Старт в науке. Читать книгу «Севастопольские рассказы» онлайн полностью бесплатно — Лев Толстой — MyBook
Севастополь в декабре
Прекрасно и декабрьское море в Севастополе. Но затопленные русские корабли говорят о войне и зловеще чернеет вдали неприятельский флот.
На набережной — толпы серых солдат, черных матросов и пестрых женщин. Бабы торгуют, девицы в нарядных платьях перепрыгивают по камешкам лужи — и все это среди ржавых ядер и рассыпанной картечи.
В самом Севастополе идет будничная жизнь.
А в залах бывшего Собрания — госпиталь. «Запах сорока или пятидесяти ампутационных и самых тяжело раненных больных, одних на койках, большей частью на полу, вдруг поражает вас».
— Как же ты это был ранен?
— На пятом баксионе, ваше благородие, как первая бандировка была: навел пушку, стал отходить, этаким манером, к другой амбразуре, как он ударит меня по ноге, ровно как в яму оступился. Глядь, а ноги нет.
Сестра милосердия рассказывает об этом матросе: «Бывши ранен, остановил носилки, с тем чтобы посмотреть на залп нашей батареи, как великие князья говорили с ним и пожаловали ему двадцать пять рублей, и как он сказал им, что он опять хочет на бастион, с тем чтобы учить молодых, ежели уже сам работать не может».
«Вы начинаете понимать защитников Севастополя; вам становится почему-то совестно за самого себя перед этим человеком. Вам хотелось бы сказать ему слишком много, чтобы выразить ему свое сочувствие и удивление; но вы не находите слов или недовольны теми, которые приходят вам в голову, — и вы молча склоняетесь перед этим молчаливым, бессознательным величием и твердостью духа, этой стыдливостью перед собственным достоинством».
Ужасно зрелище перевязки и операции. Доктора с окровавленными по локти руками и бледными угрюмыми физиономиями заняты страшным, Но благодетельным делом ампутации.
«Вы увидите войну в настоящем ее выражении — в крови, в страданиях, в смерти».
В городе офицеры за котлетами с горошком и бутылкой кислого обсуждают события на бастионах — особенно на героическом четвертом бастионе. Одни считают, что это укрепление — верная могила для каждого, кто туда попадет, другие просто живут на нем и скажут вам, сухо или грязно там, тепло или холодно в землянке.
Поднимаясь вверх по широкой дороге, ведущей из города, вы увидите разрушенные, покинутые жителями дома, услышите свист снаряда, вокруг зажужжат пули. Не прыгнуть ли в траншею на обочине дороги? Но она заполнена желтой вонючей липкой грязью.
Попав на четвертый бастион, вы заметите на лицах выражение простоты и упрямства, «следы сознания своего достоинства и высокой мысли и чувства».
Каждый день на четвертом бастионе при артиллерийском обстреле теряют ранеными или убитыми семь-восемь человек.
«Главное, отрадное убеждение, которое вы вынесли, — это убеждение в невозможности взять Севастополь, и не только взять Севастополь, но поколебать где бы то ни было силу русского народа».
Севастополь в мае
Пехотный штабс-капитан Михайлов, ничего не значащий, неловкий и робкий, мечтает о грядущих подвигах и продвижении по службе, о том, как посмотрит на него Наташа — вдова товарища. Товарищ, правда, пока жив — но в мечтах Михайлова Наташа уже вдова.
В центре осажденного Севастополя идет гулянье, в павильоне играет музыка. Не о войне думает Михайлов, а о том, ответят ли на его поклон местные аристократы. В осажденном Севастополе существует свой высший свет, своя иерархия.
«Для капитана Обжогова штабс-капитан Михайлов аристократ, потому что у него чистая шинель и перчатки, и он его за это терпеть не может, хотя уважает немного; для штабс-канитана Михайлова адъютант Калугин аристократ, потому что он адъютант и на «ты» с другим адъютантом, и за это он не совсем хорошо расположен к нему, хотя и боится его. Для адъютанта Калугина граф Нордов аристократ, и он его всегда ругает и презирает в душе за то, что он флигель-адъютант. Ужасное слово аристократ ».
Михайлов прогуливается с компанией офицеров, заигрывая с симпатичной девушкой в красном платочке, но нет-нет да и думает о том, что сегодня ему в ночь нужно идти на бастион вместо заболевшего Непшитшетского — и его непременно убьют: всегда убивают тех, кто напрашивается.
Штабс-капитан уже забыл, что дурное предчувствие всегда появляется у всех, кто идет в дело. Нервничая, он пишет письмо отцу и оставляет его на столе. От взвинченных же нервов ругает как обычно пьяного слугу Никиту, а потом чувствительно прощается с ним. Никита разражается принужденными рыданиями — не иначе как под влиянием вина.
Старуха-матроска тоже утирает глаза и в сотый раз рассказывает, как ее мужа убили «еще в первую бандировку» (бомбардировку).
По траншее Михайлов безопасно добрался до бастиона.
Аристократия (князь Гальцин и другие) проводит приятный вечер: фортепьяно, чай со сливками... В отсутствие пехотных офицеров им не перед кем задирать нос и они ведут себя естественно, просто.
Но презрение к окопным пехотинцам нет-нет да и проскальзывает в их разговорах:
— Не понимаю и, признаюсь, не могу верить, — сказал Гальцин, — чтобы люди в грязном белье, во вшах и с неумытыми руками могли бы быть храбры.
Калугин сердито возражает:
— Это герои, удивительные люди.
Калугин и Гальцин наблюдают издали разрывы бомб и огни перестрелки.
Прибывший пехотный офицер сообщает, что положение тяжелое, полковой командир убит, французы заняли несколько окопов, но были выбиты. Много жертв, необходимо подкрепление.
Калугин отправляется на бастион.
«Все больше и больше раненых на носилках и пешком, поддерживаемых одни другими и громко разговаривающих между собой, встречалось князю Гальцину.
— Как они подскочили, братцы мои, — говорил басом один высокий солдат, несший два ружья за плечами, — как подскочили, как крикнут: алла, алла!
Наши солдаты, воюя с турками, так привыкли к этому крику врагов, что теперь всегда рассказывают, что французы тоже кричат «алла!».
Поручик Непшитшетский играет в карты и пьет водку, чтобы не было так страшно. Изредка он выходит на улицу и расспрашивает, как и что. Князь Гальцин бестолково ходит взад-вперед, чтобы унять беспокойство.
Они вдвоем напускаются на раненых солдат с упреками в трусости:
— Как вам не стыдно отдавать наши окопы!
На самом деле траншея осталась за русскими войсками, но один из раненых ошибочно посчитал, что она сдана — уж очень страшным был бой.
Князю Гальцину вдруг ужасно стыдно стало за поручика Непшит-шетского и еще больше за себя. Он пошел на перевязочный пункт. Однако тут же выбежал прочь — это было невыносимое зрелище!
Несчастные лежали на полу, мокли в крови друг друга... Стоны, вздохи, хрипы, пронзительные крики. Сестры со спокойными лицами, выражающими деятельное практическое участие, с лекарством, водой, бинтами мелькали между окровавленными шинелями и рубахами.
Доктора с мрачными лицами исследуют и обрабатывают раны, под ужасающие крики раненых.
Калугин отправляется на бастион. Припоминая различные рассказы о героях, он и сам воображает себя таким героем. Но вот неподалеку (но все же не рядом) разорвался снаряд — и офицер упал на землю. Стыд и страх смешались в его душе.
Ускоренными шагами и чуть ли не ползком передвигался он по траншее. Вот и блиндаж командования.
— Мне генерал приказал узнать, — доложил Калугин, — могут ли ваши орудия стрелять по траншее картечью? Пойдемте посмотрим.
Капитан нахмурился и сердито крякнул.
— Уж я всю ночь там простоял, пришел хоть отдохнуть немного, — сказал он, — нельзя ли вам одним сходить? Там мой помощник, лейтенант Карц, вам все покажет.
Калугин отчаянно трусит, но поскольку все обходится хорошо, начинает мечтать о награждении и всеобщем восхищении.
Возле Михайлова и ординарца Праскухина падает бомба. Оба они в эти две секунды, во время которых бомба лежала неразорванною, много передумали и перечувствовали.
Праскухин был убит осколком в грудь, а Михайлов камнем легко ранен в голову. Он не возвращается в медицинский пункт, а остается в роте, думая, опять же, о награде: ранен, а роту не покинул! Это должно быть оценено.
На следующий день после жаркой битвы штабные офицеры хранят на лицах выражение официальной печали о погибших, но каждый из тех, кто был на позициях (Калугин), старается подчеркнуть свою храбрость и при этом унизить других.
После битвы идут переговоры о перемирии — русские и французские солдаты и офицеры беседуют друг с другом, то выказывая уважение, то стараясь подшутить.
Пока на бастионе и на траншее «выставлены белые флаги, тысячи людей толпятся, смотрят, говорят и улыбаются друг другу... Но белые тряпки спрятаны — и снова свистят орудия смерти и страданий, снова льется невинная кровь и слышатся стоны и проклятия».
«Ни Калугин со своей блестящей храбростью дворянина и тщеславием, двигателем всех поступков, ни Праскухин, пустой, безвредный человек, хотя и павший на брани за веру, престол и отечество, ни Михайлов со своей робостью и ограниченным взглядом, ни Пест — ребенок без твердых убеждений и правил, не могут быть ни злодеями, ни героями повести.
Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен,— правда».
Севастополь в августе 1855 года
Поручик Козельцов, самолюбивый, энергичный, наделенный многими способностями (отлично пишет казенные бумаги, играет на гитаре, душа компании) возвращается в Севастополь, оправившись после ранения.
На почтовой станции офицеры бранятся с ее начальником из-за лошадей — нету лошадей и все тут!
