склад ее характера, заметно стремление писателя подчеркнуть национальное начало. Речь Мартоны обильно уснащена пословицами и поговорками; все происшествия своей жизни она склонна пояснять при помощи общечеловеческой мудрости, зафиксированной в этих афористических фольклорных формулах: «Шей-де вдова широки рукава, было бы куда класть небыльные слова», «на красненький цветочек и пчелка летит», «богатство рождает честь», «доселева Макар гряды копал, а ныне Макар в воеводы попал», «неправ медведь, что корову съел, неправа и корова, что в лес забрела». Эти и множество других пословиц, щедро рассыпанных в повествовании романа, формируют национальную основу характера героини. Демократическое происхождение делает Мартону органической носительницей национальной народной культуры и типа национального сознания, воплощенного в фольклорном жанре. Так жанровая модель романа в целом и характера героини в частности являет собой одинаковое по своей эстетической природе сочетание традиционных признаков европейского романа с удачной для той эпохи попыткой их русификации.

В этом конкретизированном национально-историческом, географическом, топографическом и ментальном контексте, в который помещена история демократической героини романа, видоизменяются функции традиционных для русской литературы бытописательных мотивов, за счет которых создается достоверный образ материального быта. История героини-авантюристки окружена плотным ореолом бытописательных мотивов еды, одежды и денег, которые сопровождают буквально каждый сюжетный перелом романа и поворот судьбы героини; перепады от несчастья к благополучию и обратно неукоснительно вызывают к жизни эти низменные и сатирические по генезису мотивы:

Известно всем, что получили мы победу под Полтавою, на котором сражении убит несчастный муж мой. Он был не дворянин, не имел за собою деревень, следовательно, осталась я без всякого пропитания ‹…›. В самое это время наследила я сию пословицу: «шей-де вдова широки рукава, было бы куда класть небыльные слова".

Нетрудно заметить, как меняется функция бытописательных мотивов в романе Чулкова: при всей своей видимой традиционности они перестают быть средством дискредитации героини, сохраняя при этом функцию моделирования образа достоверной среды обитания. Из средства сатирического отрицания характера бытописательные мотивы превращаются в художественный прием объяснения этого характера. Страсть к материальному, которой Мартона одержима в начале романа - «Я бы согласилась тогда лучше умереть, нежели расстаться с моим имением, столько-то я его почитала и любила» (264) - не является коренным порочным свойством Мартоны; она внушена ей самими условиями ее жизни, ее бедностью, отсутствием опоры в жизни и необходимостью эту жизнь как-то поддерживать; как объясняет это свойство сама героиня, «я твердо знала сию пословицу, что «богатство рождает честь». Так уже в самом начале романа задана его принципиально новая эстетическая ориентация: не столько оценить характер как добродетельный или порочный, сколько объяснить его, показав причины, которые влияют на его становление и формирование.

Демонстративный отказ от моральных оценок и стремление к объективности образа, объединяющие авторскую позицию Чулкова, который отдал самой героине повествование об ее бурной жизни и сомнительной профессии, с позицией героини, которая называет вещи своими именами на протяжении всего повествования, продекларирован в самом начале романа:

Я думаю, что много из наших сестер назовут меня нескромною; но как сей порок по большей части женщинам сроден, то не желая против природы величаться скромною, пускаюсь в него с охотою. Увидит свет, увидев, разберет, а разобрав и взвеся мои дела, пускай наименует меня, какою он изволит.

Подобная позиция, новая сама по себе, должна была восприниматься еще более остро из-за того, что и героиня, и история ее жизни были для русской литературы небывалым явлением. Женщина легкого поведения и окружающие ее мелкие дворяне, судейские чиновники-взяточники, воры, мошенники и плуты, - таких героев до Чулкова русская литература еще не видала, во всяком случае, в национальном романе. Сам предмет повествования как бы подталкивал писателя к неприкрытому дидактическому нравоучению, и то, что в «Пригожей поварихе» моралистический пафос не имеет декларативных форм выражения, а спрятан в системе художественных образов и особенной, суховатой, протокольно-точной манере жизнеописания Мартоны, имело решающее значение для постепенного становления новых эстетических критериев русской изящной словесности. Стремление новой генерации русских писателей не моделировать, а отражать жизнь в произведении изящной словесности, не оценивать, а объяснять характер, определило два коренных постулата, которым подчинено повествование «развратной женщины» о ее плавании по морю житейскому.

Прежде всего это идея подвижности, текучести, изменяемости жизни и соответствующая ей идея непрекращающейся эволюции характера. Динамическая концепция жизни, продекларированная Чулковым в авторском предисловии к роману:

Все на свете коловратно; итак, книга сия теперь есть, несколько времени побудет, наконец истлеет, пропадет и выйдет у всех из памяти. Человек родится на свет обозрети славу, честь и богатство, вкусить радость и утеху, пройти беды, печали и грусти ‹…›.

обретает свое подкрепление в аналогичном высказывании Мартоны, которая руководствуется этой же идеей «коловратности» в своем мировосприятии:

Я держалася всегда такого мнения, что все на свете непостоянно; когда солнце имеет затмение, небо беспрестанно покрывается облаками, время в один год переменяется четыре раза, море имеет прилив и отлив, поля и горы то зеленеют, то белеют, птицы линяют, и философы переменяют свои системы, - то как уже женщине, которая рождена к переменам, можно любить оного до кончины ее века.

В результате жизнь, отраженная автором и поведанная читателю героиней, которые в равной мере руководствуются динамической идеей в своем мировосприятии, предстает своеобразной самодвижущейся реальностью. Жизненная позиция Мартоны скорее пассивна, нежели активна: при всей своей деятельной инициативности героиня Чулкова способна строить свою судьбу лишь до некоторой степени, она слишком зависит от обстоятельств, к которым вынуждена приспосабливаться, чтобы отстоять свою индивидуальную частную жизнь в борьбе с судьбой и случаем. Вся биография Мартоны в социальном смысле выстроена как непрерывная цепь падений и взлетов, перемен от бедности к богатству и обратно, причем все эти перемены происходят отнюдь не по желанию героини, а помимо него - в этом отношении героиня Чулкова действительно может быть уподоблена мореходу, которого носит по бурным волнам моря житейского.

Что же касается морального облика Мартоны, то здесь создается картина более сложная, поскольку фактографическая бытописательная манера повествования и личность самой демократической героини исключали возможность открытого психологического анализа. Духовный путь Мартоны, перемены, совершающиеся в характере героини - это один из самых ранних образцов так называемой «тайной психологии», когда сам процесс изменения характера не изображается в повествовании, но может быть определен из сопоставления начального и конечного пунктов эволюции и реконструирован исходя из меняющихся реакций героини в сходных обстоятельствах.

И здесь важно то, что Мартона в своих автобиографических записках предстает одновременно в двух своих личностных ипостасях: героини повествования и повествовательницы, и между этими двумя стадиями ее эволюции существует очевидный временной и скрытый нравственный разрыв. Мартона-героиня предстает перед читателем в настоящем времени своей жизни, но для Мартоны-повествовательницы эта стадия ее жизни - в прошлом. Этот временной разрыв подчеркнут прошедшим временем повествования, особенно заметным в объективных, моральных характеристиках, которые дает себе героиня Чулкова:

‹…› у таких людей, какова была я тогда, приятелей не бывает; причиною тому неумеренная наша гордость. (269); ‹…› добродетель мне была и издали незнакома (272); ‹…› я не знала, что то есть на свете благодарность, и о том ни от кого не слыхивала, а думала, что и без нее прожить на свете возможно (273); Совесть меня не зазирала нимало, ибо я думала, что есть на свете люди, гораздо меня отважнее, которые в одну минуту наделают больше худого, нежели я в три дни (292); Можно ли быть было тогда во мне человеколюбию, об этом, я чаю, задумается господин читатель (296).

Из откровенных автохарактеристик, сопровождающих столь же откровенно описанные сомнительные в моральном отношении поступки, вырастает малосимпатичный нравственный облик женщины-авантюристки, менее всего озабоченной соблюдением правил общечеловеческой гуманистической морали. Но эта Мартона, предстающая перед читателем в настоящем времени чтения романа, для Мартены - автора автобиографических записок является «Мартоной тогда». Какова же Мартона теперь, с каких нравственных позиций она повествует о своей бурной и безнравственной молодости - об этом читателю ничего не сообщается. Но, впрочем, сам роман содержит в себе ориентиры, по которым можно реконструировать общее направление перемен в характере героини, а о том, что она меняется, свидетельствует лейтмотивный прием повествования о ее жизни. Рассказ об очередном происшествии в ее судьбе неукоснительно сопровождается умозаключением итогового характера. Мартона обретает жизненный опыт на глазах у читателя, делая лаконичные выводы из пространных описаний фактов своей биографии.

Поступив на службу к секретарю суда и осмотревшись в его доме, она тут же сообщает: «В сие время узнала я, что все служители секретарские пользуются взятками так, как и их господин». (276). Будучи обманута своим любовником Ахалем, который сбежал от нее с деньгами, совместно наворованными у старого и богатого подполковника, Мартона обогащает свой опыт еще двумя наблюдениями:

И хотя я далее видела, нежели обо мне думали, однако притворства его [Ахаля] разобрать не могла, и в сем случае узнала я действительно, что как бы женщина ни была остра и замысловата, однако всегда подвержена обманам мужчины, а особливо в то время, когда она им страстна (294).

В сем случае растолковала я, что он [Ахаль] имел больше нужды в пожитках моего любовника, нежели во мне, и прельщался не красотою моею, а червонцами и жемчугом (296).

Наконец, услышав о мнимой смерти Свидаля, которого она, незаметно для самой себя, успела полюбить по-настоящему, Мартона сообщает о своем открытии следующим образом:

В сем-то случае узнала я прямо, что то есть действительная страсть любовная. Услышав о гибели Свидаля, кровь во мне остыла, гортань мой иссох, и губы запеклися, и я насилу произносила мое дыхание. Думала, что лишилася всего света, когда лишилася Свидаля, и лишение моей жизни казалося тогда мне ни во что. ‹…› я готова была все претерпеть и приступить без робости к смерти, только чтобы оплатить Свидалю за потеряние его жизни, чему была причиною я, из всех несчастливая на свете (304-305)

— и это говорит та самая Мартона, которая десятью страницами раньше ни секунды не сокрушалась о смерти гусарского подполковника, причиной которой послужила ее неудавшееся бегство с Ахалем.

Постепенно, но постоянно набираемый жизненный опыт подспудно мотивирует перемены в характере героини, которые почти незаметны на протяжении повествования, но очевидно выявляются в сравнении исходной и финальной позиций героини в однотипных сюжетных ситуациях. Эти перемены особенно наглядны в отношении Мартоны к любви: профессиональная жрица свободной любви и продажная женщина завязки романа к его финалу становится просто любящей женщиной; и если рассказ об ее отношениях со Светоном, одним из первых любовников, переполнен коммерческой терминологией, то в сообщении об объяснении в любви со Свидалем мотив торга возникает в противоположном значении:

Первое сие свидание было у нас торгом, и мы ни о чем больше не говорили, как заключали контракт; он [Светон] торговал мои прелести, а я уступала ему оные за приличную цену, и обязалися мы потом расписками ‹…› (268).

Таким образом, узнала я действительно, что он [Свидаль] жив и любит меня столько же, сколько я его, или, может быть, и меньше, в чем мы с ним не рядились, а полюбили друг друга без всякого торгу (305).

Алчная и корыстолюбивая, готовая умереть за свои материальные блага в начале романа, в его конце Мартона становится просто расчетливой и предусмотрительной женщиной:

Богатство сие меня не веселило, ибо я уже видала оного довольно, но предприняла быть поосторожнее и вознамерилась запастись для нужного случая (307).

Наконец, жесткая и неблагодарная - не по порочности характера, а по суровым обстоятельствам жизни, Мартона в финале романа обнаруживает в себе иные чувства: известие о самоубийстве Ахаля заставляет ее искренне сожалеть об обманувшем ее любовнике:

Дурной против меня поступок Ахалев совсем истребился из моей памяти, и одни только его благодеяния представлялися живо в моей памяти (321).

