Бертольд Брехт
Кавказский меловой круг
В сотрудничестве с Р.Берлау
Перевод С. Апта
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Старый крестьянин справа.
Крестьянка справа.
Молодой крестьянин.
Очень молодой рабочий.
Старый крестьянин слева.
Крестьянка слева.
Женщина-агроном.
Молодая трактористка.
Раненый солдат.
Другие колхозники и колхозницы.
Представитель из столицы.
Аркадий Чхеидзе - певец.
Его музы канты.
Георгий Абашвили - губернатор.
Нателла - его жена.
Михаил - их сын.
Гоги - адъютант.
Арсен Казбеки - жирный князь.
Конный гонец из города.
Hико Mикадзе |
} врачи.
Миха Лоладзе |
Симон Хахава - солдат.
Груше Вахнадзе - судо!мойка.
Три архитектора.
Четыре служанки.
Нянька.
Повариха.
Повар.
Конюх.
Слуги во дворце губернатора.
Латники и солдаты губернатора и жирного князя.
Нищие и просители.
Старый крестьянин, продающий молоко.
Две знатные дамы.
Хозяин постоялого двора.
Работник.
Ефрейтор.
Латник "Дубина".
Крестьянка.
Ее муж.
Три купца.
Лаврентий Вахнадзе - брат Груше.
Анико - его жена.
Их работники.
Крестьянка - временная свекровь Груше.
Давид - ее сын, муж Груше.
Монах.
Гости на свадьбе.
Дети.
Аздак - деревенский писарь.
Шалва - полицейский.
Старик беглец - великий князь.
Племянник Арсена Казбеки.
Врач.
Инвалид.
Хромой.
Вымогатель.
Хозяин другого постоялого двора.
Тамара - невестка хозяина.
Работник хозяина.
Старая бедная крестьянка.
Ираклий - ее свояк, бандит.
Три кулака.
Ило Шуболадзе |
} адвокаты.
Сандро Оболадзе |
Очень старая супружеская чета.
I
Спор о долине
Разрушенная кавказская деревушка. Среди развалин сидят кружком, пьют вино и курят колхозники - делегаты двух деревень, в большинстве женщины и пожилые мужчины. Есть и несколько солдат. К ним приехал из столицы представитель
государственной комиссии по восстановлению хозяйства.
Крестьянка слева (показывает). Вон там, в предгорье, мы задержали три фашистских танка, но яблоневый сад был уже уничтожен.
Старик справа. А наша молочная ферма! Остались одни развалины!
Молодая трактористка. Это я подожгла ферму, товарищ.
Пауза.
Представитель. Выслушайте теперь протокол. В Нуку прибыла делегация овцеводческого колхоза "Ашхети". Когда гитлеровцы наступали, колхоз по указанию органов власти угнал свои стада на восток. Сейчас колхоз ставит вопрос о реэвакуации. Делегация ознакомилась с состоянием местности и установила, что разрушения очень велики.
Делегаты справа утвердительно кивают.
Соседний плодоводческий колхоз имени Розы Люксембург (обращаясь к сидящим справа) вносит предложение использовать прежние пастбища колхоза "Ашхети" под плодоводство и виноградарство. Земля эта представляет собой долину, травы там скверные. Как представитель комиссии по восстановлению, я предлагаю обеим деревням самим решить вопрос, должен сюда возвращаться колхоз "Ашхети" или нет.
Старик справа. Прежде всего я еще раз протестую против жесткого регламента выступлений. Мы добирались сюда из колхоза "Ашхети" три дня и три ночи, а теперь вы хотите провести обсуждение всего за полдня!
Раненый солдат слева. Товарищ, у нас теперь не так много деревень, не так много рабочих рук и не так много времени.
Молодая трактористка. На все удовольствия нужна норма. Табак по норме, вино по норме, дискуссия тоже по норме.
Старик справа (со вздохом). Черт бы побрал фашистов! Ну что ж, буду говорить по существу. Объясню, почему мы хотим вернуть себе нашу долину. Причин тому много, но я начну с самых простых. Макинэ Абакидзе, разверни-ка сыр.
Крестьянка справа извлекает из большой корзины огромную голову сыра,
завернутую в тряпку. Смех и аплодисменты.
Прошу, товарищи, угощайтесь.
Старый крестьянин слева (недоверчиво). Это что, средство воздействия?