На постоялом дворе офицеры курят, пьют чай, закусывают.
Козельцов, истый фронтовой хороший офицер, слушает рассказы двух растерявшихся штабных, которые не знают, где стоит их полк — в Севастополе или в Одессе, не получили причитающихся им подъемных денег, а свои потратили на дорогую и притом хромую лошадь.
Страшная неразбериха царит в армии.
Один офицер бросил свою квартиру, знакомства, надежды на выгодную женитьбу, — все, чтобы стать героем Севастополя.
Но он так долго ждал разрешения на выезд, так долго добирался до места назначения — и все никак не мог добраться, — что его энтузиазм совершенно угас.
Козельцов неожиданно встречает своего младшего (семнадцатилетнего) брата, которому «как-то совестно жить в Петербурге, когда тут умирают за отечество. Да и с тобой мне хотелось быть...»
Старший брат выплачивает долги брата, сделанные дорогою, и берет его с собой. Младший погружен в мечты: «А как бы славно нам было вдвоем в Севастополе! Два брата, дружные между собой, оба сражаются со врагом: один старый уже, хотя не очень образованный, но храбрый воин, и другой — молодой, но тоже молодец... Через неделю я бы всем доказал, что я уж не очень молоденький! Я и краснеть перестану, в лице будет мужество, да и усы — небольшие, но порядочные вырастут к тому времени...»
До того домечтался, что уже представил, как они с братом перебили кучу французов и сами геройски погибли.
На вопрос, был ли он в схватке, старший брат отвечает, что ни разу не был и ранен на работах.
— Война совсем не так делается, как ты думаешь, Володя!
Старший Козельцов расспрашивает о переменах.
— Ну, а квартерка моя на Морской цела?
— И, батюшка! уж давно всю разбили бомбами. Вы не узнаете теперь Севастополя; уж женщин ни души нет, ни трактиров, ни музыки...
Братья посещают товарища старшего Козельцова, которому оторвало ногу. Вид лазарета невероятно поражает Володю. Ему становится страшно.
«Братья еще на Северной решили идти вместе на пятый бастион; но, выходя из Николаевской батареи, они как будто условились не подвергаться напрасно опасности и, ничего не говоря об этом предмете, решили идти каждому порознь.
— Только как ты найдешь, Володя? — сказал старший. — Впрочем, Николаев тебя проводит на Корабельную, а я пойду один и завтра у тебя буду.
Больше ничего не было сказано в это последнее прощанье между двумя братьями».
Володя является на свою батарею. Он испытывает «чувство одиночества в опасности» и презирает себя.
Старший Козельцов приходит к своему новому полковому командиру. Его поражает роскошь блиндажа — даже пол паркетный — и холодная подозрительность командира, который говорит ему:
— Что-то вы долго лечились...
Козельцов отправляется в свою роту. Видно, что солдаты его помнят и любят.
В офицерской казарме идет игра в карты. Козельцов выпил водки и подсел к играющим.
«В непродолжительном времени, выпив еще три рюмки водки и несколько стаканов портера, он был уже совершенно в духе всего общества, то есть в тумане и забвении действительности, и проигрывал последние три рубля».
Некрасиво, конечно, но «на дне души каждого лежит та благородная искра, которая сделает из него героя; но искра эта устает гореть ярко, — придет роковая минута, она вспыхнет пламенем и осветит великие дела».
Володя в своей части наслушался от офицеров много неожиданного для него, в частности о том, как наживаются на войне высшие военные чины.
Не успел юный прапорщик осмотреться, как по жребию выпало ему вести солдат на Малахов курган, который постоянно обстреливают. Солдаты даже не успевали убирать тела на бастионах и выкидывали их в ров, чтобы они не мешали на батареях.
За один только долгий день Володя не раз был на волоске от смерти. «По счастию, в помощь ему назначен был огромного роста комендор, моряк, с начала осады бывший при мортирах и убедивший его в возможности еще действовать из них, с фонарем водивший его ночью по всему бастиону, точно как по своему огороду, и обещавший к завтраму все устроить» .
Володя сидит на пороге блиндажа, наблюдая с молодым любопытством за бомбардировкой.
«Под конец вечера уж он знал, откуда сколько стреляет орудий и куда ложатся их снаряды».
Утром Володя расхаживает по бастиону, гордясь своей храбростью.
Французы начинают штурм Малахова кургана.
Козельцов-старший ведет за собой солдат, им удается выбить французов из занятых было траншей, но офицера ранило в грудь. В лазарете священник дает ему поцеловать крест — знак скорой смерти. Но Козельцов не чувствует горечи и страха, он сделал геройское дело и умирает счастливым, желая брату такой же участи.
Володя отчаянно командует своими мортирами, но французы обходят с флангов и занимают бастион. Володя убит.
«...Севастопольское войско, как море в зыбливую мрачную ночь, сливаясь, развиваясь и тревожно трепеща всей своей массой, колыхаясь у бухты по мосту и на Северной, медленно двигалось в непроницаемой темноте прочь от места, на котором столько оно оставило храбрых братьев, от места, всего облитого его кровью; от места, одиннадцать месяцев отстаиваемого от вдвое сильнейшего врага, и которое теперь велено было оставить без боя...
Выходя на ту сторону моста, почти каждый солдат снимал шапку и крестился. Но за этим чувством было другое, тяжелое, сосущее и более глубокое чувство: это было чувство, как будто похожее на раскаяние, стыд и злобу. Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимою горечью в сердце вздыхал и грозился врагам».
В этой статье мы рассмотрим три рассказа Толстого: опишем их краткое содержание, проведем анализ. "Севастопольские рассказы" были опубликованы в 1855 году. Написаны они были в период пребывания в Севастополе Толстого. Опишем сначала краткое содержание, а затем расскажем о произведении "Севастопольские рассказы". Анализ (в декабре 1854-го, мае и августе 1955-го происходят описанные события) будет проще воспринимать, вспомнив основные моменты сюжета.
Севастополь в декабре
Несмотря на то что боевые действия продолжаются в Севастополе, жизнь идет своим чередом. Горячие булки продают торговки, мужики - сбитень. Странно смешались здесь мирная и лагерная жизни. Все пугаются, суетятся, однако это обманчивое впечатление. Многие люди уже не замечают взрывов и выстрелов, занимаясь "будничным делом". Лишь на бастионах можно увидеть защитников Севастополя.
Госпиталь
Описанием госпиталя продолжает Толстой "Севастопольские рассказы". Краткое содержание этого эпизода следующее. Раненые солдаты в госпитале делятся впечатлениями. Потерявший ногу боли не помнит, так как не думал о ней. В относившую мужу обед на бастион женщину попал снаряд, и ей выше колена отрезали ногу. Операции и перевязки делают в отдельном помещении. Ожидающие очереди раненые видят в ужасе, как доктора ампутируют ноги и руки их товарищам, а фельдшер бросает равнодушно в угол отрезанные Так, описывая детали, Толстой проводит в произведении "Севастопольские рассказы" анализ. В августе ничего, по сути, не изменится. Так же будут страдать люди, и никто не поймет, что война - это бесчеловечно. Между тем зрелища эти потрясают душу. Война предстает не в блестящем, красивом строе, с барабанным боем и музыкой, а в настоящем ее выражении - в смерти, страданиях, крови. Воевавший на наиболее опасном бастионе молодой офицер жалуется не на обилие снарядов и бомб, падающих на головы, а на грязь. Это реакция на опасность. Офицер слишком непринужденно, развязно и смело ведет себя.
По дороге на четвертый бастион
Все реже по дороге на четвертый бастион (наиболее опасный) встречаются невоенные люди. Попадаются все чаще носилки с ранеными. Офицер-артиллерист ведет себя здесь спокойно, так как он привык к грохоту взрывов и свисту пуль. Этот герой рассказывает, как в его батарее во время штурма осталось лишь одно действующее орудие, а также очень мало прислуги, однако на следующее утро он уже вновь палил из всех пушек.
Офицер вспоминает, как в матросскую землянку попала бомба, положив 11 человек. В движениях, осанке, лицах защитников видны главные черты, которые составляют силу русского человека, - упрямство и простота. Однако кажется, как отмечает автор, что страдания, злоба и опасность войны добавили к ним следы высокой мысли и чувства, а также сознание собственного достоинства. Толстой проводит в произведении психологический анализ ("Севастопольские рассказы"). Он отмечает, что чувство мщения врагу, злобы таится в душе у каждого. Когда прямо на человека летит ядро, его не покидает вместе с чувством страха некоторое наслаждение. Потом он уже ожидает сам, чтобы бомба поближе взорвалась - есть в такой игре со смертью "особая прелесть". Чувство любви к Родине живет в народе. В России надолго оставят великие следы события в Севастополе.
Севастополь в мае
Продолжаются события произведения "Севастопольские рассказы" в мае. Анализируя время действия, следует отметить, что с начала боев в этом городе проходит уже полгода. Умерли за этот период многие. Самым справедливым кажется решение оригинальным путем конфликта: если бы два солдата сразились, по одному от русской и французской армии, и победа была бы за той стороной, за которую сражался победитель. Логично такое решение, так как биться лучше один на один, чем 130 тыс. против 130 тыс. С точки зрения Льва Николаевича Толстого, война нелогична. Это либо сумасшествие, либо люди - не такие разумные создания, как принято думать.
Офицер Михайлов
Военные ходят по бульварам в осажденном городе. Среди них находится и пехотный офицер Михайлов, длинноногий, высокий, неловкий и сутулый человек. Он получил недавно от приятеля письмо. В нем улан в отставке пишет, как Наташа, его жена (близкий друг Михайлова), следит с увлечением по газетам за тем, как его полк передвигается, а также за подвигами Михайлова. Тот вспоминает с горечью прежний свой круг, который выше теперешнего до такой степени, что солдаты, когда он им рассказывал о своей жизни (как он играл со штатским генералом в карты или танцевал на равнодушно и недоверчиво слушали его.