Из этих сопоставлений, которые никак не подчеркнуты Чулковым в его романе, но целиком отданы вниманию и вдумчивости читателя, выясняется общее направление нравственной эволюции героини: если ее событийная биография представляет собой хаотическое скитание по воле обстоятельств, судьбы и случая, то духовный путь Мартоны направлен в сторону роста и нравственного совершенствования. Так динамичная картина мира в романе Чулкова дополняется динамичной духовной жизнью героини, жанровая модель авантюрного романа приключений и странствий соединяется с моделью романа - воспитания чувств.

Волею случая эта идейно-художественная концепция романа как зеркала самой жизни в ее постоянном и бесконечном движении и обновлении обрела в романе Чулкова еще один способ своего художественного выражения. Дошедший до нас текст романа кончается сценой встречи умирающего от угрызений совести за мнимое убийство Свидаля Ахаля со своей мнимой жертвой, после чего стоит фраза: «Конец первой части». И до сих пор точно не установлено, была ли вторая часть романа написана, но по каким-то причинам не напечатана Чулковым, или ее не было вообще: таким образом, неизвестно, закончен роман Чулкова или нет. С точки зрения чисто сюжетной он оборван на полуслове: неизвестно, удалась ли Ахалю попытка самоубийства, непонятно, как дальше сложатся отношения Мартоны, Ахаля и Свидаля и, наконец, при чем тут «пригожая повариха», поскольку о службе Мартоны в качестве поварихи скупо упомянуто в одном из начальных эпизодов романа, и дальше эта линия не находит себе никакого продолжения. Однако с точки зрения эстетической, и, что для писателя XVIII в. не менее, а может быть и более важно, - дидактической, в романе «Пригожая повариха» все самое главное уже произошло: очевидно, что Мартона изменилась, причем изменилась в лучшую сторону, и женщина-писатель - это уже совершенно другой человек, с высоты своего жизненного опыта способный объективно понять и описать себя самое, несмотря на все заблуждения своей трудной и бурной молодости.

Независимо от того, было или не было у Чулкова намерения дописать вторую часть, и является ли заключительная фраза романа сознательной мистификацией или свидетельством неполного осуществления замысла, факт остается фактом: роман увидел свет и дошел до читателя в той самой форме, в которой мы читаем его сейчас. И в этом смысле внешняя фрагментарность, сюжетная оборванность романа «Пригожая повариха» стала эстетическим фактом истории русской литературы и значимым фактором, который определил представление русских читателей (и, что немаловажно, писателей) о жанре романа. Отсутствие сюжетного конца, открытая перспектива, возможность дальнейшего движения, ощущение которых дает внешняя незаконченность романа, постепенно стали осознаваться неотъемлемым признаком этого жанра, художественным приемом, который формально выражает идею жизнеподобности романа, оформляет его как самодвижущую реальность. Этот же самый прием мы увидим еще в одном опыте романа, «Рыцаре нашего времени» Карамзина; нужно ли говорить, что свое окончательное воплощение он найдет в пушкинском романе «Евгений Онегин», где окончательно утвердится в своем статусе намеренно используемого художественного приема и сознательно достигаемого эстетического эффекта? При всем эстетическом несовершенстве русского демократического романа 1760-1770-х гг. его прообразующее значение для истории русской прозы классического периода переоценить невозможно. Именно здесь, в этих ранних опытах русского романа содержится целая россыпь полусознательных находок и открытий, которым предстоит сложиться в стройную жанровую систему и засверкать новым блеском под пером великих русских романистов XIX в.

Подводя итог разговору о закономерностях путей становления русской прозы, во весь голос заявившей о себе в публицистике и романистике 1760-1770-х гг., необходимо отметить невероятную продуктивность документальных жанров и форм повествования от первого лица в обеих разновидностях русской прозы этого времени. И в сатирической публицистике, и в беллетристике 1760-1770 гг. абсолютно преобладают имитация документа, эпистолярий, автобиографические записки, записки о путешествии и т. д. И это - принципиально важный фактор, определяющий новые эстетические отношения искусства и действительности.

Именно в этот момент русская литература осознает себя жизнью и стремится уподобиться жизни в своих формах. В свою очередь и жизнь согласна признать литературу своим отражением, щедро наделяя ее своими атрибутами - бесконечной изменчивостью, постоянным движением и развитием, многоголосием разных взглядов и точек зрения, выражаемых литературными личностями и персонажами в диапазоне от императрицы Екатерины до пригожей поварихи. И уже недалеко то время, когда в русской повествовательной прозе зародится обратный процесс - жизнестроительство, отношение к жизни и собственной биографии как роду эстетической деятельности, стремление уподобить эмпирическую жизнь частного человека обобщенному эстетическому факту.

Это естественно стимулировало расцвет разнообразных литературных форм проявления авторской индивидуальности в доселе декларативно-безличных текстах русской литературы XVIII в. И конечно глубоко закономерно то, что процесс продвижения авторской личности в систему художественных образов текста со всей наглядностью воплотился в жанре лиро-эпической поэмы, соединяющем объективность повествовательного эпоса с лирическим субъективизмом.

Михаил Чулков

Пригожая повариха, или Похождение развратной женщины

Часть I

Его Высокопревосходительству действительному камергеру и разных орденов кавалеру Премногомилосердому моему государю [*] [*] - Здесь имени его не будет по причине той, чтоб не ошибиться. Книги приписываются людям, смотря по содержанию их и по сложению тех людей, кому они приносятся. Я же видал весьма много таких книг, которые приносилися знатным господам, но вместо того чтобы добродетели их увеличить, послужили они им сатирою. Так как бы кто, желая похвалить своего мецената, но не зная в похвалах толку и умеренности, весьма нелепо его выругал. И так, опасаяся сего и сверх того не зная доброты сочиненной мною книги, никому именно ее не приписываю. Титул же высокопревосходительства украшает человека, того ради и я поставил его для украшения моей книги, однако не высокопревосходительством желая ее украсить, но теми только буквами, из которых слово сие набрано и напечатано; а следующее письмо приношу всякому высокопревосходительному и высокодобродетельному господину генералу, камергеру и кавалеру, которого изрядные качества, снисхождения и милости выхвалять от искреннего моего сердца неусыпно желаю. Ваше Высокопревосходительство Милостивый Государь! Все, что ни есть на свете, составлено из тлена, следовательно, и приписуемая вам сия мною книга сделана из тлена. Все на свете коловратно; и так книга сия теперь есть, несколько времени побудет, наконец истлеет, пропадет и выдет у всех из памяти. Человек родится на свет обозрети славу, честь и богатство, вкусить радость и утеху, пройти беды, печали и грусти; подобно и книга сия произошла на свет с тем, чтобы снести ей некоторую тень похвалы, переговоры, критику, негодование и поношение. Все сие с нею сбудется, и наконец превратится в прах, как и тот человек, который ее хвалил или порочил. Под видом и под названием книги желание мое препоручить самого себя под покровительство вашего высокопревосходительства: желание общее всех людей, которые не имеют у себя царских портретов. Производятся люди достойные, следовательно, разум, добродетели и снисхождения ваши возвели вас на сию высокую степень. Вам сродно оказывать милости неимущим, а я удобен заслуживать оные со всяким усердием. Кто же вы таков, о том узнает общество тогда, когда будет иметь счастие пользоваться вашими благодеяниями. Вашего высокопревосходительства милостивого государя нижайший слуга Сочинитель сея книжки.

Предуведомление

Ни звери, ни скоты наук не разумеют, Ни рыбы, ни гады читати не умеют. Не спорят о стихах между собою мухи И все летающие духи. Ни прозой, ни стихом они не говорят, Так стало, что они и в книгу не глядят. По сей причине зримой Читатель мой любимой, Конечно, будет человек, Который весь свой век В науках и делах трудится И выше облака понятием мостится. И будто бы того он в мыслях не имел, Что разуму его и воле есть предел. Всех тварей оставляю, К тебе, о человек! я речь мою склоняю, Ты чтец, Делец, Писец. И словом вымолвить ты много разумеешь, Вверх дном ты книги взять, конечно, не умеешь, А станешь с головы рассматривать ее, И будешь видеть в ней искусство все мое, Погрешности мои все в оной находи, Но только ты, мой друг, не строго их суди, Ошибки сродны нам, а слабости приличны, Погрешности творить все смертные обычны. С начала века мы хотя в науках бродим, Однако мудреца такого не находим, Который бы в весь век ошибки не имел, Хотя бы он к тому и танцевать умел, А я не поучен ни в дудку, ни плясать, Так, следовательно, могу и промах дать.