Старик справа (под смех присутствующих). Ну какое же это средство воздействия, Сураб, разбойник. Уж тебя-то мы знаем. Ты такой, что и сыр возьмешь и долину захватишь.
Смех.
Ничего мне от тебя не нужно, только честный ответ. Нравится тебе этот, сыр?
Старик слева. Хорошо, отвечу. Да, нравится.
Старик справа. Так. (С горечью.) Пора бы мне знать, что ты ничего не смыслишь в сыре.
Старик слева. Почему это я не смыслю? Я же говорю, что сыр мне нравится.
Старик справа. Потому что он не может нравиться. Потому что он не такой, каким был раньше. А почему он не такой? Потому что нашим овцам новая трава нравится меньше, чем прежняя. Сыр не сыр, потому что трава не трава. Вот в чем дело. Прошу это записать в протокол.
Старик слева. Да ведь отличный сыр у вас.
Старик справа. Никакой он не отличный, а с натяжкой средний. Что бы там молодежь ни говорила, а новое пастбище никуда не годится. Я заявляю, что там нельзя жить. Что там даже по утрам не пахнет утром.
Кое-кто смеется.
Представитель. Не сердись, что они смеются, они ведь тебя понимают. Товарищи, почему любят родину? А вот почему: хлеб там вкуснее, небо - выше, воздух - душистее, голоса - звонче, по земле ходить легче. Разве не так?
Старик справа. Долина была испокон веков наша.
Солдат слева. Что значит "испокон веков"? Ничего не может принадлежать "испокон веков". Когда ты был молодой, ты принадлежал не себе, а князьям Казбеки.
Старик справа. По закону - долина наша.
Молодая трактористка. Законы нужно, во всяком случае, пересмотреть: может быть, они уже не годятся.
Старик справа. И то сказать. Разве все равно, какое дерево стоит возле дома, где ты родился? Или какой у тебя сосед - разве это все равно? Мы хотим вернуться хотя бы для того, чтобы нашими соседями были вы, разбойники. Можете опять смеяться.
Старик слева (смеется). Почему же ты тогда не можешь спокойно выслушать, что скажет насчет долины твоя соседка - наш агроном Като Вахтангова?
Крестьянка справа. Мы еще далеко не все сказали о нашей долине. Дома-то не все разрушены, а от фермы по крайней мере фундамент остался.
Представитель. Вы можете рассчитывать на помощь государства - и здесь и там, вы это знаете.
Крестьянка справа. Товарищ уполномоченный, здесь у нас не торговля. Я не могу снять с тебя шапку и надеть на тебя другую, - эта, мол, лучше. Может, она и лучше, да тебе твоя нравится.
Молодая трактористка. Земля - это не шапка, не шапка в нашей стране, товарищ.
Представитель. Спокойно, товарищи. Правильно, земельный надел надо рассматривать скорее как орудие, производящее полезные вещи, но неверно было бы не считаться с тем, что люди привязаны к определенному клочку земли. Прежде чем продолжать обсуждение, я предлагаю, чтобы вы рассказали товарищам из колхоза "Ашхети", что вы собираетесь делать с этой долиной.
Старик справа. Согласен.
Старик слева. Правильно, пусть скажет Като.
Представитель. Товарищ агроном!
Женщина-агроном (встает, на ней военная гимнастерка). Товарищи, прошлой зимой, когда здесь, в предгорье, шли бои, мы, партизаны, говорили между собой, как нам после изгнания немцев восстановить садоводство и в десять раз расширить площадь наших садов. Я разработала проект системы орошения. Если у нас на горном озере возвести плотину, мы дадим воду тремстам гектарам неплодородной земли. Тогда бы наш колхоз мог заниматься не только плодоводством, но и виноградарством. Но проект окупится только в том случае, если к нам отойдет спорная долинная земля колхоза "Ашхети". Вот расчеты. (Протягивает представителю папку.)
Старик справа. Запишите в протокол, что наш колхоз собирается создать у себя конный завод.
Молодая трактористка. Товарищи, проект этот был составлен в те дни и ночи, когда мы вынуждены были жить в горах, когда у нас часто не хватало патронов, да и винтовок было мало. Даже карандаш достать было трудно.
Аплодисменты с обеих сторон.
Старик справа. Спасибо товарищам из колхоза имени Розы Люксембург и всем, кто защищал родину!
Колхозники обмениваются рукопожатиями и обнимают друг друга.