Мечта Михайлова
Этот офицер мечтает о повышении. На бульваре он встречает Обжогова, капитана, а также прапорщика Сусликова. его полка. Они здороваются с Михайловым, пожимают ему руку. Однако офицеру иметь с ними дело не хочется. Он тоскует по обществу аристократов. Лев Николаевич рассуждает о тщеславии, проводит его анализ. "Севастопольские рассказы" - произведение, в котором много авторских отступлений, размышлений на философские темы. Тщеславие, по мнению автора, "болезнь нашего века". Поэтому существуют три типа людей. Первые принимают начало тщеславия как необходимо существующий факт, а потому справедливый. Эти люди ему свободно подчиняются. Другие рассматривают его как непреодолимое, несчастное условие. Третьи рабски, бессознательно действуют под влиянием тщеславия. Так рассуждает Толстой ("Севастопольские рассказы"). Анализ его основан на личном участии в описываемых событиях, на наблюдениях за людьми.
Дважды Михайлов проходит нерешительно мимо кружка аристократов. В конце концов он отваживается поздороваться. Раньше этот офицер боялся к ним подходить оттого, что эти люди могли не удостоить его вовсе ответом на приветствие и уколоть тем самым его больное самолюбие. Аристократическое общество - Гальцин, адъютант Калугин, ротмистр Праскухин и подполковник Нефердов. Они ведут себя по отношению к Михайлову довольно высокомерно. Гальцин, например, берет офицера под руку и прогуливается с ним немного лишь потому, что знает, что этим доставит удовольствие ему. Однако вскоре они начинают разговаривать демонстративно лишь между собой, давая понять Михайлову, что не нуждаются больше в его обществе.
Штабс-капитан, вернувшись домой, вспоминает, что наутро вызвался идти на бастион вместо заболевшего офицера. Ему кажется, что его убьют, а если этого не произойдет, то наверняка наградят. Штабс-капитан утешает себя, что его долг - идти на бастион, что он поступил честно. Он гадает по дороге, куда его могут ранить - в голову, живот или ногу.
Собрание аристократов
Аристократы тем временем у Калугина пьют чай, играют на фортепиано. Они ведут себя при этом совсем не так напыщенно, важно и неестественно, как на бульваре, демонстрируя свой "аристократизм" окружающим, что отмечает Толстой ("Севастопольские рассказы"). Анализ поведения героев в произведении занимает важное место. С поручением входит пехотный офицер к генералу, однако тут же аристократы принимают вновь надутый вид, притворившись, что не заметили вошедшего. Калугин, проводив к генералу курьера, проникается ответственностью момента. Он сообщает, что предстоит "жаркое дело".
В "Севастопольских рассказах" описана довольно подробно, но мы не будем на этом останавливаться. На вылазку вызывается отправиться Гальцин, зная, что не пойдет никуда, так как боится. Его принимается отговаривать Калугин, зная также, что тот не пойдет. Выйдя на улицу, Гальцин бесцельно начинает ходить, не забывая спрашивать раненых, проходящих мимо, о том, как идет сражение, а также ругать их за отступление. Отправившись на бастион, Калугин попутно не забывает демонстрировать храбрость: при свисте пуль не нагибается, принимает на лошади лихую позу. Его поражает неприятно "трусость" командира батареи. А ведь о храбрости этого человека ходят легенды.
Михайлов ранен
Проведший полгода на бастионе и не желающий рисковать напрасно командир батареи отправляет Калугина в ответ на его требование осмотреть бастион к орудиям с молоденьким офицером. Праскухину отдает приказ генерал уведомить о передислокации батальон Михайлова. Тот доставляет его успешно. Под обстрелом в темноте батальон начинает движение. Праскухин и Михайлов, идя бок о бок, думают лишь о впечатлении, производимом ими друг на друга. Они встречают нежелающего себя подвергать лишний раз опасности Калугина, который узнает от Михайлова о ситуации и поворачивает обратно. Бомба взрывается рядом с ним. Праскухин погибает, ранен в голову Михайлов, однако не идет на перевязку, считая, что долг превыше всего.
Все военные на следующий день гуляют по аллее и рассказывают о вчерашних событиях, показывая свою храбрость окружающим. Объявлено перемирие. Французы и русские общаются с легкостью между собой. Между ними нет вражды. Понимают, насколько война бесчеловечна, эти герои. Это отмечает и сам автор, проводя в произведении "Севастопольские рассказы" анализ.
В августе 1855 года
Козельцов появляется на поле битвы после лечения. Он независим в суждениях, очень талантлив и весьма неглуп. Пропали все повозки с лошадьми, много жителей скопилось на остановке. Совершенно нет у части офицеров средств к существованию. Здесь же и Владимир, брат Михаила Козельцева. Он не попал в гвардию, несмотря на планы, а назначен был солдатом. Боевые действия ему нравятся.
Сидя на станции, Владимир уже не так рвется в бой. Он проиграл деньги. Выплатить долг помогает младший брат. По прибытии их направляют в батальон. Здесь над кучей денег сидит офицер в балагане. Он должен их посчитать. Братья расходятся, уехав спать на пятый бастион.
Владимиру предлагает переночевать у себя командир. Тот засыпает с трудом под свистящие пули. Михаил отправляется к своему командиру. Тот возмущен вступлением Козельцева, бывшего недавно с ним в одной должности, в строй. Однако остальные его возвращению рады.
На утро Владимир входит в офицерские круги. Ему все симпатизируют, особенно юнкер Вланг. Владимир попадает на устроенный командиром обед. Здесь ведется много разговоров. В письме, присланном начальником артиллерии, говорится, что требуется офицер в Малахов, но, поскольку место это неспокойное, никто не соглашается. Однако Владимир решает ехать. Вланг отправляется с ним.
Владимир в Малахове
Прибыв на место, он находит в беспорядке боевые орудия, которые некому починить. Володя общается с Мельниковым, а также находит весьма быстро общий язык с командиром.
Начинается штурм. Козельцов сонный выходит на бой. Он несется на французов, выхватив саблю. Сильно ранен Володя. Чтобы его обрадовать перед смертью, священник сообщает, что русские победили. Володя рад, что смог послужить стране, и думает о старшем брате. Володя все еще командует, но понимает через некоторое время, что французы победили. Труп Мельникова лежит недалеко. Знамя французов появляется над курганом. В безопасное место уезжает Вланг. Так заканчивает Толстой "Севастопольские рассказы", краткое содержание которых мы только что описали.
Анализ произведения
Лев Николаевич, попав в осажденный Севастополь, был потрясен героическим духом населения и войска. Он начал писать свой первый рассказ "Севастополь в декабре месяце". Затем вышли два других, рассказывающих о событиях в мае и августе 1855 года. Все три произведения объединены названием "Севастопольские рассказы".
Анализ каждого из них мы проводить не будем, отметим лишь общие черты. Из борьбы, не утихавшей почти год, выхвачены лишь три картины. Но как много они дают! Проводя анализ произведения "Севастопольские рассказы", следует заметить, что у Толстого усиливается постепенно, от произведения к произведению, критический пафос. Проявляется все больше обличительное начало. Поражает рассказчика произведения "Севастопольские рассказы", анализ которого мы проводим, различие между истинным величием солдат, естественностью их поведения, простотой и тщеславным желанием офицеров затеять сражение, чтобы получить "звездочку". Общение с солдатами помогает офицерам обрести мужество и стойкость. Только лучшие из них близки к народу, как показывает проведенный анализ.
"Севастопольские рассказы" Толстого положили начало реалистическому изображению войны. Художественным открытием писателя явилось ее восприятие с точки зрения обычных солдат. Позже использует в "Войне и мире" опыт работы над произведением "Севастопольские рассказы" Толстой. Анализ произведения показывает, что писателя интересовали прежде всего человека, оказавшегося на войне, и "окопная" правда.
Которой героем был русский народ». Это – подчеркнуто простой и деловой рассказ очевидца, стремящегося сказать всю правду о войне . Герои осады показаны обыкновенными людьми, со всеми человеческими слабостями и недостатками. Штабс-капитан Михайлов способен под пулями неприятеля отправиться спасать товарища, и он же на гулянье тщеславится тем, что ходит под руку с «аристократами». Автор беспощадно разрушает романтическую традицию «героизма»; война – не красивое, блистательное зрелище «с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами; ее настоящее выражение в крови, в страданиях, в смерти».
Толстой. Правда о войне в «Севастопольских рассказах»
К предмету воспроизведения, к которому прежде подходили с запасами пышных слов, со всевозможными риторическими приемами, воспевая нечеловеческие доблести и красоту битв, Толстой подошел с совершено иными орудиями изображения. Он описал воинов во всей их будничной ежедневной обстановке, отбросив риторические украшения, ложный пафос; и если в описаниях Толстого исчез романтический героизм и вся так называемая «марлиновщина », то зато под его пером рельефно вырисовывались те скромные подвиги незаметных героев , которые сильнее говорят, чем романтические эффекты фальшивых повестей. Тяжкие труды солдат, их обратившаяся в привычку отвага под пулями и гранатами, патриотический подъем духа среди солдат и офицеров, спокойное отношение к смерти – все это тонко схвачено карандашом художника. Но характеризуя общее настроение, он со всей силой реалистического карандаша изображает отдельные фигуры и типы в войске, детали в характере и поведении людей, черты их душевного уклада.