Пригожая повариха

Я думаю, что многие из наших сестер назовут меня нескромною; но как сей порок по большей части женщинам сроден, то, не желая против природы величаться скромною, пускаюся в него с охотою. Увидит свет, увидев, разберет; а разобрав и взвеся мои дела, пускай наименует меня, какою он изволит. Известно всем, что получили мы победу под Полтавою ] , на котором сражении убит несчастный муж мой. Он был не дворянин, не имел за собою деревень, следовательно, осталася я без всякого пропитания, носила на себе титул сержантской жены, однако была бедна. От роду мне было тогда девятнадцать лет, и для того бедность моя казалась мне еще несноснее; ибо не знала я обхождения людского, и не могла приискать себе места, и так сделалася вольною по причине той, что нас ни в какие должности не определяют. В самое это время наследила я сию пословицу: "Шей-де, вдова, широки рукава, было бы куда класть небыльныя слова". Весь свет на меня опрокинулся и столько в новой моей жизни меня возненавидел, что я не знала, куда приклонить мне голову. Все обо мне переговаривали, винили и порочили меня тем, чего я совсем не знала. Таким образом, ударилася было я в слезы; но честная старушка, которая известна была всему городу Киеву, ибо в оном я тогда находилась, взяла меня под свое покровительство, и столько сожалела о моем несчастии, что на другой день поутру сыскала молодого и статного человека для моего увеселения. Сперва показалася было я упорною, по через два дня охотно предприяла следовать ее советам и позабыла совсем свою печаль, которую чувствовала я невступно две недели по кончине моего супруга. Сей человек был больше молод, нежели хорош, а я пригожа довольно, а на "красненький цветочек и пчелка летит". Он был дворецкий некоторого господина в тратил деньги без остановки потому, что они были прямо господские, а не его собственные. Таким образом, были они доказательством любви его ко мне и служили вечным залогом. В скором времени почти весь гостиный двор узнали, что я великая охотница покупать нужные вещи и безделицы, и поминутно почти прирастали в нашем доме пожитки и прибывало имение. Я твердо знала сию пословицу, что "богатство рождает честь". Итак, наняла себе служанку и начала быть госпожою. Умела ли я людьми командовать или нет, о том к сама не знаю, да мне и не было тогда нужды входить в такую мелочь, а довольно того, что я ни за что сама приняться не хотела, и ехала на моей служанке так, как дурак на осле. Господин камердинер и сам желал не меньше меня господствовать, того ради нанял мальчишку, чтоб оный прислуживал ему тогда, когда беседует он у меня, а у меня бывал он безвыходно, следовательно, господство наше ни на минуту не прерывалось, и мы кричали на слуг так, как на своих собственных, били их и бранили, сколько нам угодно было, по пословице: "На что этого боля, когда дураку есть воля". Да мы же поступали так, что "били дубьем, а платили рублем". Чем больше имеет убранства женщина, тем больше бывает в ней охоты прохаживаться по городу, и от того наши сестры многие портятся и попадают под худые следствия. Я была довольна всем, и всякий ясный день бывала на гульбищах, многие меня узнали и многие хотели завести со мною знакомство. Некогда близко полуночи стучался у наших ворот человек, который не столько просился, а больше хотел вломиться силою. Мы бы его и не пустили, однако силы нашей не доставало, а господина камердинера у нас тогда не было; таким образом, послала я слугу отпирать, старуха моя готовилася его встретить и спрашивать, а я тогда спряталася и думала, что не Парис ли приехал за Еленою по причине той, что я была завидная женщина в том городе; или, по крайней мере, так о себе думала. Отперли им ворота, и вошли они в горницу двое, один казался из них слугою, а другой господин, хотя и одет был похуже первого. Не говоря ни слова, сел он за стол и, немного посидя, вынял табакерку, осыпанную алмазами. Старуха моя тотчас ее обозрела, от чего трусость ее переменилася в радость, и перестала она сих людей почитать неприятелями нашего рода. Молодой этот и пригожий человек спрашивал у нее, не здесь ли живет Мартона, а так называлася я, на что отвечала она: "Я этого не знаю, а спрошу у моего хозяина". И так, прибежавши ко мне, говорила, чтобы я им показалась и что золотая табакерка уверила ее о некотором счастии, и притом примолвила сию пословицу: "Аз не без глаз, про себя вижу". В таких случаях и я была не промах, и к счастию моему, что я не была еще тогда раздета, таким образом появилася к новому моему Адониду [ *] с торжественным лицом и благородною пошибкою, и правду сказать, что принята им была хотя не за Венеру, однако за посредственную богиню, по приговорке: "По платью встречают, а по уму провожают". В самый первый раз показался он мне столько нежен, что в угодность его охотно бы я бросила камердинера, а как подарил он мне ту табакерку, то уже мне и подло показалось иметь сообщение с холопом. По золотому с алмазами подарку заключила я, что сей человек не простого роду, в чем и не ошиблась. Он был господин, и господин не последний. Первое сие свидание было у нас торгом, и мы ни о чем больше не говорили, как заключали контракт, он торговал мои прелести, а я уступала ему оные за приличную цену, и обязалися мы потом расписками, в которых была посредником любовь, а содержательница моя свидетелем; а как такие контракты не объявляются никогда в полиции, то остался он у нас и без всякого приказного порядка ненарушимым. Господин положил посещать меня часто, а я обещалася принимать его во всякое время, и так с тем расстались. [*] - Адонид -- Адонис -- сын кипрского царя, равный по красоте бессмертным богам; возлюбленный Афродиты (греч. миф.). По выходе его, не столько радовалась Венера данному ей яблоку, сколько любовалася я подаренной мне табакеркою. Перевертывала я ее в руках, сколько хотела, казала со сто раз старухе, слуге и служанке, и когда что говорила, то указывала всегда табакеркою и все примеры делала ею. А когда чрезвычайная сия радость позволила успокоить мне взбешенный от подарка разум и утомленные от неумеренного кривляния члены, тогда положила я ее против кровати на столике и уснула; но впрочем и во сне живо она представлялася передо мною по пословице: "Кто нового не видал, тот и поношенному рад". Правду сказать, что табакерка была несколько пообита; но для меня казалась она нова, ибо я отроду таких вещей у себя не имела и иметь их никогда не надеялась. В десятом часу пополуночи пожаловал ко мне прежний мой волокита; признаюсь, что так скоро отбоярить его совесть меня зазрела, а не желая иметь с ним компании, притворилася я больною; а любезный для меня подарок позабыла снять со столика, и как скоро он его увидел, то взял в руку и, посмотря несколько, спрашивал меня, где я взяла такую вещь; я ему сказала, что я купила. -- Постой, моя государыня, -- говорил он мне, -- я с тобой инаково переделаюся. Табакерка эта моего господина, и он вчерась только ее проиграл в карты, как сам мне о том сказал, так скоро купить тебе ее негде, и она тебе подарена каким-нибудь мотом, то это станется. Я по сих пор думал, что я один только знаком тебе, а теперь вижу, что и весь город посещает тебя по очереди. Я тотчас покажу всем, сколько ты великолепна, теперь же пойду и, приведя лошадей, оберу тебя до нитки, наживай от иного, а мое возврати все до капли. Выговорив сие, он ушел и оставил меня в ужасном страхе; мы не знали, что тогда делать, бежать нам было некуда, а защитить нас было некому; ибо у таких людей, какова была я тогда, приятелей не бывает, причиною тому неумеренная наша гордость. И так положили ждать непременного несчастия и расставания с нашим господством. На нового любовника еще я столько не надеялась и думала, что когда увидит он меня бедною, то, конечно, бросит. Всякое предвещение тогда для нас было худо, и я бы согласилась тогда лучше умереть, нежели расстаться с моим имением, столько-то я его почитала и любила. С полчаса времени спустя пришел ко мне новый любовник, к пущему моему несчастию; что мне должно было делать? Я была тогда вся в беспорядке, погибель ко мне приближалася, и еще новый человек должен быть свидетелем несчастия моего и ругательства. Увидев меня в слезах, привязался он ко мне и начал меня спрашивать; я ему ничего не отвечала и бросилась в постелю. В самое то время вошел камердинер во двор и, идучи в горницу, кричал: "Я с тобой переделаюсь!" Но, увидев стоящего у кровати моей человека, схватил с головы своей шляпу и очень струсил, так что не мог говорить больше ни слова. Новый мой любовник спрашивал его, с кем он поссорился и зачем зашел в такое место. Трусость его не дозволяла ему хорошенько изъясниться, и так солгал он раза два или три без правил, а как господин закричал ему, чтобы он пошел домой, то тем дело и кончилось. В одну минуту, как превеликая гора с плеч моих свалила, и мне казалось, что ужасная туча бед моих так скоро пробежала, что не успела закрыть и солнца. Нетрудно мне было разобрать, что променяла я слугу на господина, и узнала совершенно, что гнев камердинеров в то время не опасен, когда его же господин держит мою сторону. Мне надобно было совсем переодеться, то есть перевернуться из страха в несказанную радость, а как я часто читывала книжку "Бабьи увертки" и прилежала, чтоб научиться им, то превращение сие казалось мне не весьма мудреным. Начала я помаленьку охать так, как будто бы еще училась в случае нужды разнемогаться, и сказала Светону, так назывался мой любовник, что сделался мне некоторый припадок. Тут-то узнала я благосклонность его ко мне и рачение. В одну минуту послал он за лекарем, который хотя и приехал, однако совсем мне был ненадобен, а господин Светон и одним словом удобен был исцелить меня от самой сильной горячки. С этих пор определил он мне двух человек своих собственных к моим услугам, прислал мне в тот же день серебряный сервиз, иль попросту посуду; и в самый первый раз, как села я кушать с моею старухою, которая, правду выговорить, не умела сесть к ставцу лицом и приняться за ложку, да и я была тогда немного ее посмысленнее, то выговорила про себя сию пословицу: "Доселева Макар гряды копал, а ныне Макар в воеводы попал". Счастие никому не дает отчету в своих делах, вольно ему пожаловать и осла губернатором, а филина произвести в воеводские товарищи. Адонид мой был человек светский и знал действительно, как поступается в делах любовных. Поутру прислал ко мне своего камердинера, а моего прежнего полюбовника -- чего он не ведал, -- с подарками. Оный привез мне целую ношу женских уборов, и кланялся мне так, как госпоже, а не так, как своей любовнице, и когда я просила его, чтобы он сел, то отвечал он мне весьма учтиво, что этой чести для него очень много. Чудно мне было очень, что одна ночь сделала меня госпожою и повелительницею над моим прежде бывшим командиром. Приняла я подарки с важным и благородным видом так, как надлежит любовнице знатного господина, и, вынув из кармана полуимпериал, дала его камердинеру, который принял у меня и вздохнул весьма от чистого сердца, потом просил, чтобы я выслушала у него нечто наедине, и когда вышли мы в другую комнату, то стал он передо мною на колени и говорил следующее: -- Государыня моя! теперь, я уже не тот, который намерен был обобрать у вас всё, я вам всё уступаю, владейте им по пословице: "Деньги железо, платье тлен; но кожа всего нам дороже". Прошу вас об одной только милости, не сказывайте моему господину, что я был вам знаком; а в благодарность за это я буду держать вашу сторону и помогу вам разорять его до конца. Признаюсь, сколько я ни была бессовестна и сребролюбива, однако такое камердинерово усердие к своему господину показалось мне негодным. Впрочем, добродетель мне была и издали незнакома, и так на двух словах согласилися мы с прежним моим любовником проматывать его господина; однако не удалося нам произвести намерения нашего в действо, по пословице: "Не всегда-де коту масленица, бывает и великий пост". А что воспрепятствовало, то можно увидеть далее, ежели господин читатель не скучил еще читать мое похождение. С неделю времени наслаждалася я Венериным достоинством и не променяла бы участи моей ни на какое сокровище в свете; но как всем известно, что счастие недолговечно и нет ничего его непостояннее, то фортуна моя поскользнулась и пошла совсем уже другим порядком. Светон получил письмо от отца, который писал ему, чтобы он весьма скоро был по причине той, что отец его чувствовал себя гораздо слабым и отчаянным сей жизни. Письмо сие привело в такую задумчивость моего любовника, что он не знал, что со мною делать; отцовская болезнь была ему чувствительна, но расставание со мною превосходило оную несказанно. Нежности любовные уступили на время место выдумкам; оные начиналися о мне, о мне и кончилися, я была предметом Светонова беспокойства, и я одна утешала его в сей печали, и он бы охотно желал лишиться отца, только бы не разлучиться со мною. "Добрый конь не без седока, а честный человек не без друга". Сосед Светонов, видя его в великой печали, предложил ему такое средство: Светону ехать со мною вместе и, привезя меня, оставить в его деревне, которая от Светоновых деревень отстоит только шестью верстами; а он отпишет к своему брату о принятии меня и о угощении и назовет меня близкою жениною роднею, и что Светон может посещать меня тамо, когда он изволит, без всякого помешательства. Как предложено, так и сделано, и за такую хорошую выдумку подарил любовник мой соседу своему перстень, ценою в пятьсот рублев. В тот же самый день собрались мы и поехали. Питомица моя не хотела за мною следовать, и так оставила я ее на своем месте, и наградила столько щедро, сколько надобно было любовнице знатного господина; а рассталася с нею без слез, ибо я не знала, что то есть на свете благодарность, и о том ни от кого не слыхивала, а думала, что и без нее прожить на свете возможно. В средине нашего пути объявил мне Светон, что он женат, и женился недавно, и уверил меня, что жены своей не любит, причина тому, что родители часто женят своих детей не на тех, кого захотят дети, но уславливаются сами между собою и приневоливают к тому детей, отчего редко бывает согласие между мужем и женою. Светон уверял меня, что так же и с ним поступлено; однако ведомость сия стоила мне добрых пилюль, и от того я в два дни так похудела, как будто бы с месяц лежала в горячке. Я не грустила о том, что лишуся моего любовника, но боялася я нечего, которое гораздо пострашнее было любовной разлуки. Я бы могла, или чувствовала себя способною в один день перенести три разлучения с любовником, нежели один такой прием, которым потчевают благородные жены нашу братью за похищение их мужей; а сердце мое прямо предчувствовало такую бурю, и я бы охотно согласилась назад воротиться, нежели следовать за Светоном, но он, любя меня, к несчастью моему, весьма много, не хотел о том и слышать и уговаривал меня, что жена должна ему повиноваться и принимать все то за хорошее, что только ему угодно. Такая песня была бы мне приятна в городе, но тут чем ближе подъезжала я к деревне, тем больше страх во мне час от часу умножался, по пословице: "Знает-де кошка, чье мясо она съела". Наконец привезли меня в назначенное мне место, где принята была я с великою радостью, ибо брат того, который писал письмо, подумал и в подлипну, что я жены его родня. Таким образом поблагодарила я Светона, что он делал мне товарищество в дороге, и осталась тут всем довольною. На другой день поутру, еще не успело рассвенуть, любовник мой пожаловал ко мне для посещения, он меня чрезвычайно обрадовал, сказав, что отец его совсем выздоровел и что мы очень скоро отправимся опять в город. -- Жена моя хочет со мною ехать, -- говорил он мне еще, -- но это так немудрено переделать, как дважды два четыре, и она опять останется здесь. Таким образом, готовяся опять в дорогу, имели весьма нередкое свидание, и правду сказать, что господин Светон больше находился со мною, нежели был дома, что и сделалося наконец причиною моего несчастия. Супруга не умедлила подозревать своего сожителя и, уведав от