Крестьянка слева. Нам хотелось тогда, чтобы наши солдаты, наши и ваши мужья, вернувшись, нашли свою родную землю еще более плодородной.
Молодая трактористка. Как сказал поэт Маяковский: "Отечество славлю, которое есть, но трижды - которое будет!"
Все делегаты справа, кроме старика, встают и вместе с представителем из
центра рассматривают чертежи агронома.
Голоса. Почему высота падения двадцать два метра?
- А эту скалу нужно взорвать!
- В сущности понадобится только цемент и динамит.
- Они заставят воду спуститься сюда, ловко!
Очень молодой рабочий справа (старику справа). Они оросят всю землю между холмами, взгляни, Резо.
Старик справа. Нечего мне смотреть. Я и так знал, что проект будет хороший. Я не позволю, чтобы к груди моей приставляли дуло.
Представитель. Не дуло, а всего-навсего карандаш.
Смех.
Старик справа (мрачно встает и идет смотреть чертежи). Эти разбойники, увы, прекрасно знают, что у нас не могут устоять перед машинами и проектами.
Крестьянка справа. Резо Берешвили, когда у тебя самого появляются новые проекты, ты несноснее всех, это известно.
Представитель. Так как же мне быть с протоколом? Можно записать, что у себя в колхозе вы выскажетесь за то, чтобы уступить долину в связи с этим проектом?
Крестьянка справа. Я - да. А ты, Резо?
Старик справа (склонившись над чертежами). Я предлагаю, чтобы вы дали нам копии чертежей.
Крестьянка справа. Тогда, значит, можно идти обедать. Если он возьмет чертежи и начнет их обсуждать - значит, вопрос, решен. Я его знаю. У нас все такие.
Делегаты со смехом обнимают друг друга.
Старик слева. Да здравствует колхоз "Ашхети"! Желаем вам удачи с конным заводом!
Крестьянка слева. Товарищи, в честь дорогих гостей, делегатов колхоза "Ашхети" и представителя из центра, у нас запланирован спектакль с участием певца Аркадия Чхеидзе. Пьеса связана с нашим вопросом.
Аплодисменты. Молодая трактористка побежала за певцом.
Крестьянка справа. Только, товарищи, чтоб пьеса ваша была хорошая. Мы платим за нее долиной.
Крестьянка слева. Аркадий Чхеидзе знает наизусть двадцать одну тысячу стихов.
Старик слева. Мы разучили пьесу под его руководством. Не так-то просто заполучить Аркадия. Плановой комиссии, товарищ, надо бы позаботиться, чтобы он почаще бывал у нас на севере.
Представитель. Мы, собственно, больше занимаемся экономикой.
Старик слева (улыбаясь). Вы наводите порядок в распределении тракторов и виноградных лоз. Почему бы вам не вмешаться и в распределение песен?
Молодая трактористка вводит в круг певца Аркадия Чхеидзе, коренастого человека самого обыкновенного вида. За ним идут четыре музыканта со своими
инструментами. Артистам аплодируют.
Молодая трактористка. Это товарищ уполномоченный, Аркадий.
Певец здоровается с окружившими его колхозниками.
Крестьянка справа. Для меня большая честь познакомиться с вами. О ваших песнях я слыхала еще на школьной скамье.
Певец. На этот раз мы покажем спектакль с песнями, участвует почти весь колхоз. У нас с собой старые маски.
Старик справа. Наверно, это какое-нибудь старое предание?
Певец. Очень старое. Оно называется "Меловой круг", родина его Китай. Но мы сыграем его в измененной форме. Юра, покажи-ка маски. Товарищи, для нас большая честь - выступать перед вами после такой нелегкой дискуссии. Надеемся, вы согласитесь, что голосу старого поэта и тракторный рокот не помеха. Разные вина, может быть, и не годится мешать, но старая мудрость и новая мудрость дают отличную смесь. Думаю, однако, что до начала спектакля всех нас накормят? Это, знаете ли, помогает.
Голоса. Конечно!
- Пойдемте все в клуб!
Все весело расходятся.
Представитель (обращается к певцу). Надолго эта история, Аркадий? Я сегодня же ночью должен возвратиться в Тбилиси.
Певец (вскользь). Здесь, собственно, две истории. Несколько часов.
Представитель (очень искренне). Никак нельзя покороче?
Певец. Никак.
II
Знатный ребенок
Певец (сидя на земле перед музыкантами, с черной буркой на плечах, листает потрепанные страницы либретто).