Люди со всеми их слабостями, с чертами и мелочными и героическими, проходят здесь перед нами; писатель задачей себе ставит беспристрастное изображение того, что есть. Мы видим, какие различные побудительные причины являются источником героизма у различных людей: у одного строгое исполнение военного долга, у другого – честолюбие и пр. Сам деливший с защитниками Севастополя и труды и опасности, Толстой хорошо знал их быт и все условия жизни осажденного города. Наконец, в изображении войны писатель также оставался верен своей задаче – быть правдивым – и вместо блестящей картины, исполненной фальшивых эффектов, дал жизненную картину убийств, разрушения, наводящую ужас лужами крови, грудами трупов и муками раненых. Описывая битву, автор вспоминает о непримиримом противоречии между заветами христианского учения и этой страшной бойней людей.
«Севастопольские рассказы» разделены на три части: «Севастополь в декабре 1854 года», «Севастополь в мае 1855 года» и «Севастополь в августе 1855 года». Герой последнего очерка, Володя Козельцов переживает многое из того, что было испытано самим автором в осажденном городе.
Автор «Войны и мира » и «Анны Карениной », неутомимый разрушитель всякой красивой лжи, сокрушитель кумиров и разоблачитель «возвышающих обманов» уже осознал себя в «Севастопольских рассказах». Нарядному и фальшивому романтизму он противопоставляет суровый, трезвый реализм. «Герой моей повести, – пишет он, – которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, – правда». Эта аскетическая борьба за правду начинается разрушением ложного искусства и кончается уничтожением искусства вообще. Толстой вступает на роковой путь, приводящий его к полному нигилизму – эстетическому, культурному и общественному.
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Лев Николаевич Толстой
Севастопольские рассказы
© Тарле Е. В., наследники, вступительная статья, 1951
© Высоцкий В. П., наследники, иллюстрации, 1969
© Высоцкий П. В., рисунки на переплете, 2002
© Оформление серии. Издательство «Детская литература», 2002
* * *
О «Севастопольских рассказах»
В осажденном Севастополе зимой, весной и летом 1855 года в самых отдаленных один от другого пунктах оборонительной линии неоднократно замечали невысокого сухощавого офицера, некрасивого лицом, с глубоко впавшими, пронзительными, жадно вглядывавшимися во все глазами.
Он появлялся сплошь и рядом в тех местах, где вовсе не обязан был по службе находиться, и преимущественно в самых опасных траншеях и бастионах. Это и был очень мало кому тогда известный молодой поручик и писатель, которому суждено было так прославить и себя и породивший его русский народ, – Лев Николаевич Толстой. Наблюдавшие его тогда люди недоумевали впоследствии, каким образом он умудрился уцелеть среди непрерывного, страшного побоища, когда он будто нарочно нарывался каждый день на опасности.
В молодом, начинавшем свою великую жизнь Льве Толстом жили тогда два человека: защитник осажденного врагами русского города и гениальный художник, всматривавшийся и вслушивавшийся во все, что вокруг него происходило. Но было в нем тогда одно чувство, которое и руководило его военными, служебными действиями и направляло и вдохновляло его писательский дар: чувство любви к родине, попавшей в тяжкую беду, чувство самого горячего патриотизма в лучшем значении этого слова. Лев Толстой нигде не распространялся о том, как он любит страдающую Россию, но это чувство проникает все три севастопольских рассказа и каждую страницу в каждом из них. Великий художник вместе с тем, описывая людей и события, говоря о себе самом и о других людях, рассказывая о русских и о неприятеле, об офицерах и солдатах, ставит себе прямой целью решительно ничего не приукрашивать, а давать читателю правду – и ничего, кроме правды.
«Герой же моей повести, – так кончает Толстой второй свой рассказ, – которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, – правда».
И вот перед нами воскресает под гениальным пером героическая оборона Севастополя.
Взяты только три момента, выхвачены только три картины из отчаянной, неравной борьбы, почти целый год не стихавшей и не умолкавшей под Севастополем. Но как много дают эти картины!
Эта небольшая книжка – не только великое художественное произведение, но и правдивый исторический документ, свидетельство проницательного и беспристрастного очевидца, драгоценное для историка показание участника.
Первый рассказ говорит о Севастополе в декабре 1854 года. Это был момент некоторого ослабления и замедления военных действий, промежуток между кровавой битвой под Инкерманом (24 октября/5 ноября 1854 года) и битвой под Евпаторией (5/17 февраля 1855 года). Но если могла несколько поотдохнуть и поправиться полевая русская армия, стоявшая в окрестностях Севастополя, то город Севастополь и его гарнизон и в декабре не знали передышки и забыли, что значит слово «покой».
Бомбардировка города французской и английской артиллерией не прекращалась. Руководитель инженерной обороны Севастополя полковник Тотлебен очень торопился с земляными работами, с возведением новых и новых укреплений.
Солдаты, матросы, рабочие трудились под снегом, под холодным дождем без зимней одежды, полуголодные, и трудились так, что неприятельский главнокомандующий, французский генерал Канробер, спустя сорок лет не мог без восторга вспомнить об этих севастопольских рабочих, об их самоотвержении и бесстрашии, о несокрушимо стойких солдатах, об этих, наконец, шестнадцати тысячах моряков, которые почти все полегли вместе со своими тремя адмиралами – Корниловым, Нахимовым и Истоминым, но не уступали порученных им в обороне Севастополя рубежей.
Толстой рассказывает о матросе с оторванной ногой, которого несут на носилках, а он просит остановить носилки, чтобы посмотреть на залп нашей батареи. Подлинные документы, сохранившиеся в наших архивах, приводят сколько угодно точно таких же фактов. «Ничего, нас тут двести человек на бастионе, дня на два еще нас хватит! » Такие ответы давали солдаты и матросы, и никто из них при этом даже не подозревал, каким надо быть мужественным, презирающим смерть человеком, чтобы так просто, спокойно, деловито говорить о своей собственной завтрашней или послезавтрашней неизбежной гибели! А когда мы читаем, что в этих рассказах Толстой говорит о женщинах, то ведь каждая его строка может быть подтверждена десятком неопровержимых документальных свидетельств.
Жены рабочих, солдат, матросов каждый день носили мужьям обед в их бастионы, и нередко одна бомба кончала со всей семьей, хлебавшей щи из принесенного горшка. Безропотно переносили страшные увечья и смерть эти достойные своих мужей подруги. В разгар штурма 6/18 июня жены солдат и матросов разносили воду и квас по бастионам – и сколько их легло на месте!
Второй рассказ относится к маю 1855 года, а помечен этот рассказ уже 26 июня 1855 года. В мае произошла кровавая битва гарнизона против почти всей осаждающей армии неприятеля, желавшей во что бы то ни стало овладеть тремя передовыми укреплениями, выдвинутыми перед Малаховым курганом: Селенгинским и Волынским редутами и Камчатским люнетом. Эти три укрепления пришлось после отчаянной битвы оставить, но зато 6/18 июня русские защитники города одержали блестящую победу, отбив с тяжкими для неприятеля потерями общий штурм, предпринятый французами и англичанами. Толстой не описывает этих кровавых майских и июньских встреч, но читателю рассказа ясно по всему, что совсем недавно, только что произошли очень крупные события у осажденного города.
Толстой, между прочим, описывает одно короткое перемирие и прислушивается к мирным разговорам между русскими и французами. Очевидно, он имеет в виду то перемирие, которое было объявлено обеими сторонами тотчас после битвы 26 мая/7 июня, чтобы успеть убрать и схоронить множество трупов, покрывавших землю около Камчатского люнета и обоих редутов.
В этом описании перемирия нынешнего читателя поразит, вероятно, картина, рисуемая здесь Толстым. Неужели враги, только что в яростной рукопашной борьбе резавшие и коловшие друг друга, могут так дружелюбно разговаривать, с такой лаской, так любезно и предупредительно относиться друг к другу?
Но и здесь, как и везде, Толстой строжайше правдив и его рассказ вполне согласуется с историей. Когда я работал над документами по обороне Севастополя, мне беспрестанно приходилось наталкиваться на такие точь-в-точь описания перемирий, а ведь их было за время Крымской войны несколько.
Третий рассказ Толстого относится к Севастополю в августе 1855 года. Это был последний, самый страшный месяц долгой осады, месяц непрерывных, жесточайших, днем и ночью не утихавших бомбардировок, месяц, окончившийся падением Севастополя 27 августа 1855 года. Как и в предыдущих своих двух рассказах, Толстой описывает события так, как они развертываются перед глазами выбранных им двух-трех участников и наблюдателей всего происходящего.
Одному из величайших сынов России, Льву Толстому, выпало на долю прославить своими никем не превзойденными творениями две русские национальные эпопеи: сначала Крымскую войну в «Севастопольских рассказах», а впоследствии победу над Наполеоном в «Войне и мире».
Е. Тарле
Севастополь в декабре месяце
Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун-горою; темно-синяя поверхность моря сбросила с себя уже сумрак ночи и ждет первого луча, чтобы заиграть веселым блеском; с бухты несет холодом и туманом; снега нет – все черно, но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под ногами, и далекий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами в Севастополе, один нарушает тишину утра. На кораблях глухо бьет восьмая стклянка.
На Северной денная деятельность понемногу начинает заменять спокойствие ночи: где прошла смена часовых, побрякивая ружьями; где доктор уже спешит к госпиталю; где солдатик вылез из землянки, моет оледенелой водой загорелое лицо и, оборотясь на зардевшийся восток, быстро крестясь, молится Богу; где высокая тяжелая маджара
1
Маджа́ра – большая телега.
На верблюдах со скрипом протащилась на кладбище хоронить окровавленных покойников, которыми она чуть не доверху наложена… Вы подходите к пристани – особенный запах каменного угля, навоза, сырости и говядины поражает вас; тысячи разнородных предметов – дрова, мясо, туры2
Ту́ры – особого устройства плетенки из прутьев, наполненные землей.