людей, хотя и накрепко им было заказано сказывать о моем пребывании, послала она за хозяином того дома, в котором я находилась, и без дальних околичностей разобрала тотчас мое достоинство и согласилась с хозяином выведать то совершенно для того, что и тот уже подозревал меня, по пословице: "Шило в мешке не утаишь" или: "Виден сокол и по полету". В некоторое время, когда сидели мы одни с Светоном и по слабости человеческой впустилися в любовь, в самое то время отворился шкаф, который, на беду мою, стоял в той комнате, из оного вышла женщина и сказала нам: "Час добрый, друзья мои!" Любовник мой спрыгнул, а я вскочила, он ушел из комнаты, а я вытерпела ударов с десяток ладонью по щекам; это было начало; а о конце я не скажу из учтивости к себе. Довольно и того, что в скором времени появилася я на чистом поле, не имея ничего и без проводника. Горько мне тогда было, и чувствовала я прямо свое несчастие, которое окружало меня со всех сторон, но что ж было делать? "Не прав медведь, что корову съел, не права и корова, что в лес забрела". Леса и поля мне были незнакомы, они были мне не любовники не прельщались моей красотою и мне ничего не давали, следовательно, находилася я в крайней бедности. К вечеру набрела я на некоторую деревню, где принуждена была променять шелковое платье на крестьянскую одежду; ибо совесть меня зазирала путешествовать в оном, а в то время еще не прижилася я в оной. Таким образом, обмундировалася я терпением и тою одеждою и пустилася в путь. В дороге ничего со мною важного не случилось, выключая того, что я из важных бедных была важная бедная, но такие описания не всякий читает с охотою. Богатый боится обеднять, а скудному она уже наскучила. Итак, толкование о пути моем отлагаю в сторону; а буду говорить о том, что может увеселить читателя. По календарным знакам прибыла я в Москву в среду, а день сей означается у нас древним языческим богом Меркурием; Меркурий же был бог плутовства, итак, как будто бы его помощию определилася я в поварихи к секретарю. Иной веселый человек примолвит, что попался-де огонь к сену; однако нередко и ошибиться можно. Секретарь был человек набожный; он никогда не вставал и не ложился спать, не помоляся богу, перед обедом и перед ужином читал обыкновенные молитвы вслух и умывал завсегда руки, не пропускал ни одного воскресенья и бывал всегда у обедни, а в дванадесятые праздники ездил развозить поклоны или принимал оные сам от челобитчиков. Всякое утро стоял он по два часа на молитве, а жена его в то время в передней горнице упражнялася во взятках и принимала всячиною. Когда же садилися они пить чай, то маленький их сын подавал ему реестр поимянно всех людей, бывших у него в то утро, и кто что и сколько принес, таким образом, смотря по величине приноса, решил он и дела в приказе. В сие время узнала я, что все служители секретарские пользуются взятками так, как и их господин. Когда поедет он в приказ, то сожительница его начинает пересматривать подарки, многие берет себе, а другими делит служителей. В одну неделю получила я платков с восемь, выключая кренделей и яблоков, которыми мы всякий день довольствовались. Сперва секретарская жена меня полюбила, по причине той, что "рыбак рыбака далеко в плёсе видит". Она была женщина податливая и чаще изменяла мужу, нежели старалася наблюдать к нему верность, чего, правду сказать, не пристально он и требовал для того, что прибыток наблюдал он больше, нежели свою честность; ибо он думал, что и без чести дом его может быть изобилен так, как полная чаша. Сверх сего похвального дарования супруга его придерживалася различных вин, в которых не имела она никогда нужды, следовательно, была она только тогда трезвою, когда вставала поутру с постели. Я же не имела за собой сего порока, и так не могла делать ей компании в этом; но в прочем во всем была ее наперсницею. Счастливое мое состояние вышло было у меня совсем из головы, но напомнил мне оное безграмотный канцелярист, который жил у секретаря в доме для переписки с черного набело. Весьма мне было удивительно, что он, не умея грамоте, умел в меня влюбиться, а я прежде думала, что любовь никогда не заходит в подьяческие сердца. Чуден он был в должности канцеляриста, но в должности любовника показался мне еще чудняе. Узнал он любовь, но только не ведал того, с которого конца за нее ухватиться и как к ней пристать. Во-первых, начал он мне примигивать и кивать головою, я поняла его намерение и предприяла над ним посмеяться. Желая прежде уведать его разум, задала я ему три задачи, чтобы он мне оные решил: кто умнее всех в городе, кто ученее и кто добродетельнее всех. На другой день поутру изъяснялся он мне так: -- Я не нахожу никого умнее нашего секретаря, который решит все дела без остановки и докладывает об них всегда по порядку; а ученее нет некоторого стряпчего, который читает почти все указы наизусть и часто заставляет молчать судей; кто же добродетельнее всех, об этом я не ведаю, да думаю, что и многие из канцелярского племени о том тебе не скажут; ибо редко мы слышим о добродетели. Выслушав его, я усмехнулась, а он продолжал говорить: -- Что, разве ты думаешь, что стихотворцы умнее всех людей с своими кавыками и точками? Ежели бы попались они к нам в приказ, то позабыли бы ставить точки, когда бы с оными насиделися без хлеба. А намедни не знаю как занесли к нам оду какого-то Ломоносова, так мы всем приказом разобрать ее не умели; да что больше говорить, сам секретарь сказал, что это бредни и не стоит она последней канцелярской записки. Так толковал любовник мой о ученых людях, а я чаю, первому бы из них не дал он у себя места и в копистах. Разобрал же он скоро, что разум его был не на мой вкус, и оным мне он не понравился, таким образом предприял угодить подарками. Чего ради начал прилежать переписывать дела, и правду сказать, то по состоянию его дарил он меня довольно; ибо за всякую переписку брал он всегда тройную цену, и сказывают, что у них так и ведется: когда приказный под покровительством секретарским, то за всё про всё получает втрое. В это время потужила я о Светоне и иногда, сравнивая канцеляриста с ним, плакала горько, а это происходило оттого, что я была глупа, а ныне наши сестры поступают не так, они всегда желают лишиться скорее знатного господина, чтоб отыскать вскорости другого и начать снова разживаться, и для того-то ни одной нашей сестры, то есть такой же пригожей поварихи, как я, в целом государстве не отыщешь верной, чтоб которая не хотела иметь вдруг по три и по четыре любовника. Попечением и трудами канцеляристовыми имела я на себе платьице уже почище, и так приезжающие к госпоже секретарше воздыхатели начали поглядывать на меня поумильнее, нежели на хозяйку, что ей очень не понравилось; таким образом, отказала она мне от своей службы. Вышедши из этого дома, не тужила я много; ибо не с кем было расставаться, следовательно, ничего я и не лишалась. На другой день пожаловал ко мне сводчик, из лица его увидела я, что он сыскал мне изрядное место, а для него это было прибыльно для того, что каково место, такая ему и плата за отыскание оного. Сказал он мне, чтобы я прибралася получше, ибо там, где я буду жить, не услуги мои потребны, но нужно лицо. Могу сказать, что я одеваться умела, лишь только бы было во что; принарядившись довольно изрядно, отправилися мы в путь, и когда пришли к тому двору, то велел он мне постоять у ворот, а сам пошел уведомить хозяина о моем пришествии и спросить его, можно ли мне войти к нему, и потом выбежал очень скоро и велел мне идти за собою. Когда вошла я в горницу, то увидела человека совершенных уже лет, имевшего долгие виющиеся усы и орлиный нос. Он был отставной подполковник, служащий в гусарских полках. Тогда сидел он в креслах и считал серебряные деньги; увидев меня, привстал несколько, сказал мне: "Здравствуй, сударыня", -- и просил, чтобы я села, потом приказал слуге нагреть воды на чай и начал со мною разговаривать. -- Я, сударыня, человек вдовый, и уже этому будет дней с восемь, как умерла моя жена, мне же лет уже довольно, и доживаю я седьмой десяток, так присматривать за домом великая для меня тягость. Мне непременно потребна женщина таких лет, как вы, чтоб везде могла присмотреть, то есть в кладовой, в погребе, на кухне и в моей спальне, а мне уже, право, не под леты таскаться всякий день по всем этим местам. На слуг я не полагаюсь, правда есть у меня и повариха, но ей более уже сорока лет, следовательно, она не столько проворна, как молодая особа, и многое просмотреть может. Что ж касается до платы, то отнюдь рядиться я не намерен, а смотря по услугам, так и я благодарить буду, мне ведь не Аредовы веки жить, а как умру, то и все останется, и совсем не знаю кому, ибо я человек чужестранный и здесь у меня родни никого нету. А когда же надзирательница моя придет мне по сердцу, то я сделаю ее наследницею всего моего имения. Я слышал, сударыня! -- примолвил он, -- что вы ищете такого места, то если вам угодно, пожалуйте останьтесь в моем доме, я буду вам чрезвычайно рад и не сомневаюсь в том, чтобы вы не знали очень хорошо домашней экономии. Я не так была глупа, чтоб стала отговариваться от такого предложения. Имение стариково мне понравилось, и я тотчас предприяла угождать его деньгам. Когда же я согласилася на то, то пожаловал он сводчику пять рублей денег, и несколько еще домашнего запасу за то, что приискал он ему надзирательницу по сердцу; оное приметила я из глаз и из щедрости под-полковничьей. Сказала я ему, что мне надобно съездить и перевезти маленькое мое имение, но он не хотел на то согласиться и говорил, что мне ничего не надобно. -- Вот вам ключи, сударыня, ото всего жениного платья, оно вам, конечно, будет впору, употребляйте его, как вы изволите, а его будет довольно. Таким образом в один час приняла я власть в доме и все его имение к себе на руки, а часа с два спустя получила команду и над хозяином, ибо он не умедлил открыться мне, что чрезвычайно в меня влюбился и что если я его оставлю, -- говорил он мне, -- то он, не дожив века, скончается. Жадность к нарядам немного времени позволяла мне медлить, пошла я по сундукам, в которых нашла довольно изрядного платья; но более всего жемчугу, которого я еще отроду не видывала и не имела на себе. Обрадовавшись тому слишком и забыв благопристойность, в самый первый день начала его перенизывать по-своему, а господин гусарский подполковник, надевши очки, помогал мне в моей работе и, выбирая крупные зерна, подавал мне для низания и цаловал мои руки. Когда приспело время к обеду, я с ним обедала, с ним ужинала и после ужина была с ним вместе. Дни наши текли в великом удовольствии со стороны моего любовника; правду выговорить, и я была не недовольна: богатство меня веселило, по пословице: "Золото хотя не говорит, однако добра много творит". Но старость его несколько меня беспокоила; однако сносила я оное терпеливо так, как великодушная и постоянная женщина. Впрочем, из дому мне никуда не позволялось выйти; разве только в церковь, да и то весьма редко, а в одни дванадесятые праздники. Это мне казалося несколько немило по причине той, что женщине таких лет, в каковых я была тогда, не столько потребна пища, сколько надобно гулянье, да я же была и всем довольна; а в великом удовольствии домашняя неволя пуще крепкой тюрьмы. Жили мы тогда у Николы (что на курьих ножках). Таким образом, во время праздника собралася я к обедни и нарядилась столько великолепно, сколько мне заблагорассудилось, и так иод смотрением древнего моего любовника пришла в церковь и стала тут, где обыкновенно становятся боярыни. А как провожал меня подполковник с великою учтивостью, то всякий не смел потеснить меня или чем-нибудь обеспокоить, понеже платье и почтение моего любовника делали меня великою госпожою. А я, чтоб не уронить мне к себе людского почтения, смотрела на всех гордо и не говорила ни с кем ни слова. Подле правого клироса стоял не знаю какой-то молодчик; собою был он очень хорош и одет недурно. Он во всю обедню не спускал с меня глаз и в благопристойное время делал мне иногда такие знаки, которые известны только нам, да еще ревнивым мужьям и любовникам. Оное приметил мой старик и, не дожидайся окончания обедни, подошел ко мне и звал меня_ весьма учтиво, чтобы я пошла домой. Оное показалося мне весьма неблагопристойно, и так не согласовалась я с его прошением. Любовник мой, опасаяся прогневать меня, принужден был остаться до окончания; однако не отошел от меня и стал подле. Я примечала, но думаю, что и другие не упустили то же сделать; вид лица любовника моего поминутно переменялся, иногда казался он бледен так, как будто бы готовился к сражению, иногда бросало его в жар, и делался он краснее кармазину, иногда лицо его покрывалось холодным потом и, словом, был он в таком беспорядке, как будто бы человек сумасшедший. По окончании обедни взял он меня за руку так крепко, что я принуждена была напомнить ему о моей боли. Рука его столь сильно тряслась, что и я находилась от того в движении. И так в таком неописанном беспорядке пришли мы домой. Как скоро вошли в горницу, то подполковник говорил мне следующее: -- Нет, сударыня, мало я знаю разбирать женскую красоту и прелести; вы больше прекрасна, нежели я об вас думал; в чем извинить вы меня можете. Поистине сказать, вы русская Елена, а что сказывают о Венере, то таким бредням я не верю. Все молокососы сбираются быть Парисами и продают глаза свои на вас. Избавь меня судьба, чтоб участь несчастного Менелая не воспоследовала со мною. Однако сколько сил моих будет, стану противиться этим похитителям. Я имею разум, силу и богатство, но что они мне помогут, если ты, прекрасная, не будешь чувствовать ко мне такой любви, какую я имею к тебе. При сем слове бросился он передо мною па колени и облился слезами. Таким образом, принуждена я была вступить в должность страстной любовницы, подняла его с коленей и в знак моего уверения целовала в губы и говорила ему так: -- Дражайший мой, возможно ли, чтобы я была тебе неверною и изменила в самом начале горячей моей любви; одна смерть меня с тобою разлучит; но и во гробе буду я вспоминать твое ко мне почтение. В твою угодность отрицаюся я ото всего света мужчин, и ни один прельстить меня не может, успокойся, мой дражайший! Верная и нелицемерная твоя любовница Map-топа просит о том тебя со слезами. Выслушав сие, беззубый мой Адонид несколько угомонился; однако столь много стоили ему взгляды молодого человека на меня, что он, не обедавши, лег спать и в полчаса раз пять пробуждался и кричал иногда: "прости", изо всей силы иногда: "постой", а иногда: "пропал я"; ибо грезилося ему, что меня похитили или я ему изменила. Спустя несколько дней пришел человек в наш дом и просил подполковника, чтобы он взял его к себе на службу. Старик отказал ему с первого раза, но человек весьма усиливался и выхвалял сам себя изо всей мочи. Выняв иашпорт, хотел казать его подполковнику и говорил, что ни один честный человек столько аттестатов не имеет, сколько ок. Слова его показалися мне довольно вразумительны, ибо кто чем вознамерился прокормить свою голову, то непременно прилежать должен, чтоб знать искусство то совершенно. Таким образом, взяла я у него посмотреть аттестаты и, перебирая оные, нашла между ними письмо, подписанное на мое имя, выняла я его осторожно и пол ожила в карман, а аттестаты отдала слуге назад и сказала, чтобы он пришел завтра поутру и мы подумаем, принять ли его или нет. Хотя я была и невеликая охотница изменять своим любовникам, но врожденное в нас непостоянство не давало мне более медлить, ушла в другую комнату, развернула письмо и нашла в нем следующее изъяснение. "Государыня моя! Полюбить кого-нибудь состоит это не в нашей власти. Все прекрасное на свете притягивает к себе чувства наши и разум. Вы прекрасна, и для того полонили мое сердце тогда, когда я в первый раз увидел вас в церкви, мне казалося тогда, что прекрасные глаза ваши говорили вместо вашего сердца. Итак, уверясь сим, отважился вам изъясниться, в несомненной будучи надежде, что вы меня хотя и не полюбили, однако, может быть, не вовсе ненавидите.