В старое время, кровавое время,
В городе этом - а город "проклятым" прозвали
царил
Губернатор по имени Георгий Абашвили.
Он богат был, как Крез.
У него была красавица жена.
У него был ребенок - кровь с молоком.
Ни один губернатор грузинский не мог бы
похвастать
Столькими лошадьми в конюшнях,
Столькими нищими у порога,
Столькими солдатами у себя на службе,
Столькими просителями в своем дворе.
Как описать мне вам такого Георгия Абашвили?
Жизнь его была сплошным блаженством.
Однажды в пасхальное воскресенье
Губернатор, а также его семья
Отправились в церковь.
Из-под арки дворца потоком выходят нищие и просители, поднимая над головами изможденных детей, костыли и прошения. За ними - два солдата в кольчугах,
затем в дорогих нарядах выходит семья губернатора.
Нищие и просители. Сжальтесь, ваша милость, налог нам не по силам.
- Я потерял ногу на персидской войне, где я возьму...
- Мой брат невиновен. Это недоразумение, ваша милость.
- Он у меня умрет с голоду.
- Прошу вас, освободите единственного оставшегося у нас
сына от военной службы.
- Ваша милость, инспектор, ведающий водой, подкуплен.
Слуга собирает прошения, другой слуга достает из кошелька деньги и раздает милостыню. Солдаты, замахиваясь на толпу тяжелыми кожаными бичами,
оттесняют ее назад.
Солдат. Назад! Очистить вход в церковь!
Вслед за губернаторской четой в роскошной коляске везут губернаторского
ребенка. Толпа снова теснится вперед, чтобы посмотреть на него.
Голоса из толпы. Вот он, ребенок!
- Я не вижу, не толкайтесь.
- Благословенье божье, ваша милость.
Певец (меж тем как солдаты работают бичами).
В ту пасху в первый раз народ наследника
увидел.
Два доктора от знатного ребенка не отходили
ни на шаг.
Они его хранили как зеницу ока.
Даже могущественный князь Казбеки
Засвидетельствовал ему свое почтение.
Жирный князь выходит вперед и здоровается с семьей губернатора.
Жирный князь. С праздником, Нателла Абашвили.
Раздается военная команда. Прискакавший конный гонец протягивает губернатору свернутые в трубку бумаги. Губернатор делает знак адъютанту, красивому молодому человеку, тот подходит к всаднику и удерживает его. Наступает короткая пауза, в течение которой жирный князь подозрительно рассматривает
всадника.
Какой денек! Вчера шел дождь, и я уже подумал: невеселые праздники. А сегодня утром - пожалуйста, ясное небо. Я люблю ясное небо, Нателла Абашвили, душа моя. Маленький Михаил - вылитый губернатор, ти-ти-ти. (Щекочет ребенка.) С праздником, маленький Михаил, ти-ти-ти.
Жена губернатора. Подумайте, Арсен, Георгий наконец-то решился начать новую пристройку на восточной стороне. Все предместье, где сейчас эти жалкие лачуги, пойдет под сад.
Жирный князь. Вот хорошая новость после стольких печальных. Что слышно о войне, брат Георгий?
Губернатор жестом отмахивается от ответа.
Верно мне говорили - стратегическое отступление? Ну что ж, такие неприятности всегда случаются. Сегодня дела лучше, а завтра хуже - раз на раз не приходится. Переменный успех. Это же не имеет значения, правда?
Жена губернатора. Он кашляет! Георгий, ты слышал? (Резко двум врачам, степенно стоящим у самой коляски.) Он кашляет.
Первый врач (второму). Позвольте вам напомнить, Нико Микадзе, что я был против прохладной ванны. Небольшая ошибка в температуре воды для купанья, ваша милость.
Второй врач (также очень вежливо). Никак не могу согласиться с вами, Миха Лоладзе, эту температуру рекомендует наш великий и любимый Мишико Оболадзе. Скорее ночной сквозняк, ваша милость.
Жена губернатора. Следите же за ним. Похоже, что у него жар, Георгий.
Первый врач (склонившись над ребенком). Нет никаких оснований для беспокойства, ваша милость. Чуть погорячее ванна - и все будет в порядке.
Второй врач (смерив первого ядовитым взглядом). Я этого не забуду, любезнейший Миха Лоладзе. Нет никаких оснований беспокоиться, ваша милость.