Мука, железо и т. п. – кучей лежат около пристани; солдаты разных полков, с мешками и ружьями, без мешков и без ружей, толпятся тут, курят, бранятся, перетаскивают тяжести на пароход, который, дымясь, стоит около помоста; вольные ялики, наполненные всякого рода народом – солдатами, моряками, купцами, женщинами, – причаливают и отчаливают от пристани.
– На Графскую, ваше благородие? Пожалуйте, – предлагают вам свои услуги два или три отставных матроса, вставая из яликов.
Вы выбираете тот, который к вам поближе, шагаете через полусгнивший труп какой-то гнедой лошади, которая тут в грязи лежит около лодки, и проходите к рулю. Вы отчалили от берега. Кругом вас блестящее уже на утреннем солнце море, впереди – старый матрос в верблюжьем пальто и молодой белоголовый мальчик, которые молча усердно работают веслами. Вы смотрите и на полосатые громады кораблей, близко и далеко рассыпанных по бухте, и на черные небольшие точки шлюпок, движущихся по блестящей лазури, и на красивые светлые строения города, окрашенные розовыми лучами утреннего солнца, виднеющиеся на той стороне, и на пенящуюся белую линию бона3
Бон – заграждение в бухте из бревен, цепей или канатов.
И затопленных кораблей, от которых кой-где грустно торчат черные концы мачт, и на далекий неприятельский флот, маячащий на хрустальном горизонте моря, и на пенящиеся струи, в которых прыгают соляные пузырики, поднимаемые веслами; вы слушаете равномерные звуки ударов весел, звуки голосов, по воде долетающих до вас, и величественные звуки стрельбы, которая, как вам кажется, усиливается в Севастополе.
Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникли в душу вашу чувства какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах…
– Ваше благородие! прямо под Кистентина4
Корабль «Константин». (Примеч. Л. Н. Толстого
.)
Держите, – скажет вам старик матрос, оборотясь назад, чтобы поверить направление, которое вы даете лодке, – вправо руля.
– А на нем пушки-то еще все, – заметит беловолосый парень, проходя мимо корабля и разглядывая его.
– А то как же: он новый, на нем Корнилов жил, – заметит старик, тоже взглядывая на корабль.
– Вишь ты, где разорвало! – скажет мальчик после долгого молчания, взглядывая на белое облачко расходящегося дыма, вдруг появившегося высоко над Южной бухтой и сопровождаемого резким звуком разрыва бомбы.
– Это он с новой батареи нынче палит, – прибавит старик, равнодушно поплевывая на руку. – Ну, навались, Мишка, баркас перегоним. – И ваш ялик быстрее подвигается вперед по широкой зыби бухты, действительно перегоняет тяжелый баркас, на котором навалены какие-то кули и неровно гребут неловкие солдаты, и пристает между множеством причаленных всякого рода лодок к Графской пристани.
На набережной шумно шевелятся толпы серых солдат, черных матросов и пестрых женщин. Бабы продают булки, русские мужики с самоварами кричат: сбитень горячий
5
Сбитень горячий – напиток из меда с пряностями.
И тут же на первых ступенях валяются заржавевшие ядра, бомбы, картечи и чугунные пушки разных калибров. Немного далее большая площадь, на которой валяются какие-то огромные брусья, пушечные станки, спящие солдаты; стоят лошади, повозки, зеленые орудия и ящики, пехотные ко́злы; двигаются солдаты, матросы, офицеры, женщины, дети, купцы; ездят телеги с сеном, с кулями и с бочками; кой-где проедут казак и офицер верхом, генерал на дрожках. Направо улица загорожена баррикадой, на которой в амбразурах стоят какие-то маленькие пушки, и около них сидит матрос, покуривая трубочку. Налево красивый дом с римскими цифрами на фронтоне, под которым стоят солдаты и окровавленные носилки, – везде вы видите неприятные следы военного лагеря. Первое впечатление ваше непременно самое неприятное: странное смешение лагерной и городской жизни, красивого города и грязного бивуака не только не красиво, но кажется отвратительным беспорядком; вам даже покажется, что все перепуганы, суетятся, не знают, что делать. Но вглядитесь ближе в лица этих людей, движущихся вокруг вас, и вы поймете совсем другое. Посмотрите хоть на этого фурштатского солдатика6
Фурштатский солдат – солдат из обозной части.
Который ведет поить какую-то гнедую тройку и так спокойно мурлыкает себе что-то под нос, что, очевидно, он не заблудится в этой разнородной толпе, которой для него и не существует, но что он исполняет свое дело, какое бы оно ни было – поить лошадей или таскать орудия, – так же спокойно, и самоуверенно, и равнодушно, как бы все это происходило где-нибудь в Туле или в Саранске. То же выражение читаете вы и на лице этого офицера, который в безукоризненно белых перчатках проходит мимо, и в лице матроса, который курит, сидя на баррикаде, и в лице рабочих солдат, с носилками дожидающихся на крыльце бывшего Собрания, и в лице этой девицы, которая, боясь замочить свое розовое платье, по камешкам перепрыгивает через улицу.
Да! вам непременно предстоит разочарование, ежели вы в первый раз въезжаете в Севастополь. Напрасно вы будете искать хоть на одном лице следов суетливости, растерянности или даже энтузиазма, готовности к смерти, решимости, – ничего этого нет: вы видите будничных людей, спокойно занятых будничным делом, так что, может быть, вы упрекнете себя в излишней восторженности, усомнитесь немного в справедливости понятия о геройстве защитников Севастополя, которое составилось в вас по рассказам, описаниям и вида и звуков с Северной стороны. Но прежде чем сомневаться, сходите на бастионы7
Бастио́н – пятистороннее оборонительное укрепление, состоящее из двух фасов (передние стороны), двух фланков (боковые стороны) и горжи (тыльная часть).
Посмотрите защитников Севастополя на самом месте защиты или, лучше, зайдите прямо напротив в этот дом, бывший прежде Севастопольским собранием и на крыльце которого стоят солдаты с носилками, – вы увидите там защитников Севастополя, увидите там ужасные и грустные, великие и забавные, но изумительные, возвышающие душу зрелища.
Вы входите в большую залу Собрания. Только что вы отворили дверь, вид и запах сорока или пятидесяти ампутационных и самых тяжело раненных больных, одних на койках, большей частью на полу, вдруг поражает вас. Не верьте чувству, которое удерживает вас на пороге залы, – это дурное чувство, – идите вперед, не стыдитесь того, что вы как будто пришли смотреть на страдальцев, не стыдитесь подойти и поговорить с ними: несчастные любят видеть человеческое сочувствующее лицо, любят рассказать про свои страдания и услышать слова любви и участия. Вы проходите посередине постелей и ищете лицо менее строгое и страдающее, к которому вы решитесь подойти, чтобы побеседовать.
– Ты куда ранен? – спрашиваете вы нерешительно и робко у одного старого исхудалого солдата, который, сидя на койке, следит за вами добродушным взглядом и как будто приглашает подойти к себе. Я говорю: «робко спрашиваете», потому что страдания, кроме глубокого сочувствия, внушают почему-то страх оскорбить и высокое уважение к тому, кто перенесет их.
– В ногу, – отвечает солдат; но в это самое время вы сами замечаете по складкам одеяла, что у него ноги нет выше колена. – Слава Богу теперь, – прибавляет он, – на выписку хочу.
– А давно ты уже ранен?
– Да вот шестая неделя пошла, ваше благородие!
– Что же, болит у тебя теперь?
– Нет, теперь не болит, ничего; только как будто в икре ноет, когда непогода, а то ничего.
– Как же ты это был ранен?
– На пятом баксионе, ваше благородие, как первая бандировка была: навел пушку, стал отходить, этаким манером, к другой амбразуре, как он ударит меня по ноге, ровно как в яму оступился. Глядь, а ноги нет.
– Неужели больно не было в эту первую минуту?
– Ничего; только как горячим чем меня пхнули в ногу.
– Ну, а потом?
– И потом ничего; только как кожу натягивать стали, так саднило как будто. Оно первое дело, ваше благородие, не думать много : как не думаешь, оно тебе и ничего. Все больше оттого, что думает человек.
В это время к вам подходит женщина в сереньком полосатом платье и повязанная черным платком; она вмешивается в ваш разговор с матросом и начинает рассказывать про него, про его страдания, про отчаянное положение, в котором он был четыре недели, про то, как, бывши ранен, остановил носилки, с тем чтобы посмотреть на залп нашей батареи, как великие князья говорили с ним и пожаловали ему двадцать пять рублей и как он сказал им, что он опять хочет на бастион, с тем чтобы учить молодых, ежели уже сам работать не может. Говоря все это одним духом, женщина эта смотрит то на вас, то на матроса, который, отвернувшись и как будто не слушая ее, щиплет у себя на подушке корпию8
Ко́рпия – нащипанные из чистых тряпок нитки, которые употреблялись при перевязке вместо ваты.
И глаза ее блестят каким-то особенным восторгом.
– Это хозяйка моя, ваше благородие! – замечает вам матрос с таким выражением, как будто говорит: «Уж вы ее извините. Известно, бабье дело – глупые слова говорит».
Вы начинаете понимать защитников Севастополя; вам становится почему-то совестно за самого себя перед этим человеком. Вам хотелось бы сказать ему слишком много, чтобы выразить ему свое сочувствие и удивление; но вы не находите слов или недовольны теми, которые приходят вам в голову, – и вы молча склоняетесь перед этим молчаливым, бессознательным величием и твердостью духа, этой стыдливостью перед собственным достоинством.
– Ну, дай Бог тебе поскорее поправиться, – говорите вы ему и останавливаетесь перед другим больным, который лежит на полу и, как кажется, в нестерпимых страданиях ожидает смерти.