Обожатель красоты вашея Ахаль".

Слуга ваш Свидаль".

Прочитав сие письмо, Ахаль побледнел, по-видимому струсил, по причине той, что он весьма был неискусен к назначенным поединкам, и сие случилося с ним в первый раз во всю его жизнь. Однако, собравши хотя последние силы, сказал он слуге, что удовольствует его господина как ему угодно и, очень мало посидя у меня, без всех любовных церемоний со мной расстался и поехал от меня весьма смущен и в превеликой трусости. Надобно признаться, что назначенный их поединок как меня, так и мою надзирательницу привел в изрядное движение, мы не знали, что тогда делать, куда бежать и где скрыться, ибо я уже узнала, каково хорошо сидеть в тюрьме за крепкими сторожами. Всю ночь мы проплакали и нимало не спали, я опасалася худого из того следствия и от искреннего моего сердца жалела Свидаля, по чему узнала, что я его полюбила. Две неизъясненные страсти терзали мое сердце и не давали мне ни на минуту покою, и когда наступил тот час, в который должно было происходить их сражение, лишилась я всех чувств, бросилась без памяти в постелю и находилась в оном беспамятстве часа с два или более. Все наши домашние, стоя подле меня, плакали, они сожалели меня и боялись собственной своей погибели, одним словом, дом наш наполнен был тогда плачем и рыданием, а я находилася без памяти. Впрочем, хотя я была и не совсем изрядного поведения, но в таком случае не сомневаюсь, чтобы я многим добродетельным людям показалася жалкою и достойною их помощи. В начале двенадцатого часа прибежал в мою комнату Ахаль и, ухватив меня за руку, поднял с постели. Он едва удерживал свое дыхание и был в великой трусости, бросился передо мной на колени и говорил так: -- Государыня моя! не входя в ваше состояние, любил я вас чрезвычайно, недостатки мои были причиною тому, что я вас обманул, но, уехав от вас, узнал я тогда, что никак мне не можно было без вас быть спокойным, того ради возвратился я в Москву и, узнав, что вы находитесь в несчастии, старался всеми силами вам помочь, что мне и удалось. Наконец положил я непременно исполнить мое данное вам обещание и вознамерился на вас жениться; но немилосердая судьба лишает меня сего удовольствия, в этот же час должен я оставить Москву и потом всю Россию. Я несчастливый человек и подвержен теперь жестокому истязанию. Прости, прекрасная, навеки, я застрелил Свидаля. При сем слове ошиб меня обморок, и я упала в постелю, он же, поцаловав мою руку, ушел от меня поспешно с великими слезами и огорчением, приписывая мой обморок моему с ним расставанию. В сем-то случае узнала я прямо, что то есть действительная страсть любовная. Услышав о погибели Свидалевой, кровь во мне остыла, гортань мой иссох и губы запеклися, и я насилу произносила мое дыхание. Думала, что лишилася всего света, когда лишилася Свидаля, и лишение моей жизни представлялося тогда мне ни во что, я совсем готова была последовать ему в преисподнюю. Всякая напасть в уме моем не могла сравняться с сим моим несчастием. Отворилися ключи из глаз моих, и катилися по лицу слезы без всякого воздержания, представлялся он весьма живо предо мною, все его прелести, нежности и учтивство обитали в глазах моих неотступно, рвалася я без всякой пощады, и неутолимая скорбь съедала мое страждущее сердце. Всякая погибель тогда уже была мне не страшна, и я готова была всё претерпеть и приступить без робости к смерти, только чтобы оплатить Свидалю за потеряние его жизни, чему была причиною я, из всех несчастливая на свете. Надзирательница моя много раз приступала ко мне и советовала бежать из города, но я не столько думала о своей погибели, сколько сожалела о кончине Свидалевой. В самом мучительном беспокойстве проводила я тот день и следующую ночь и совсем отчаивалась в своей жизни. Поутру лежала я в постеле в великом беспорядке и воображала мертвого Свидаля. Вдруг предстал он предо мною и, бросясь ко мне, цаловал мои руки. Сколько сил моих было, я закричала и пришла в беспамятство. Домашние все бросились ко мне и уверяли меня, что Свидаль стоит передо мною не мертвый, но живой, и что это не привидение, но истинная быль. Сколько трудно мне было из великого отчаяния прийти в чрезмерную радость, оное чувствовала я в моей внутренности, от чего после немогла я долго. Вскочив с постели, бросилась в его объятия, но и тут еще не верила, что он жив находится предо мною; однако в таких случаях уверение делается скоро. Он начал говорить и уверять меня в своей любви, а мертвые никогда не изъясняются в такой страсти. Таким образом, узнала я действительно, что он жив и любит меня столько же, сколько я его, или, может быть, и меньше, в чем мы с ним не рядились, а полюбили друг друга без всякого торгу. Восхищения нашего в сем случае описывать я не буду для того, что лишнее будет входить во все подробности слов, действий и движения, которые производятся в любовном беспамятстве, и многие уже различными опытами удостоверились, что спустя несколько времени страсть восхищенного совсем пропадает и совсем позабывает все, что любовник тогда говорил, точно так, как больной после горячки или сумасшедший опамятовавшись. Должность только одна от начала света, и она принуждает нас к доброму, для того не всякому и мила, и так наделали мы произвольно разных должностей, которые обязуют нас ко всячине. Из сих должностей выбрала я одну, по которой спросила моего любовника, каким образом освободился он от смерти, на что отвечал он мне такими словами: -- Прямая любовь всегда сопряжена с ревностию, они, совокупяся вместе, сделали меня догадливым и разумным. Во-первых, искал я случая поссориться с Ахалем; а как оное мне удалось, то я, для отмщения моего, вознамерился переведаться с ним на шпагах, но в сем случае действовала весьма изрядная выдумка. Опасался я только того, чтобы он не отказался от поединка. Вчерашнего дня, в назначенный от меня час, дожидался я уже его в роще, и как только он приехал и, оставя карету шагов за пятьсот, пришел ко мне в рощу, я, выняв мою шпагу, велел ему изготовиться, к чему приступил он с великою трусостию, я же, давая ему послабление и желая лучше обмануть его, сказал ему, что не изволит ли он переведаться со мною на пистолетах. Он на сие охотнее согласился, ибо стреляет он чрезвычайно хорошо. Таким образом, вынул я из кармана два пистолета, совсем изготовленные, только заряженные без пуль, чего он в трусости приметить не мог, один дал я ему, а другой оставил у себя и, отошед на некоторое расстояние, дали друг другу знаки к сражению и выстрелили оба вместе. Я упал и притворился застреленным. Слуги мои бросились ко мне и начали выть и кричать, как оным было приказано. Ахаль думал, что и подлинно застрелил меня, бросился в карету и вчера же ввечеру уехал из города. После его слов начали мы хохотать, а после смеха благодарили судьбину за ее к нам снисхождение. Таким образом, досталася я Свидалю в полную его волю, и он радовался более нежели тщеславный предводитель о завоевании неприятельской крепости, а Ахаль, думаю, в это время погонял своих лошадей и уезжал от мнимой своей погибели. Любовник мой читывал негде, что Купидон позолотил свои стрелы и сею хитростию покорил себе все смертное поколение, и для того в нынешнем веке всякое сердце желает быть пронзено золотою стрелою, а в случае бедности и самая красота не очень пленяет. Таким образом, для подтверждения взаимной нашей страсти, определил он мне по две тысячи годового жалованья, выключая подарков и других моих прихотей; сверх же того обещал подарить мне тысячу рублев, ежели рожу я сына и он будет походить на него, и так начала я молить бога, а то и позабыла, что небо не обязано благословлять наши беззакония, хотя бы, впрочем, начинали мы оные и с молитвою. Богатство сие меня не веселило; ибо я уже видала оного довольно, но предприяла быть поосторожнее и вознамерилася запастись для нужного случая. Определила шкатулку, в которую клала чистые червонцы, чтоб в случае перемены счастия послужила она мне подпорою. В сие время судьба даровала мне подругу; она была купеческая жена, но дворянская дочь, женщина весьма искусная и знающая, как показывать вид такой женщины, которая имеет великое богатство, а в самом деле имела она посредственное имение, но из кротости и доброго домостроительства будто бы она не хотела признаться достаточною. Купец взял ее не за имя и не за приданое, а единственно за ее красоту, он ее любил чрезвычайно; однако жил с нею в розных покоях для сбережения собственной своей чести, а больше жизни. Жена его была остра и на всякие выдумки способна, чего он так опасался, как морового поветрия, и в первый месяц после брака хотел он ее оставить охотно; она была из тех женщин, которые сочиняют романы и пишут предуведомления к оным стихами, чего ради собиралося к ней множество остроумных молодых людей, кои для хороших их наук и художеств посещали ее всегда в отсутствие ее мужа, и кто был поискуснее прочих, тот приискивал для нее богатые рифмы. Таким образом занята она будучи рифмотворною сею наукою, редко и спала со своим мужем. В первый раз, как я к ней приехала, то нашла ее весьма великолепною, сидела она тогда в постеле, а около ее находилося премножество людей ученых, из которых у каждого торчала из кармана писаная бумага, и они по очереди перед собранием прочитывали свои сочинения и полагалися на вкус и на рассуждение хозяйки. Неудивительно мне казалось, что учтивые господа просили в том ее советов, но то представлялось мне чудно, что она бралася за всё, и всякое сочинение хвалила и хулила так, как ей заблагорассудилось; а когда вошел ее муж, то все встали, сделали ему почтение и вилися ему в душу так, как будто все сие собрание были ему истинные и искренние друзья. Я с хозяйкою обошлася весьма ласково и без всяких дальних учтивостей, ибо были мы с нею одного ремесла, а для начала нашего знакомства часа в полтора переговорили мы столько, что целая бы школа не выучили того в неделю. Я узнала, кто она такова, а она уведомилась обо мне подробно, и так познакомилися мы с нею совершенно и назвалиися сестрами до тех пор, покамест не придет случай нам разбраниться. На другой день я была у нее на вечеринке и тут-то насмотрелася различных интермедий. Дом ея показался мне обитанием любови, и все люди ходили и сидели в нем попарно. Чуднее всех