Жирный князь. Ай-ай-ай! Когда у меня колет в печени, я всегда говорю: "Пятьдесят ударов по пяткам доктору". И то лишь потому, что мы живем в изнеженный век. Раньше бы за это сразу голову с плеч.
Жена губернатора. Пойдемте в церковь, здесь, наверно, сквозняк.
Процессия, состоящая из губернаторской семьи и слуг, поворачивает к церковной паперти. Жирный князь следует за процессией. Адъютант подходит к
губернатору и указывает на гонца.
Губернатор. Не перед богослужением же, Гоги.
Адъютант (всаднику). Перед богослужением губернатору неугодно утруждать себя чтением депеш, тем более что они, скорее всего, огорчительного свойства. Ступай на кухню, друг, скажи, чтоб тебе дали поесть.
Адъютант присоединяется к процессии, гонец, выругавшись, идет через ворота во дворец. Из дворца выходит солдат и останавливается под аркой.
Певец.
В городе тихо.
Перед церковью расхаживают голуби.
А солдат дворцовой стражи
Шутит с кухонной девчонкой,
Что с реки идет со свертком во дворец.
Служанка со свертком под мышкой хочет пройти через арку. Предмет, который
она несет, завернут в большие зеленые листья.
Солдат. Почему барышня не в церкви? Она отлынивает от богослужения?
Груше. Я уже оделась было, да тут понадобился гусь для пасхального обеда, меня и послали, я знаю толк в гусях.
Солдат. Гусь? (С напускным недоверием.) Надо бы мне взглянуть на этого гуся.
Груше не понимает.
С вашей сестрой надо быть начеку. Тебе скажут: "Я ходила за гусем", а потом окажется, что не за гусем, а совсем за другим.
Груше (решительно подходит к нему и показывает гуся). Вот он. И если это не пятнадцатифунтовый, откормленный кукурузой гусь, я готова съесть его перья.
Солдат. Это король гусей! Его скушает сам губернатор. Значит, барышня опять была на реке?
Груше. Да, на птичьем дворе.
Солдат. Ах вот как, на птичьем дворе, значит, ниже па течению, а не наверху, где известные барышне ивы?
Груше, В ивняке я бываю ведь, только когда стираю белье.
Солдат (многозначительно). Вот именно.
Груше. Что "вот именно"?
Солдат (подмигивая). То самое.
Груше. А почему бы мне не стирать белье в ивняке?
Солдат (с деланным смехом). "Почему бы мне не стирать белье в ивняке"? Здорово, честное слово, здорово.
Груше. Не понимаю господина солдата. Что тут такого?
Солдат (лукаво). Если б знала она, что знает он, она б потеряла покой и сон.
Груше. Не знаю, что можно знать о каких-то ивах.
Солдат. А если напротив кустарник, из которого все видно? Все, что там происходит, когда некоторые "стирают белье"!
Груше. Что там происходит? Пусть господин солдат скажет, что он имеет в виду, и дело с концом.
Солдат. Наверно, уж происходит что-то такое, что можно увидеть.
Груше. Уж не то ли, господин солдат, что в жару я окунаю в воду кончики ног? Больше там ничего не бывает.
Солдат. Нет, больше. Кончики ног и больше.
Груше. Что еще? Ну, может быть, иногда всю ступню.
Солдат. Ступню и немножко больше. (Смеется.)
Груше (сердито). Симон Хахава, как тебе нестыдно! Сидеть в жару в кустах и ждать, когда человек окунет ноги в воду! И, наверно, еще с другим солдатом! (Убегает.)
Солдат (кричит ей вдогонку). Нет, один!
Когда певец возобновляет свой рассказ, солдат бежит за Груше.
Певец.
В городе тихо, зачем же нужно оружье?
Во дворце губернатора мир и покой.
Почему же дворец - это крепость?
Из церкви слева быстро выходит жирный князь. Он останавливается, оглядывается. У арки справа ждут два латника. Князь замечает их и медленно проходит мимо, делая им знаки; затем быстро удаляется. Один латник уходит через арку во дворец, другой остается на страже. Из глубины сцены с разных сторон глухо доносится: "По местам!" Дворец окружен. Издали слышен церковный
звон. Из церкви возвращается губернаторская семья со свитой.
Певец.
И губернатор вернулся к себе во дворец,
И в западню превратилась крепость.
И гусь ощипан был и зажарен,
И не был съеден пасхальный гусь,
И полдень не был часом обеда,
И был этот полдень часом смерти.