Это белокурый, с пухлым и бледным лицом человек. Он лежит навзничь, закинув назад левую руку, в положении, выражающем жестокое страдание. Сухой открытый рот с трудом выпускает хрипящее дыхание; голубые оловянные глаза закачены кверху, и из-под сбившегося одеяла высунут остаток правой руки, обвернутый бинтами. Тяжелый запах мертвого тела сильнее поражает вас, и пожирающий внутренний жар, проникающий все члены страдальца, проникает как будто и вас.
– Что́, он без памяти? – спрашиваете вы у женщины, которая идет за вами и ласково, как на родного, смотрит на вас.
– Нет, еще слышит, да уж очень плох, – прибавляет она шепотом. – Я его нынче чаем поила – что ж, хоть и чужой, все надо жалость иметь, – так уж не пил почти.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваете вы его.
– У сердце гхорить.
Немного далее вы видите старого солдата, который переменяет белье. Лицо и тело его какого-то коричневого цвета и худы, как скелет. Руки у него совсем нет: она вылущена в плече. Он сидит бодро, он поправился; но по мертвому, тусклому взгляду, по ужасной худобе и морщинам лица вы видите, что это существо, уже выстрадавшее лучшую часть своей жизни.
С другой стороны вы увидите на койке страдальческое бледное и нежное лицо женщины, на котором играет во всю щеку горячечный румянец.
– Это нашу матроску пятого числа в ногу задело бомбой, – скажет вам ваша путеводительница, – она мужу на бастион обедать носила.
– Что ж, отрезали?
– Выше колена отрезали.
Теперь, ежели нервы ваши крепки, пройдите в дверь налево: в той комнате делают перевязки и операции. Вы увидите там докторов с окровавленными по локти руками и бледными, угрюмыми физиономиями, занятых около койки, на которой, с открытыми глазами и говоря, как в бреду, бессмысленные, иногда простые и трогательные слова, лежит раненый под влиянием хлороформа. Доктора заняты отвратительным, но благодетельным делом ампутаций. Вы увидите, как острый кривой нож входит в белое здоровое тело; увидите, как с ужасным, раздирающим криком и проклятиями раненый вдруг приходит в чувство; увидите, как фельдшер бросит в угол отрезанную руку; увидите, как на носилках лежит, в той же комнате, другой раненый и, глядя на операцию товарища, корчится и стонет не столько от физической боли, сколько от моральных страданий ожидания, – увидите ужасные, потрясающие душу зрелища; увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите войну в настоящем ее выражении – в крови, в страданиях, в смерти…
Выходя из этого дома страданий, вы непременно испытаете отрадное чувство, полнее вдохнете в себя свежий воздух, почувствуете удовольствие в сознании своего здоровья, но вместе с тем в созерцании этих страданий почерпнете сознание своего ничтожества и спокойно, без нерешимости пойдете на бастионы…
«Что значат смерть и страдание такого ничтожного червяка, как я, в сравнении с столькими смертями и столькими страданиями? «Но вид чистого неба, блестящего солнца, красивого города, отворенной церкви и движущегося по разным направлениям военного люда скоро приведет ваш дух в нормальное состояние легкомыслия, маленьких забот и увлечения одним настоящим.
Навстречу попадутся вам, может быть, из церкви похороны какого-нибудь офицера, с розовым гробом и музыкой и развевающимися хоругвями; до слуха вашего долетят, может быть, звуки стрельбы с бастионов, но это не наведет вас на прежние мысли; похороны покажутся вам весьма красивым воинственным зрелищем, звуки – весьма красивыми воинственными звуками, и вы не соедините ни с этим зрелищем, ни с этими звуками мысли ясной, перенесенной на себя, о страданиях и смерти, как вы это сделали на перевязочном пункте.
Пройдя церковь и баррикаду, вы войдете в самую оживленную внутреннею жизнью часть города. С обеих сторон вывески лавок, трактиров. Купцы, женщины в шляпках и платочках, щеголеватые офицеры – все говорит вам о твердости духа, самоуверенности, безопасности жителей.
Зайдите в трактир направо, ежели вы хотите послушать толки моряков и офицеров: там уж, верно, идут рассказы про нынешнюю ночь, про Феньку, про дело двадцать четвертого, про то, как дорого и нехорошо подают котлетки, и про то, как убит тот-то и тот-то товарищ.
– Черт возьми, как нынче у нас плохо! – говорит басом белобрысенький безусый морской офицерик в зеленом вязаном шарфе.
– Где у нас? – спрашивает его другой.
– На четвертом бастионе, – отвечает молоденький офицер, и вы непременно с бо́льшим вниманием и даже некоторым уважением посмотрите на белобрысенького офицера при словах: «на четвертом бастионе». Его слишком большая развязность, размахивание руками, громкий смех и голос, казавшиеся вам нахальством, покажутся вам тем особенным бретерским настроением духа, которое приобретают иные очень молодые люди после опасности; но все-таки вы подумаете, что он станет вам рассказывать, как плохо на четвертом бастионе от бомб и пуль: ничуть не бывало! плохо оттого, что грязно. «Пройти на батарею нельзя», – скажет он, показывая на сапоги, выше икор покрытые грязью. «А у меня нынче лучшего комендора убили, прямо в лоб влепило», – скажет другой. «Кого это? Митюхина?» – «Нет… Да что, дадут ли мне телятины? Вот канальи! – прибавит он к трактирному слуге. – Не Митюхина, а Абросимова. Молодец такой – в шести вылазках был».
На другом углу стола, за тарелками котлет с горошком и бутылкой кислого крымского вина, называемого «бордо», сидят два пехотных офицера: один, молодой, с красным воротником и с двумя звездочками на шинели, рассказывает другому, старому, с черным воротником и без звездочек, про альминское дело. Первый уже немного выпил, и по остановкам, которые бывают в его рассказе, по нерешительному взгляду, выражающему сомнение в том, что ему верят, и главное, что слишком велика роль, которую он играл во всем этом, и слишком все страшно, заметно, что он сильно отклоняется от строгого повествования истины. Но вам не до этих рассказов, которые вы долго еще будете слушать во всех углах России: вы хотите скорее идти на бастионы, именно на четвертый, про который вам так много и так различно рассказывали. Когда кто-нибудь говорит, что он был на четвертом бастионе, он говорит это с особенным удовольствием и гордостью; когда кто говорит: «Я иду на четвертый бастион», – непременно заметно в нем маленькое волнение или слишком большое равнодушие; когда хотят подшутить над кем-нибудь, говорят: «Тебя бы поставить на четвертый бастион «; когда встречают носилки и спрашивают: «Откуда?» – большей частью отвечают: «С четвертого бастиона». Вообще же существуют два совершенно различные мнения про этот страшный бастион: тех, которые никогда на нем не были и которые убеждены, что четвертый бастион есть верная могила для каждого, кто пойдет на него, и тех, которые живут на нем, как белобрысенький мичман, и которые, говоря про четвертый бастион, скажут вам, сухо или грязно там, тепло или холодно в землянке и т. д.
В полчаса, которые вы провели в трактире, погода успела перемениться: туман, расстилавшийся по морю, собрался в серые, скучные, сырые тучи и закрыл солнце; какая-то печальная изморось сыплется сверху и мочит крыши, тротуары и солдатские шинели…
Пройдя еще одну баррикаду, вы выходите из дверей направо и поднимаетесь вверх по большой улице. За этой баррикадой дома по обеим сторонам улицы необитаемы, вывесок нет, двери закрыты досками, окна выбиты, где отбит угол стены, где пробита крыша. Строения кажутся старыми, испытавшими всякое горе и нужду ветеранами и как будто гордо и несколько презрительно смотрят на вас. По дороге спотыкаетесь вы на валяющиеся ядра и в ямы с водой, вырытые в каменном грунте бомбами. По улице встречаете вы и обгоняете команды солдат, пластунов, офицеров; изредка встречаются женщина или ребенок, но женщина уже не в шляпке, а матроска в старой шубейке и в солдатских сапогах. Проходя дальше по улице и спустясь под маленький изволок, вы замечаете вокруг себя уже не дома, а какие-то странные груды развалин-камней, досок, глины, бревен; впереди себя на крутой горе видите какое-то черное, грязное пространство, изрытое канавами, и это-то впереди и есть четвертый бастион… Здесь народу встречается еще меньше, женщин совсем не видно, солдаты идут скоро, по дороге попадаются капли крови, и непременно встретите тут четырех солдат с носилками и на носилках бледно-желтоватое лицо и окровавленную шинель. Ежели вы спросите: «Куда ранен? «– носильщики сердито, не поворачиваясь к вам, скажут: в ногу или в руку, ежели он ранен легко; или сурово промолчат, ежели из-за носилок не видно головы и он уже умер или тяжело ранен.
Недалекий свист ядра или бомбы, в то самое время как вы станете подниматься на гору, неприятно поразит вас. Вы вдруг поймете, и совсем иначе, чем понимали прежде, значение тех звуков выстрелов, которые вы слушали в городе. Какое-нибудь тихо-отрадное воспоминание вдруг блеснет в вашем воображении; собственная ваша личность начнет занимать вас больше, чем наблюдения; у вас станет меньше внимания ко всему окружающему, и какое-то неприятное чувство нерешимости вдруг овладеет вами. Несмотря на этот подленький голос при виде опасности, вдруг заговоривший внутри вас, вы, особенно взглянув на солдата, который, размахивая руками и осклизаясь под гору, по жидкой грязи, рысью, со смехом бежит мимо вас, – вы заставляете молчать этот голос, невольно выпрямляете грудь, поднимаете выше голову и карабкаетесь вверх на скользкую глинистую гору. Только что вы немного взобрались в гору, справа и слева вас начинают жужжать штуцерные9
Шту́цер (стуцер) – первоначальное название нарезного ружья.