показался мне один старик, который уговаривал тринадцатилетнюю девушку, чтобы согласилася она выйти за него замуж. Сколько уговаривал он ее словами, столько приманивал яблоками и апельсинами, которые очень часто вынимал он из карманов и подавал ей с великою учтивостию, а та, не разумея политики, пожирала их так исправно, как будто бы век оных не видала. В углу сидел какой-то молодец с бабушкою и разговаривал весьма скромно. Сего молодого человека хотела было я похвалить за то, что имеет он почтение к своим предкам и в угодность своей бабушки оставляет вертопрашные увеселения, но хозяйка уверила меня, что это любовник, с любовницею. Молодой человек уверяет ее, что он ее чрезвычайно любит и, убегая от хронологии, которая престарелым кокеткам не весьма приятна, говорит ей: -- Вы, сударыня, весьма приятны, ветрености в вас никакой быть не может и всех тех пороков, которые молодости приличны; зрелыя лета имеют свою цену, и вы будете обузданием моей молодости. Он имел намерение на ней жениться с тою надеждою, что сия беззубая Грация не проживет на свете больше года, а достаточное ее приданое сделает молодцу изрядное удовольствие. Высокий и пузатый детина был тут всех вольнее, по причине той, что он, в случае нужды, служил в великое удовольствие хозяйке; хохотал так громко, что заглушал басовую скрыпицу. Он играл в карты с некоторою девицею, которая так была тучна, что весьма много походила на скелета. Это была его невеста, которую он с высоты своей премудрости назначил к себе на ложе. Там позолоченный офицер повертывался около одной судейской жены и учил ее умножению. Инде красавица приставала к задумчивому щеголю и представляла ему себя ко услугам. Посередине сидел малорослый стихотворец и прокрикивал стихи из сочиненной им трагедии; пот валит с него как град, а сожительница его в то время белым платком утирала напольного офицера. Одним словом, нашла я тут любовную школу, или дом беззакония. Впрочем, хозяйка имела передо всеми преимущество. С кем бы какой кавалер ни начал свою любовь, то с хозяйкою непременно оную окончает, по причине той, что она была женщина всякой похвалы достойна и любила сожителя своего гораздо издалека. Свидаль за мною заехал, и так простившися со всеми, поехала я домой; тут вселилося в меня рассуждение о женщинах. Многие бывают из нас чрезвычайно ветрены, и для того некоторые ученые люди и господа философы все вообще нас ненавидят, однако по рассуждению моему нашла я, что хула их сама по себе ничего не значит, ибо для прелестей сего пола нередко дурачились господа философы. Сократ почти был главный неприятель рода нашего; однако не мог обойтися без женитьбы, и в воздаяние за презрение к нам имел он жену самую своенравную, которая съедала его сердце так, как ржа железо. Был у меня в службе малороссиянин, детина проворный и услужливый; он выкидывал разные штуки, как-то: глотал ножи и вилки, выпускал из яиц голубят и продевал сквозь щеку иглу, запирал губы замком и прочая, по чему заключили об нем, что он колдун. Поутру рассказывал он мне, что служанка моей знакомки открыла ему некоторую тайность, а именно, с полгода уже тому времени госпожа ее ищет такого человека, который бы извел ея мужа, но чтобы было это бесприметно, и дает за это сто рублев, и просила моего слугу, чтобы он вступился в это дело. -- Я не отказался, -- продолжал он, -- и хочу ей услужить. Услышав от него такое намерение, я испугалась и говорила ему, что я на это не согласна и, конечно, намерение его объявлю всем людям. При сем слове он усмехнулся и сказал: -- Вы, конечно, сударыня, еще немного искусилися в свете и думаете, что люди делаются врагами себе самопроизвольно. Я знаю, что отвечать за это тяжело, и для того, конечно, не впущусь в дурные следствия, намерен сыграть комедию, за представление которой получу я сто рублев, невинный же купец останется жив; первое вступление начну я сегодня, увольте меня к ним. Я его отпустила, и он пошел, однако рассудилось мне, что при игрании сей комедии должно быть мне самой и открыть ее Свидалю, чтоб не произошло из того какого худа. Как я думала, так и сделала. Слуга мой пришел и принес пятьдесят рублев, которые взял он у них на составление яду, ибо он рассказывал им, что яд, который начинает действие свое через неделю, становится весьма дорого. Свидаль спрашивал его, что же он намерен делать? -- Составить яд, -- отвечал он, -- вы увидите, что и я не последний медик, а составив оный, при вас же выпью его рюмку, чтобы вы не опасались из того худых следствий. И так варил он некакие травы и составлял тот яд часа с два, а как спросили мы его, во что он ему стал, то он сказал нам, что в шесть копеек с полушкою. Наливши его в склянку, остатки выпил при нас и сказал, что если принять сей состав в пиве, то дней через пять на полчаса времени столько рассердится человек, что готов будет переколоть всех своих домашних, или кто ему ни попадется, и после никакого вреда чувствовать от того не будет. Мы ему в том поверили и отпустили его с составом к моей знакомке, которой дал он наставление, как поступать в то время, когда будет действовать данный ему яд. В пятый день поутру, как сказывали нам, купец взбесился и метался на всех своих домашних, таким образом связали ему руки и ноги и положили в постелю. Знакомка моя послала за всею роднею, которые собрались видеть ее несчастие, к чему приглашена была и я. Свидаль также хотел того поглядеть, и так поехали мы оба. В то время, как мы приехали, перестал уже яд действовать, и купец находился в прежнем своем рассудке; однако все люди утверждали, что он без ума и что разум его совсем помешался; он доказывал, что он в трезвом рассудке; только никто тому не верил, и развязывать его не хотели. Наконец принялся он просить их, чтобы они его освободили, но из сожаления к нему сделать этого не хотели. Потом начал он всех ругать и говорил, что конечно в этот день весь свет сошел с ума; таким образом, приятели и родные принялися его уговаривать, а жена, сидя против его, плакала и приказывала людям, чтобы они держали его крепче; он скрежетал на нее зубами и хотел перекусить ее пополам. Жена уверяла всех, что он уже безнадежен, и для того хотела при всех освидетельствовать, сколько у него векселей и других записок, и как стали вынимать у него для того ключи, то начал он кричать: "Караул! разбой! грабят!" -- и прочая; чего ради многие присоветовали окурить его ладоном и крестить поминутно, чтобы отогнать от него нечистую силу, которая невидимо мучила его несказанно. Несчастный купец не знал, что тогда и делать, принялся он за слезы и начал весьма горестно плакать. Все слезам его соответствовали; однако никто развязывать его не хотел, ибо жена и все их домашние сказывали, что он всех было перерезал и что верить ему ни в чем уже не надобно, ибо он совсем рехнулся. Не было ему избавления ни в ком, того ради начал он просить отца духовного. В одну минуту за ним послали, и когда он пришел, то вышли все из комнаты и оставили их двоих. С полчаса спустя времени, вышел оттуда священник и говорил всем, что он находит его в совершенном уме и в надлежащей памяти. -- И вы напрасно так строго с ним поступаете, -- примолвил он, -- развяжите его, я вас уверяю, что он нимало не помешался в разуме. И так оставил он их дом, смеяся, может быть, их дурачеству. Все тут бывшие хотели беспрекословно священникову приказу повиноваться, а одна только жена тому противилась и просила всех со слезами, чтобы не развязывали ее супруга, однако ее не послушались и развязали. Человек, столь огорченный, конечно позабудет всякую благопристойность и вознамерится отомстить своему злодею; купец бросился на свою жену и, ухватя ее за волосы, повалил на пол. Все, сколько тут ни было людей, бросилися на него и, несмотря ни на сопротивление его, ни на просьбу, скрутили его опять и положили в постелю, приговаривая: "Теперь уже ты нас не обманешь, изволь-ко опочивать спокойно, а то ты неугомонен". Купец, не видя способа ко избавлению своему, умолк и попустил свирепствовать над собою несчастию, о котором думал он, что оно по прошествии злого времени угомонится и что люди, пришедши в разум, признают его не сумасшедшим, итак положил он покориться беснующемуся року. Время уже подходило к обеду, а хозяин страдал еще в пеньковых оковах, наконец принужден он был признаться, что он действительно сходил с ума, и теперь, благодаря судьбину, пришел в прежнее чувство; таким образом, дал он клятву, что никого больше обеспокоивать не будет, и разрешился от связания. Весело было тогда смотреть, как он ходил по горнице задумавшись, и все боялись подступить к нему и ходили около его кругом. Что ему тогда представлялось, когда все люди почитали его неправильно сумасшедшим? Наконец набрали на стол и все сели, на всем столе не было ни одного ножа, ни вилки, ибо опасались, чтоб тут не нашел на него благой час и не заколол бы он кого-нибудь. В самое это время приехали гости, оных уведомили еще в передней о несчастий хозяина, вошедши, они стали у дверей и говорили ему оттуда: "Здравствуй, государь мой!", а подступить к нему боялись и, севши за стол, глядели на него с удивлением так, как на сущего дурака. Досада написана была на его лице, он хотел в сию ж минуту отомстить своей злодейке, но боялся опять быть связанным. Хотелося ему хотя исподволь уведомиться о своей судьбине, и лишь только спросил он: "Почему вы сочли меня безумным?", то все было бросились опять его вязать, ибо думали, что опять блажь на него нашла. Поистине казался он мне жалок, что, будучи в доме хозяином, не мог ни жене, ни слугам своим выговорить ни слова. Свидаль с позволением хозяев вышел на час из-за стола и, пришедши оттуда, говорил хозяину, что есть у него слуга, который великий мастер сказывать сказки: "Не угодно ли вам, пускай он скажет одну для разогнания беспокойных ваших мыслей". Хозяин был тому чрезвычайно рад и говорил с Свидалем почти сквозь слез. Свидаль кликнул нашего малороссиянина и приказал ему сказывать, а выходя, научил его, что говорить и как, а слуга приказ его совершенно должен был исполнить, и так начал он свою сказку, которая не только всех, но и меня чрезвычайно удивила для того, что я совсем о том не думала, а Свидаль сделал это из одного сожаления к хозяину, о котором соболезновал он уже нестерпимо.