Жена губернатора (на ходу). Совершенно невозможно жить в этом сарае, но Георгий строит, конечно, для своего сыночка, а не для меня. Михаил - это все! Все для Михаила!
Губернатор. Ты слышал, брат Казбеки поздравил нас с праздником! Очень мило, но, по-моему, в Нуке этой ночью не было дождя. Где был брат Казбеки, там шел дождь. Где же был брат Казбеки?
Адъютант. Надо расследовать.
Губернатор. Да, немедленно. Завтра же.
Процессия поворачивает к арке. Конный гонец, который в это время
возвращается из дворца, увидев губернатора, подходит к нему.
Адъютант. Не изволите ли выслушать гонца из столицы, ваше превосходительство? Он прибыл сегодня утром с секретными бумагами.
Губернатор (на ходу). Не перед едой же, Гоги!
Процессия скрывается во дворце, и у ворот остаются только два латника из
дворцовой стражи.
Адъютант (гонцу). Губернатор не желает, чтобы перед едой ему докучали военными сводками, а вторую половину дня его превосходительство посвятит совещанию с выдающимися архитекторами, которые приглашены также на обед. Вот они уже здесь.
Появляются три архитектора. Гонец уходит.
(Здоровается с архитекторами.) Господа, его превосходительство ждет вас к обеду. Все его время будет посвящено только вам и великим новым планам! Поторопитесь, господа!
Архитектор. Мы восхищены тем, что, несмотря на тревожные слухи о неблагоприятном повороте войны в Персии, его превосходительство собирается строить.
Адъютант. Вернее было бы сказать: "Из-за тревожных слухов"! Это пустяки. Персия далеко. Здешний гарнизон готов в огонь и воду за своего губернатора.
Из дворца доносится пронзительный женский крик, потом военная команда. Адъютант понуро идет к арке. Один из латников выходит вперед, направляя на
адъютанта копье.
В чем дело? Убери копье, пес. (В бешенстве, дворцовой страже.) Обезоружить! Разве вы не видите, что покушаются на жизнь губернатора?
Латники из дворцовой стражи не подчиняются приказанию. Они глядят на адъютанта холодно и равнодушно, на все остальное они взирают так же
безучастно. Адъютант пробивается во дворец.
Архитектор. Это князья! Вчера ночью в столице собрались князья, настроенные против великого князя и его губернаторов. Господа, нам лучше унести ноги.
Архитекторы быстро уходят.
Певец.
О великих мира сего слепота!
Как бессмертные, шествуют важно они
По выям согбенным, полагаясь на силу
Нанятых кулаков, испытанную временем.
Но время - не вечность!
О смена времен! О надежда народа!
Из-под арки выходит губернатор, на нем кандалы, лицо его посерело, его
ведут два солдата, вооруженные до зубов.
Навсегда, господин! Изволь же не горбиться!
Из дворца твоего глядят на тебя враги!
Никаких тебе зодчих не нужно, нужен
могильщик.
Переедешь не в новый дворец, а в
продолговатую узкую яму.
Оглянись же напоследок, слепец!
Арестованный оглядывается.
Нравятся ли тебе владенья твои? Между
заутреней и обедом
Ты уходишь туда, откуда никто не вернулся.
Его уводят. Дворцовая стража присоединяется к солдатам. Слышно, как
горнист трубит тревогу. Шум за аркой.
Когда великого рушится дом,
Под обломками малые гибнут.
Кто счастья властителя не разделял,
Тот с ним нередко несчастье делит.
Коляска в пропасть летит и с собой
Взмыленных лошадей увлекает.
Из-под арки в панике выбегают слуги.
Слуги (наперебой). Корзины! Скорее все на третий двор!
- Запас на пять дней!
- Ее милость в обмороке.
- Надо ее вынести, нельзя ей здесь оставаться.
- А мы?
- Нас перережут как кур, это уж известно.
- Боже, что с нами будет?
- Говорят, в городе уже течет кровь.
- Глупости, ничего подобного, губернатора просто вежливо
попросили явиться на сборище князей, все уладят полюбовно,
я узнал из первых рук.
Оба врача также выбегают во двор.
Первый врач (пытаясь задержать второго). Нико Микадзе, ваш долг врача оказать помощь Нателле Абашвили.
Второй врач. Мой долг? Как бы не так! Это ваш долг.