Пули, и вы, может быть, призадумаетесь, не идти ли вам по траншее, которая ведет параллельно с дорогой; но траншея эта наполнена такой жидкой, желтой, вонючей грязью выше колена, что вы непременно выберете дорогу по горе, тем более что вы видите, все идут по дороге. Пройдя шагов двести, вы входите в изрытое грязное пространство, окруженное со всех сторон турами, насыпями, погребами, платформами, землянками, на которых стоят большие чугунные орудия и правильными кучами лежат ядра. Все это кажется вам нагороженным без всякой цели, связи и порядка. Где на батарее сидит кучка матросов, где посередине площадки, до половины потонув в грязи, лежит разбитая пушка, где пехотный солдатик, с ружьем переходящий через батареи и с трудом вытаскивающий ноги из липкой грязи. Но везде, со всех сторон и во всех местах, видите черепки, неразорванные бомбы, ядра, следы лагеря, и все это затопленное в жидкой, вязкой грязи. Как вам кажется, недалеко от себя слышите вы удар ядра, со всех сторон, кажется, слышите различные звуки пуль – жужжащие, как пчела, свистящие, быстрые или визжащие, как струна, – слышите ужасный гул выстрела, потрясающий всех вас, и который вам кажется чем-то ужасно страшным.
«Так вот он, четвертый бастион, вот оно, это страшное, действительно ужасное место!» – думаете вы себе, испытывая маленькое чувство гордости и большое чувство подавленного страха. Но разочаруйтесь: это еще не четвертый бастион. Это Язоновский редут10
Реду́т – полевое укрепление, окруженное земляным валом.
– место сравнительно очень безопасное и вовсе не страшное. Чтобы идти на четвертый бастион, возьмите направо, по этой узкой траншее, по которой, нагнувшись, побрел пехотный солдатик. По траншее этой встретите вы, может быть, опять носилки, матроса, солдат с лопатами, увидите проводники мин, землянки в грязи, в которые, согнувшись, могут влезать только два человека, и там увидите пластунов черноморских батальонов, которые там переобуваются, едят, курят трубки, живут, и увидите опять везде ту же вонючую грязь, следы лагеря и брошенный чугун во всевозможных видах. Пройдя еще шагов триста, вы снова выходите на батарею – на площадку, изрытую ямами и обставленную турами, насыпанными землей, орудиями на платформах и земляными валами. Здесь увидите вы, может быть, человек пять матросов, играющих в карты под бруствером, и морского офицера, который, заметив в вас нового человека, любопытного, с удовольствием покажет вам свое хозяйство и все, что для вас может быть интересного. Офицер этот так спокойно свертывает папиросу из желтой бумаги, сидя на орудии, так спокойно прохаживается от одной амбразуры к другой, так спокойно, без малейшей аффектации говорит с вами, что, несмотря на пули, которые чаще, чем прежде, жужжат над вами, вы сами становитесь хладнокровны и внимательно расспрашиваете и слушаете рассказы офицера. Офицер этот расскажет вам, – но только, ежели вы его расспросите, – про бомбардированье пятого числа, расскажет, как на его батарее только одно орудие могло действовать, и из всей прислуги осталось восемь человек, и как все-таки на другое утро, шестого, он палил
11
Моряки все говорят палить, а не стрелять. (Примеч. Л. Н. Толстого
.)
Из всех орудий; расскажет вам, как пятого попала бомба в матросскую землянку и положила одиннадцать человек; покажет вам из амбразуры батареи и траншеи неприятельские, которые не дальше здесь как в тридцати – сорока саженях. Одного я боюсь, что под влиянием жужжания пуль, высовываясь из амбразуры, чтобы посмотреть неприятеля, вы ничего не увидите, а ежели увидите, то очень удивитесь, что этот белый каменистый вал, который так близко от вас и на котором вспыхивают белые дымки, этот-то белый вал и есть неприятель – он, как говорят солдаты и матросы.
Тип урока: интегрированный (литература, история).
- Создать представление об исторической обстановке в России во время обороны Севастополя.
- Развивать навыки работы с художественным текстом, мышление учащихся, способность пользоваться различными источниками для получения информации, обобщать факты.
- На материале рассказов показать истинный героизм русских солдат и матросов в обороне Севастополя.
- Воспитывать интерес к истории страны, чувство патриотизма, способствовать проявлению чувств сопереживания, сочувствия, добра, отрицания насилия, неприятия зла.
Оборудование, наглядность: Л.Н.Толстой “Севастопольские рассказы”, слайдовая презентация, персональный компьютер, мультимедийный проектор
Методические приемы организации урока:
Опережающее задание; постановка вопросов для обсуждения, подготовка докладов и сообщений, подборка репродукций по теме урока, выразительное чтение.
Учитель литературы Сегодняшний наш урок мне хотелось бы начать словами Л.Н.Толстого: “По долгу совести и чувству справедливости не могу молчать о зле, открыто совершающемся передо мною и влекущем за собою погибель миллионов людей, погибель силы и чести отечества”. Мы продолжим наш разговор о писателе и будем говорить о его “Севастопольских рассказах”. Ведь именно они сыграли решающую роль в становлении Толстого-писателя. В течение урока вы должны выяснить и дать ответ на вопросы: Кто является истинным героем “Севастопольских рассказов” Л.Н.Толстого и Что такое война в понимании писателя.
Справка историков: Цель внешней политики царя Николая I - вытеснение Турции из Европы. Император провозгласил Россию покровительницей православных народов, находящихся под властью султана. 21 июня 1853 года русские войска были введены в Дунайские княжества. 16 октября 1853 года Турция объявила России войну. Русская дипломатия не смогла предвидеть и предотвратить то, что на стороне Турции выступят Англия, Франция и Сардиния. Видеть Россию сильной в Европе не хотели никогда. В сентябре 1854 года войска коалиции высадились в Крыму. В октябре началась бомбардировка Севастополя. Героическая оборона длилась одиннадцать месяцев. Подписанный в марте 1856 года в Париже мирный договор воспринимался в России как поражение. Крымская война оказалась личной трагедией Николая I: 18 февраля 1855 года он умер.
Работа биографов
В 1851 году Л.Н.Толстой отправляется на Кавказ вместе с братом Николаем Николаевичем, который служил офицером-артиллеристом в действующей армии.
Когда в 1853 году началась война России с объединенными военными силами Англии, Франции и Турции, Толстой подал прошение о переводе его в действующую армию Его перевели в Дунайскую армию, а позднее в Крым, в Севастополь. “Храбрый артиллерийский офицер, способный сохранять спокойствие при любых обстоятельствах, даже грозящих мучительной смертью, не суетливый, но упорный” - таким был Л. Толстой, по свидетельству очевидцев, на 4-м бастионе, который считался самым опасным местом, обстреливаемым иногда до 10 дней подряд. В Севастополь Толстой прибыл в ноябре 1854г. и оставался здесь вплоть до конца осады.
1. Историки
В сентябре 1854 года армия союзников численностью более 60 тысяч человек высадилась в Крыму и начала наступление на Севастополь – главную русскую крепость на Черном море. Город был неуязвим с моря, но практически беззащитен с суши.
Адмиралы В.А.Корнилов, П.С.Нахимов, В.И.Истомин взяли на себя командование Севастополем. С 22 тыс. моряков и 2 тыс. орудий, снятых с судов, при поддержке населения они организовали оборону. Под ураганным огнем выдерживали осаду 120-тысячной армии неприятеля. Гарнизон и население города были мобилизованы на строительство укреплений, схему которых разработали военные офицеры под руководством Э.И.Тотлебена. Защитники города затопили у входа в бухту несколько судов и преградили доступ в нее вражескому флоту.
Работа биографов.
7 ноября 1854 года Толстой прибыл в Севастополь. Под сильным впечатлением увиденного, он пишет письмо брату Сергею: “Дух в войсках выше всякого описания. Корнилов, объезжая войска, вместо: “Здорово, ребята!” - говорил: “Нужно умирать, ребята, умрете?” - и войска кричали: “Умрем, ваше превосходительство!” и уже 22 тысячи исполнили это обещание. Рота моряков чуть не взбунтовалась за то, что их хотели сменить с батареи, на которой они простояли 30 дней под бомбами. Женщины носят воду на бастионы для солдат… Я благодарю бога за то, что я видел этих людей и живу в это славное время”.
Работа художников.
Что же представлял собой Севастополь в тот момент, когда прибыл туда Толстой?
(Работа по репродукциям И.Айвазовского, изображающим Севастополь). (Приложение 1 , Приложение 2 ).
Учитель литературы:
Таким образом, Л.Н.Толстой был непосредственным участником обороны, видел, как сражаются русские солдаты, как они умирают. О них Л.Н.Толстой пишет в очерке “Как умирают русские солдаты”. В одном из рассказов мы читаем: “Герой, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен – правда”. Эти люди стали героями рассказов: “Севастополь в декабре месяце”, 1854 год; “Севастополь в мае”, 1855 год; “Севастополь в августе”, 1855 год.
1. Рассказ: “Севастополь в декабре месяце”.Справка историков:
В рассказе изображен момент некоторого ослабления и замедления военных действий между кровавой битвой под Инкерманом 5 ноября 1854 года и битвой под Евпаторией 17 февраля 1855 года. Сражение у Балаклавы 13 октября 1854 года сложилось в пользу русских. Но на помощь англичанам вовремя пришли французы. Сражение под Инкерманом закончилось поражением русских войск. Война приобрела затяжной характер.
Учитель литературы: В рассказе “Севастополь в декабре” Толстой передал свои первые впечатления. Впервые увидела Россия осажденный город в его величии. Автор изображает войну без прикрас, без громких фраз, сопровождавших официальные известия о Севастополе на страницах журналов и газет. Он стремится дать полную панораму войны, осознавая, что “надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский...”.