Сказка

-- Некоторый богатый купец, пришедши, в совершенный возраст и не имея у себя ни отца, ни матери, вздумал жениться. Он не искал приданого, а искал красавицу и добродетельную и чтобы была она обучена всем тем художествам и наукам, которые бы делали ее разумною матерью, попечительного хозяйкою и любви достойною женою, но как ныне весьма трудно сыскать такую женщину, то напал он на дочь некоторого секретаря, которая была довольна хороша и знала ту науку наизусть, которая не позволяет оставлять молодого мужчину в нужде. Впрочем, была она и не без приданого и принесла с собою весьма много имения, которое состояло в недействительных рукоприкладных бумажках, пространных требованиях и в нелестной надежде, что получит она наследство после своего дяди, который теперь находится за делами в Сибири, и если он умрет, не женяся, бездетен и не оставив после себя духовной... При сем слове хозяин обернулся к слуге, сказал: -- Пожалуй, на час-- И потом говорил Свидалю: -- Государь мой, это настоящая моя история, и ее бы, я чаю, ни самый лучший сочинитель описать так живо не мог. -- Извольте слушать, -- сказал ему Свидаль, -- окончание ее вам будет весьма приятно, а хозяюшке вашей поносно, но пороки всегда публично наказываются, и это я делаю из сожаления к вам. Я знаю, что вы не без ума, будьте хозяин в вашем доме и прикажите ей сидеть и слушать. А знакомка моя хотела было тогда идти вон, хозяин ей приказал, чтобы она сидела: -- И если ты что сделала дурно, то пускай и родители твои это услышат, а они теперь находятся с нами. Изволь продолжать, -- говорил хозяин слуге нашему, -- а милостию твоего господина я очень много обязан и вижу, что безумство мое выходит теперь наружу, чему я черезвычайно рад. -- Брак их совершился, и она в половине первого месяца мужем своим наскучила и начала успокоевать натуральное свое к нему омерзение с некоторыми рифмосплетателями, которые посещали ее всякий час. Сожитель ее такое посещение хотя и считал подозрительным, однако говорить ей о том не смел, ибо переливалася в жилах ее благородная кровь, так он опасался ее обесчестить. Наконец познакомилася она с некоторою госпожою, которая называется Мартона и у которой находился в услугах малороссиянин Ораль. Оный слуга знал различные фокусы, и для того почитали его колдуном. Супруга того купца его подговорила, чтобы он отравил ее мужа, и обещала ему за то сто рублев. Ораль взялся и объявил это своей госпоже, которая, опасаясь худого следствия, спрашивала своего слуги, какой намерен он составить яд? А как тот ее уведомил, что он к безбожному столь делу приступить не намерен, а желает только получить обещанные ему деньги и купецкую ту жену обмануть. И так составив яд, выпил он сам прежде пред своею госпожою яду того рюмку; следовательно, было то действительным доказательством, что яд тот не вреден. Взял тот слуга с госпожи купецкой жены денег пятьдесят рублев для составу того яду: он сделал в шесть копеек с полушкою и отдал ей в руки. Она поднесла своему мужу с тем намерением, что он умрет; и как сделался с ним некоторый припадок, то его связали и положили на постелю. А окончание моей сказки сделалося с вами, господин хозяин: вы оное знаете, да и все ваши гости, следовательно, досказывать я вам не буду. После сего слова вскочил хозяин с своего места и поцаловал нашего слугу в темя, благодаря его за избавление свое от смерти, и дал ему еще четыреста пятьдесят рублев, говоря, что: -- Вместо ста рублев имей ты теперь пятьсот за твою добродетель. Что же касается до жены моей, то я скажу данное нам от праведных правило: "Уклонися от зла и сотвори благо" -- и совсем отомщевать ей за ее беззаконие не намерен. Будете ли вы довольны, сударыня, -- говорил он ей, -- я куплю вам деревню на ваше имя: вы извольте туда ехать и живите там благополучно. Мне вы не надобны, и я жить с вами больше не намерен, а чтоб не понести вашей чести, то я нигде о несчастии моем и говорить не буду. Таким образом кончилась комедия, в которой был первым действующим лицом мой слуга, и который был хозяином чрезвычайно доволен. Купец вознамерился действительно купить деревню своей жене и ее туда сослать, благодарил моего любовника за посрамление его сожительницы. И так рассталися мы с ними в тот вечер, хотя и не думали, чтоб надолго, однако, против чаяния нашего, навеки. Вся наша жизнь состоит в провождении времени. Некоторые люди проводят ее в трудах и в делах, обществу полезных, а другие в праздности и безделках, несмотря на то, что роскошь и праздность, как два сосца всех пороков, под видом сладости вливают в душу нашу и тело зловредную язву, наносят бедность и смертельные болезни, а в любови все люди упражняются на досуге. Свидаль от гражданских дел был завсегда свободен; а я не обязана была никакою должностию; следовательно, были мы люди праздные, или бездельные, -- таким образом, ни одного часа и ни одной минуты не упускали упражняться в любовных обращениях. По прошествии довольного времени получила я письмо следующего содержания. "Государыня моя! Природа производит человека на свет с тем, чтоб по испытании разных коловратностей оного умереть, следовательно, никто избегнуть не может определенной сей части. Счастлив тот человек, который умирает благополучно и, не чувствуя никакой беды, оставляет сей свет без сожаления. А я пренесчастливый смертный, лиша приятеля моего жизни, лишился через то любовницы и ныне для той же причины лишаюся жизни... Несносное мучение! ужас меня объемлет, когда приступаю я уведомить вас о моем несчастии. Я принял яд, готовлюся к смерти и ожидаю оныя весьма скоро, и осмеливаюся просить вас, чтобы вы удостоили меня увидеть вас в последний раз. Слуга мой скажет вам, где я, ожидающий вас с нетерпеливостью.

Ахаль".

Хотя гонители премудрости и наперсники Венерины, господа петиметры [ щеголи вертопрахи (от франц. petits-maitres). -- Ред. ] , и говорят, что сожаление нашей сестре нимало не сродно, однако я почитаю, что они в сем случае столько знающи, сколько философы в доказательстве о том, что есть поцалуй. Прочитав сие письмо, почувствовала я в себе ужасное сокрушение. Дурной против меня поступок Ахалев совсем истребился из моей памяти, и одни только его благодеяния представлялися живо в моем понятии. Я плакала о его кончине и сожалела его столько, сколько сожалеет сестра о родном своем брате, который наградил ее приданым и от которого не остается ей в наследство ни капли. Послала я тотчас уведомить о сем Свидаля, который, нимало не медля, приехал ко мне и велел мне готовиться ехать к Ахалю, чтоб застать его в живых. Таким образом, весьма в скорое время мы собралися и поехали оба вместе, а слуга Ахалев был у нас провожатым. То место, в котором Ахаль находился, было от Москвы верст за двадцать, и когда мы начали подъезжать к нему, то Свидаль вышел из кареты и велел мне одной ехать, а сам хотел показаться Ахалю после, и просил меня и слугу его, чтобы мы не сказывали Ахалю, что Свидаль находится в живых; ибо он сам хотел перед ним извиниться и испросить у него прощения в толь гнусном и неумышленном проступке. Как только въехала я на двор, то услышала ужасный плач ото всех домашних; ибо этот был двор Ахалев, который купил он на мои деньги. Я думала, что он уже скончался, ноги мои подогнулись, и я находилася тогда вне себя, как выходила из кареты; однако уведомили меня, что он еще жив. Когда я вошла в комнату, то вид оной представился мне весьма страшным; она обита была, как пол, так стены и потолок и, словом, все черною фланелью, кровать стояла с таким же занавесом, на котором положена была белая высечка, стол покрыт также черным, а другой стоял впереди; на оном виден был крест, под которым лежал череп человеческой головы и две кости, а перед образом стояла лампада. Ахаль сидел за столом и читал книгу, на нем был черный шлафрок и черный колпак с белою обвивкою: он, читая, плакал чрезвычайно горестно. Услышавши, что я вошла, взглянул на меня с великим прискорбием и, залившись пуще слезами, говорил так: -- Государыня моя, вы видите такого человека, который оставляет сей свет и отходит в неизвестную ему дорогу. Различные воображения терзают мое сердце и неукротимая совесть, как первый судия дел наших, представляет мне ясно, что я всем на свете гнусен, сделавшись смертоубийцею самопроизвольно; душа, пораженная моею рукою, кажется мне, что стоит у престола правосудия и просит праведного мне отмщения; итак, предупреждая гнев судьбины, наказал я сам себя за сделанное мною злодейство. Сядьте, сударыня, я расскажу вам мое несчастие. Как приступил я к богопротивному делу и умертвил Свидаля, о том, я чаю, уведомлены вы от кого-нибудь; а я, будучи в заблуждении моего разума, рассказать вам не в силах. Простившись с вами, предприял я бежать от моего беззакония и лишиться того места, которое представляло мне живо мое злодейство и грозило за то правильным и бесчестным наказанием. От места я удалялся, но от терзания совести моей удалиться не мог: оно за мною всюду следовало, везде меня мучило и приводило в раскаяние. Наконец напал на меня ужасный страх, и когда я засыпал, то Свидаль, приходя, будил меня и, стоя передо мною, плакал весьма горько. Ужас меня обуял, и я ни днем, ни ночью не имел покоя. Где я ни ходил, страх за мною следовал, и наконец собственная моя тень приводила меня в ужас. Не видав никакого способа к моему избавлению, предприял я окончать поносную жизнь и лишиться того света, которого я ненавидел, может быть неосновательно, и который возненавидел меня справедливо. Возвратился я сюда, и как скоро прибыл, то, учредив все к моей кончине, выпил яд и почитаю уже себя мертвым, а при кончине жизни моей вижу, что я еще счастлив и могу проститься с тою, для которой я жил и пострадал. Уверял я вас в моей жизни, что я вас люблю, и при кончине оной то же подтверждаю. Вот вам крепость на сей двор, который я купил на ваши деньги; и она писана на ваше имя, вот вам и моя духовная; я безроден и отказал все сие имение вам. Сим свидетельствую, что вы мне были милы. При сих словах не могла я удержаться от слез и была уже не в силах сокрывать ту тайну, о которой просил меня Свидаль, и как только вознамерилася было говорить ему об оной, то увидела, что лицо его переменилось, глаза остановилися, ужасное трясение вступило во все его члены. Он не говорил больше ни слова и жал весьма крепко мою руку. Я подумала, что уже конечно последний час его жизни наступает, и выпитый им яд начинает свое действие. Чего ради закричала я, чтобы вошли к нам люди. От голосу моего пришел он несколько в себя и стал просить у меня извинения в том, что, может быть, в чем-нибудь он меня обеспокоил, и говорил уже весьма смутно, так, что ни начала, ни окончания его речи приметить было невозможно, и казался он мне совсем отчаянным жизни. Я просила его слуг, чтобы постаралися они сыскать Свидаля и уведомить его, что Ахаль уже отходит, и чтобы он спешил принести ему свое извинение. Услышав имя Свидаля, пришел он в пущий беспорядок; ужас его обнял и мало подкрепляющий его разум совсем уже оставил. В великом исступлении говорил он так: -- Ужасная тень! хотя при последнем моем издыхании оставь меня в покое. Я знаю, что мщение твое справедливо, справедлив твой гнев и твой убийца достоин от тебя всякого наказания. Я трепещу и без великого ужаса взглянуть на тебя не смею. Ты представляешься мне в крови, без дыхания и без гласа. Все оное я у тебя отнял, всему причиною я и достоин всякого истязания во аде. Я готов на все муки, какие только тебе и огорченной мной судьбине угодны. Я мерзок сам себе и для того сам и прекратил ненавистные дни мои и сожалею, что лютая смерть еще медлит вырвать из меня с мучением мою душу. Я уже готов и все к тому учреждено. Все, сколько нас тут ни было, старалися подавать ему помощь. Я плакала неутешно, а слуги его ревели несказанно, ибо он был милостивый до них господин. Посылала я за лекарями, но мне сказано, что запрещено им под проклятием никакого не привозить к нему и что они дали в том ему присягу; следовательно, что мне взошло только на ум, тем я его и пользовала. Несколько он опамятовался и просил меня, чтобы я не трудилась в подавании ему помощи, -- "ибо она уже для меня не надобна", -- говорил он. В самое это время вбежал весьма поспешно Свидаль. Как скоро увидел его почти бесчувственный Ахаль, рванулся из наших рук и пришел в ужасное исступление; бился он и рвался, кричал, сколько силы его дозволили, и походил совсем на сумасшедшего. Сколько сил наших было, мы его держали и прикрыли наконец одеялом, чтобы несколько собрал он расточенного своего разума и лишился бы того ужаса, который он почувствовал, увидевши убитого им Свидаля, как он об этом думал и представлял, что злодейство его выше всякого беззакония на свете. Конец первой части

Блинщица. Офорт П. Н. Чуваева. Вторая половина XVIII в.

Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина .

Михаил Дмитриевич Чулков

Роман предваряется письмом к анонимному благодетелю «камергеру и разных орденов кавалеру», с тем чтобы обратить внимание читателя на то, что похвалы или негодование превращаются в прах, как и человек, который хвалит или порочит эту книгу. К читателю же автор обращается в стихах, призывая его быть внимательным, но снисходительным.

Рассказчица повествует о том, что девятнадцатилетней овдовела, так как её муж погиб под Полтавой и, будучи человеком простого звания, оставил её без всякого содержания. А так как жизнь бедной вдовы соответствует поговорке «Шей-де, вдова, широкие рукава, было бы куда класть небыльные слова», то героиня с лёгкостью согласилась на предложение сводни принять покровительство весьма пригожего дворецкого знатного господина. На его деньги героиня принарядилась, наняла служанку и скоро привлекла внимание всего Киева, где тогда жила, своей красотой и весёлостью.

Вскоре у ворот её дома появился господин, одаривший её золотой табакеркой с алмазами, из-за чего Мартона, так зовут рассказчицу, заключила, что ею интересуется весьма важная особа. Однако прежний ухажёр, увидев табакерку и опознав в ней вещь своего хозяина, пригрозил обобрать неблагодарную вдову до нитки. Мартона испугалась до того, что слегла, но вернувшийся с повозкой дворецкий, увидев у постели больной хозяина, присмирел и выразил героине глубочайшее почтение и впредь прислуживал возлюбленной своего господина.

Хозяин его, Светон, вскоре получил письмо от своего престарелого отца, предчувствующего скорую кончину. Светон не решался покинуть город без своей подруги, но его приятель и сосед по имению предложил им ехать вместе и оставить Мартону в его деревне под видом родственницы. По дороге Светон признался, что женат, и женат недавно. Это обеспокоило рассказчицу, так как она предчувствовала грозящие ей бедствия. Предчувствие её вполне оправдалось, и во время очередного свидания с ненаглядным Светоном шкаф в комнате, где они любезничали, вдруг открылся и из него вышла разъярённая жена Светона, поспешившего сбежать. Мартона же вытерпела от обманутой жены немало оплеух и очутилась на улице без гроша и пожиток. Бывшее на ней шёлковое платье пришлось обменять на крестьянскую одежду и добираться до Москвы, терпя нужду и обиды.

В Москве рассказчице удалось устроиться поварихой к секретарю, жившему взятками и подношениями просителей. Жена секретаря не отличалась добродетелями — изменяла мужу и была склонна к пьянству, поэтому сделала повариху своей наперсницей. Живший в доме канцелярист развлекал героиню своими рассказами. По его мнению, истинным примером ума и учёности являются известные Мартоне секретарь и стряпчий. Стихотворцы же — совсем не то, что думает о них героиня. Попала как-то в канцелярию ода какого-то Ломоносова, так никто из приказа понять её не смог, и потому объявлена была эта ода бреднями, уступающими во всех отношениях последней канцелярской записке. Мартона должна была терпеть глупость канцеляриста, так как он её щедро одаривал. Приодевшись с его помощью, она стала привлекать внимание хозяйкиных воздыхателей. Жена секретаря терпеть этого не стала и отказала Мартоне от места. Рассказчицу никто в этом доме не интересовал, и она без сожаления ушла.

Очень скоро с помощью сводника героиня нашла себе место в доме отставного подполковника. Бездетный вдовец, восхищённый красотой и изящным убором Мартоны, предложил ей распоряжаться всем своим имуществом и даже посулил оставить все состояние ей, так как не имеет наследников. Героиня без промедления согласилась и стала «угождать его деньгам». Восторг старика был столь велик, что он не позволил рассказчице съездить на прежнюю квартиру за пожитками и отдал ей немедленно ключи от сундуков и шкатулок с драгоценностями своей покойной жены. Впервые героиня увидела такое количество жемчуга и, забыв о приличиях, тотчас же принялась перенизывать все жемчужные уборы. Влюблённый старик ей помогал.

Далее рассказчица говорит о том, что платой за сытую и благополучную жизнь служило затворничество, так как ей было запрещено покидать дом. Единственное место, где ей доводилось бывать, — церковь, куда она ходила вместе с подполковником. Однако и там она умудрилась встретить свою очередную любовь. Нарядный облик и почтение любовника позволяли ей стоять в церкви около клироса среди людей почтенных. Однажды Мартона поймала на себе взгляд молодого человека. Её хозяин, тоже заметив внимание пригожего молодца, едва справился со своим волнением и дома потребовал от «русской Елены» заверений в любви и верности.

Вскоре к ним в дом явился проситель с большим числом аттестатов в надежде найти место. Рассказчица обнаружила среди бумаг записку с признаниями в любви от Ахеля — незнакомца из церкви. Рассчитывать на место в доме ревнивого старика не приходилось, но служанка подала Мартоне хитроумный совет. Ахель, переодевшись в женское платье, проникает в дом под видом старшей сестры рассказчицы. Их свидания с Мартоной происходили буквально на глазах ревнивого старика, который не только ничего не заподозрил, но и не скрывал своего восхищения нежностью и любовью двух мнимых сестёр.

Ахель до такой степени привязался к Мартоне, что предложил ей выйти за него замуж. Любовники обручились. Мартона ничего не заподозрила даже тогда, когда Ахель присоветовал ей получить у старика плату за проживание у него нашей героини, иными словами, вывезти все ценные вещи. Жемчуг и деньги вывезти незаметно было легче всего, что рассказчица и проделала, передав ценности Ахелю. Тайком выбравшись из дома старика, Мартона обнаружила, что Ахель исчез вместе с вещами, и поиски его оказались безрезультатны.

Пригожей поварихе пришлось вернуться к вдовцу. Рассказчица застала его безутешным от горя. Он принял её без упрёков. Управитель же, принявший Мартону весьма грубо, был немедленно уволен, однако затаил злобу и отомстил героине. Едва подполковник умер, объявилась его сестра, претендующая на наследство (она узнала обо всём от обиженного управителя), и сумела не только завладеть имуществом, но и засадить Мартону в тюрьму.

В тюрьме рассказчице пришлось туго, но неожиданно объявился Ахель со своим другом Свидалем. Они сумели освободить Мартону. Оказавшись на воле, рассказчица довольно быстро оправилась, стала вновь наряжаться и веселиться. Единственное, что всерьёз огорчало её, — это ревность и соперничество между Ахелем и Свидалем. Первый считал, что у него больше прав на Мартону из-за давнего знакомства. Во время карточной партии в лобмер оба воздыхателя рассорились до такой степени, что Свидаль вызвал Ахеля на дуэль. Несколько часов Мартона пребывала в неведении о судьбе своих любовников. Вдруг появляется Ахель, сообщает о том, что он убил Свидаля, и, воспользовавшись обмороком героини, исчезает.

Рассказчица всерьёз занемогла и оправилась от болезни только тогда, когда появился Свидаль. Оказывается, воспользовавшись дуэлью, он притворился погибшим и заставил Ахеля бежать навсегда из города. Он объяснил также, что изобретательность его не случайна, а продиктована любовью к прелестной Мартоне. Наша героиня, наученная горьким опытом, не стала полагаться только на любовь и впредь начала копить червонцы и дорогие подарки.

Вскоре Мартона познакомилась с молодой дворянкой, вышедшей замуж за купца. Общество, собиравшееся в доме купчихи, было весьма забавным и благородством не отличалось, но послужило героине хорошей школой. Сама же хозяйка вообще имела преступные намерения извести своего мужа-купца. С этой целью она наняла малоросса из челяди Мартоны и уговорила его приготовить яд.

Для незадачливого купца всё кончилось хорошо, так как слуга рассказчицы не отравил его, а только вызвал своей настойкой временное умопомрачение. За что и был щедро вознаграждён. Внезапно Мартона получила письмо от Ахеля, в котором он сообщал о желании умереть, так как не в силах выносить сожаления о гибели приятеля и потере возлюбленной. Для того чтобы расстаться с жизнью, Ахель принимает яд и мечтает проститься со своей любимой Мартоной. Рассказчица и её возлюбленный Свидаль вместе отправились к Ахелю, но в дом вошла только Мартона. Она узнала, что Ахеля довели до отчаяния угрызения совести и он, решив оставить ей купчую на имение, приобретённое на её же деньги, решился уйти из жизни. Одно упоминание имени Свидаля привело его в неистовство, и он не смог осознать, что его приятель жив.

Рассказ ведется от первого лица. Героиня, девушка по имени Мартона, потеряла мужа в девятнадцать лет и осталась без копейки. Это вынудило ее стать содержанкой знатного господина. Дворецкий давал ей прилично денег, она стала хорошо одеваться и заслужила определенную известность в Киеве. Свое внимание на нее обратил знатный господин Свитон, у которого и служил ее любовник-дворецкий. Став содержанкой Свитона, Мартона еще больше похорошела, но не откладывала на будущую жизнь ни копеечки, все тратя на наряды.

Об увлечении своего мужа узнала жена Свитона, она побила разбитную повариху и та в порванном платье вынуждена была перебраться жить в Москву. Там она устроилась работать поварихой к секретарю, стала его любовницей и жила припеваючи. Однако жена секретаря недолго это терпела и выгнала Мартону вон. Так она оказалась в доме богатого подполковника. Старик безумно влюбился в нее, отдал все наряды и украшения умершей жены, но запретил выходить из дома. Вместе они ходили только в церковь, где в нее влюбился красавчик Ахель. Он сумел пробраться в дом подполковника и уговорил Мартону выкрасть у того него деньги и драгоценности. Мартона сделала это, но Ахель, взяв у нее всю добычу, бесследно пропал. Повариха вернулась к подполковнику, который ее очень быстро простил. Его управляющий хотел открыть хозяину глаза на нечестную любовницу, но был сразу же уволен. Он отомстил позже: после смерти подполковника он привел в дом его сестру, а Мартону посадил в тюрьму. Из тюрьмы ее сумел вызволить Ахель со своим приятелем Свидалем. Оба молодых человека стали любовниками Мартоны. Их такое положение вещей не устраивало, и Ахель вызвал товарища на дуэль. Вскоре он возвратился к поварихе и заявил, что убил Свидаля.

После этого он навсегда уехал из Москвы. Буквально через несколько минут перед Мартоной появился Свидаль. Он признался, что притворился убитым с единственной целью: заставить Ахеля навсегда покинуть Мартону. Молодые люди начинают жить вместе, занимаясь обманом простых граждан. Немного позже повариха получила письмо от Ахеля, в котором он признался, что не может простить себе убийства товарища и хочет смерти. Он принял яд и просит Мартону приехать к нему, чтобы проститься. Приехавшая повариха, заходит в комнату одна и узнает, что Ахель отписал ей богатое поместье в наследство. Этот дом он в свое время приобрел на деньги, которые она украла у подполковника. После этого перед глазами умирающего Ахеля предстает Свидаль. Ахель потрясен, но яд уже начинает действовать и ничего изменить нельзя.