Работа с классом по содержанию рассказа “Севастополь в декабре месяце”
Первая группа литературоведов:
Рассказ является своеобразным “путеводителем” по осажденному городу. Это особенно подчеркивается формой личного местоимения “вы” в определении лица, от которого ведется рассказ. Это и повествователь, и читатель: “Вы подходите к пристани…”, “Вы отчалили от берега...”, “...вы видите будничных людей, спокойно занятых будничным делом”. Повествование ведется так, что читатель как бы является очевидцем, участником событий, он как будто ощущает то же, что и защитники города.
Учитель литературы
Приложение 3).
Литературоведы:
Писатель заметил множество деталей военного быта, многие из которых пришлись не по вкусу тогдашней петербургской цензуре. У боевого пехотного офицера на сапогах “стоптанные в разные стороны каблуки”, старая шинель странного лиловатого цвета, в блиндаже грязная постель с ситцевым одеялом, а из узелка с “провизией”, когда он отправляется на бастион, торчит “конец мыльного сыра и горлышко портерной бутылки с водкой”. У армейского офицера не может быть чистых перчаток и новенькой шинели - в отличие от интендантских казнокрадов и штабных щеголей.
Справка художников:
На 4-ом бастионе вместе с Львом Толстым сражались простые русские солдаты. В 1911 году первые русские операторы засняли оставшихся в живых защитников Севастополя, сохранив их лица для истории. На групповом портрете художника Тима среди участников оброны можно увидеть рядовых: Афанасия Елисеева, Петра Кошку, Федора Заику, Ивана Демченко. Сколько в их лицах решимости, отваги и грусти.
Учитель литературы
Будничная, внешне беспорядочная суета города, ставшего военным лагерем, переполненный лазарет, удары ядер, взрывы гранат, мучения раненых, кровь, грязь, смерть – вот та обстановка, в которой защитники Севастополя просто и честно, без лишних слов выполняли свой тяжелый труд. “Из-за креста, из-за названия, из угрозы не могут принять люди эти ужасные условия: должна быть другая, высокая побудительная причина,- говорил Толстой.- И эта причина есть чувство, редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого - любовь к родине”.
Академик Е.Терле называл “Севастопольские рассказы” правдивым историческим документом, современники воспринимали их как “корреспонденции с театра военных действий”. Печатались они в журнале “Современник”.
А как называется жанр литературы, предполагающий документальную достоверность? (очерк).
Вывод: Автор восхищается мужеством русских людей, защищающих свою Родину. Он убежден в “…невозможности поколебать где бы то ни было силу русского народа”. Но писатель не может удержаться от осуждения войны как таковой: вы “…увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем,… а увидите войну в настоящем ее выражении – в крови, в страданиях, в смерти”
Работа биографов
Но чем дальше затягивалась осада, тем очевиднее ощущал Толстой внутренний разлад и неподготовленность государства к войне. “…Больше, чем прежде убедился, - записывает он в своем дневнике, - что Россия или должна пасть или совершенно преобразоваться. Все идет навыворот... Грустное положение - и войска, и государства”. Как истинный патриот, Толстой готовит записку царскому правительству, в которой пишет о катастрофическом положении в армии. Но вскоре писатель убеждается в бесполезности этой меры и решает рассказать правду о Севастополе всей общественности, используя форму художественного повествования. Так появляются еще два рассказа: “Севастополь в мае” и “Севастополь в августе 1855 года”.
2. Рассказ “Севастополь в мае”.Справка историков:
Весной опять начались бомбардировки города. После одной из них, особенно продолжительной и ожесточенной, союзники двинулись на штурм. Французам, атаковавшим Малахов курган, удалось выйти к нему с тыла и захватить несколько домов на Корабельной стороне. Перелом в ход сражения внесла отчаянная атака роты саперов, случайно оказавшихся рядом. Подоспевшими подкреплениями неприятель был выбит с окраин города. Англичане, шедшие на штурм Третьего бастиона, были остановлены в 400 м от цели.
Учитель литературы
Толстой рисует войну как безумие, заставляющее усомниться в разуме людей. Он судит о войне с нравственной точки зрения, показывает ее влияние на человеческую мораль Наполеон ради своего честолюбия губит миллионы, а какой-нибудь прапорщик Петрушков, этот “маленький Наполеон, маленький изверг, сейчас готов затеять сражение, убить человек. Сотню для того только, чтобы получить лишнюю звездочку или треть жалованья”. Так в “Севастопольских рассказах” впервые в творчестве Толстого возникает “наполеоновская тема”.
Вторая группа литературоведов
Толстой сосредоточивает внимание на лицах “аристократического” круга, показывая их тщеславие, которые обусловлены средой и воспитанием. Предметом анализа Толстого становятся противоречия побуждений и поступков, предрассудков и природной нравственности. Мы видим, что избалованный “аристократ” князь Гальцин оказывается способным испытать “ужасный стыд” за себя, вдруг ощутив собственную неправоту перед безмолвно выносящими свои страдания солдатами.
Работа с классом по содержанию (Приложение 3).
Учитель литературы
Восторгаясь героизмом солдат, Толстой основное внимание теперь уделяет выявлению несостоятельности аристократического офицерства и высших сфер военного руководства. Героизм солдат прост и обыкновенен: без позы и рисовки они обороняют свою землю, потому что не могут потерпеть иноземного насилия. Среди офицеров также есть храбрые, по-настоящему преданные родине люди. Но таких мало. Большая часть офицеров, в особенности аристократического происхождения, охвачена чувством тщеславия и самосохранения. Иные не прочь блеснуть храбростью. Но это показная бравада, объясняемая либо хвастливым молодечеством, либо желанием получить награду. Разоблачая показную смелость и ложный патриотизм офицерства, писатель использует излюбленный художественный метод “диалектики души”.
Вывод: Толстой показывает правдивое изображение войны в крови и страданиях. Чтобы показать противоестественность войны, Толстой использует антитезу: мальчик и цветы в долине смерти. “И эти люди – христиане… не упадут с раскаянием вдруг на колени и со слезами радости и счастья и не обнимутся как братья? Нет! Белые тряпки спрятаны, и снова свистят орудия смерти и страданий, снова льется честная, невинная кровь и слышатся стоны и проклятия”.
3. “Севастополь в августе”.Справка историков:
В конце августа 1855 г. началась последняя, самая ожесточенная бомбардировка Севастополя. Это самый страшный месяц долгой осады, окончившейся падением Севастополя. 800 орудий беспрестанно громили город. Потери защитников составляли 2-3 тысячи человек в день. 27 августа начался общий штурм. После захвата господствующей высоты - Малахова кургана - дальнейшая оборона потеряла всякий смысл. Так закончилась 349-дневная оборона.
Третья группа литературоведов
Третий из “Севастопольских рассказов” - “Севастополь в августе 1855 года” - посвящен последнему периоду обороны. Снова перед читателем будничное и тем более страшное лицо войны, голодные солдаты и матросы, измученные нечеловеческой жизнью на бастионах офицеры. Из отдельных лиц, помыслов, судеб складывается образ героического города, израненного, разрушенного, но не сдавшегося: “Почти каждый солдат, взглянув с северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимой горечью в сердце вздыхал и грозился врагам”. “На дне души каждого лежит та благородная искра, которая сделает из него героя; но искра эта устает гореть ярко, придет роковая минута, она вспыхнет пламенем и осветит великие дела”.
Работа с классом по содержанию (Приложение 3).
Учитель литературы:
В третьем рассказе Толстой показывает войну глазами новичка, потому что главным для него здесь является исследование души человека на войне перед опасностью. Заканчивается рассказ анализом душевного состояния солдат, вынужденных оставить после одиннадцатимесячной обороны Севастополь. Толстой и его товарищи, покидая Севастополь, плакали. Слезы боли и гнев, скорбь о погибших героях, проклятие войне, угроза захватчикам.
Историки: Главным итогом войны было то, что Россия в целом устояла под ударами объединившихся против нее держав мира. Несмотря на серьезное военное поражение, она вышла из войны с минимальным уроном. Наиболее болезненным для России пунктом Парижского мира было положение, запрещавшее ей иметь военный флот и укрепления на Черном море.
Учитель литературы
Писатель, преклоняясь перед народом, его выносливостью, осуждает войну как средство решения спорных вопросов между государствами. Толстой отрицал захватнические войны как состояние, чуждое человеческой природе. Война, по его мнению, ожесточает человека, убивает в нем любовь к людям, без чего немыслима жизнь. Кроме того, война лишает человека способности наслаждаться окружающим миром, природой, так как он сосредоточен лишь на самом себе и желает одного - не быть убитым. Наконец, война извращает моральные представления людей. Словом, она “есть сумасшествие”, и если “люди делают это сумасшествие, то они совсем не разумные создания, как у нас почему-то принято думать”.
А теперь подведем итог всему тому, о чем мы говорили на уроке о “Севастопольских рассказах”. Кто же истинный герой Севастопольской эпопеи? Что такое война в понимании Л.Н.Толстого?
Работа художников.
Вот так увидел лицо войны художник Василий Васильевич Верещагин, участник трех войн (Приложение 4 ).
Свою картину он назвал “Апофеоз войны”. На раме надпись: “Посвящается всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим”. В словаре С.И.Ожегова слово “апофеоз” имеет два значения: 1) прославление, возвеличение чего-нибудь; 2) торжественная, заключительная сцена театральных представлений. - В каком значении употребил слово художник? - Какую мысль стремится передать художник?
Литература:
- Л.Н. Толстой Севастопольские рассказы.
- Жизнь и творчество Л.Н. Толстого Материалы для выставки в школе
- История России. Конец 17-19 век. В.И. Буганов П.Н. Зырянов учебник для 10-го класса
- Лебедев Ю.В. Русская литература. Учебник для 10-го класса общеобразовательных учреждений. М., 1996.