Первый врач. Кто сегодня наблюдает за ребенком, Нико Микадзе, вы или я?
Второй врач. Неужели вы серьезно думаете, Миха Лоладзе, что из-за какого-то мальчишки я хотя бы на минуту задержусь в этом зачумленном доме?
Между ними завязывается драка. Слышны только возгласы: "Вы изменяете
своему долгу!" и "Какой там долг!"
(Наконец ударом сшибает с ног первого.) А ну тебя. (Убегает.)
Слуги. У нас есть время до вечера, раньше солдаты не напьются.
- А может, они еще не взбунтовались?
- Дворцовая стража ускакала.
- Неужели никто не знает, что случилось?
Груше. Рыбак Мелива говорит, что в столице видели на небе комету с красным хвостом. Это к несчастью.
Слуги. Говорят, вчера в столице объявили, что персидская война проиграна.
- Князья восстали. Говорят, великий князь уже удрал. Всех его
губернаторов казнят.
- Маленьких людей они не тронут. У меня брат - латник.
Входит солдат Симон Хахава. Он ищет в сутолоке Груше.
Адъютант (появляется в арке). Все на третий двор! Помогите уложить вещи! (Прогоняет челядь.)
Симон (находит наконец Груше). Вот ты где, Груше. Что собираешься делать?
Груше. Ничего. На худой конец у меня в горах есть брат, а у брата хозяйство. А что с тобой будет?
Симон. А со мной ничего не будет. (Снова чинно.) Груше Вахнадзе, твой вопрос насчет моих планов радует мое сердце. Меня назначили сопровождать и охранять жену губернатора, Нателлу Абашвили.
Груше. Разве дворцовая стража не взбунтовалась?
Симон (серьезно). Взбунтовалась.
Груше. Не опасно ли сопровождать жену губернатора?
Симон. В Мцхети так говорят: разве для ножа опасно колоть?
Груше. Но ты же не нож, а человек, Симон Хахава. Какое тебе дело до этой женщины?
Симон. До нее мне нет никакого дела, но меня назначили, и я еду.
Груше. В таком случае господин солдат - недалекий человек: ни за что ни про что подвергает себя опасности.
Ее зовут из дворца.
Я спешу на третий двор, мне некогда.
Симон. Если некогда, то нам незачем спорить, для хорошего спора нужно время. Можно осведомиться, есть ли у барышни родители?
Груше. Нет. Только брат.
Симон. Поскольку времени у нас в обрез, второй вопрос будет такой: как барышня насчет здоровья?
Груше. Разве только иногда кольнет в правом плече, а вообще-то хватит сил на любую работу, покамест никто не жаловался.
Симон. Это уже известно. Если в пасхальное воскресенье кому-то нужно пойти за гусем, то посылают ее. Вопрос номер три: барышня терпелива или нет? Скажем так - нужны ей вишни среди зимы?
Груше. Не то чтобы нетерпелива, но если человек ни с того ни сего уходит на войну и потом от него нет известий, то это, конечно, плохо.
Симон. Известия будут.
Из дворца снова зовут Груше.
И наконец, главный вопрос...
Груше. Симон Хахава, так как я должна идти на третий двор и мне некогда, то я сразу отвечаю "да".
Симон (очень смущенно). Есть поговорка: "поспешность - это ветер на строительных лесах". Но есть и другая поговорка: "богатые не торопятся". Я родом из...
Груше. Из Цхалаури.
Симон. Барышня, значит, уже навела справки? Я здоров, заботиться мне не о ком, получаю в месяц десять пиастров, а если назначат казначеем, то и двадцать. Покорнейше прошу вашей руки
Груше. Симон Хахава, я согласна.
Симон (снимая с шеи цепочку с крестиком). Это крестик моей матери, Груше Вахнадзе, цепочка серебряная. Прошу ее носить.
Груше. Спасибо, Симон.
Симон (надевает на нее цепочку). Лучше будет, если барышня отправится на третий двор, а то как бы чего не вышло. Кроме того, мне нужно запрячь лошадей, это ведь барышне ясно.
Груше. Да, Симон.
Они стоят в нерешительности.
Симон. Я только доставлю губернаторскую жену туда, где войска не перешли на сторону мятежников. Когда война кончится, я вернусь. Недели через две или три. Надеюсь, что моя невеста не будет скучать в мое отсутствие.
Груше.
Симон Хахава, я буду ждать тебя.
Иди спокойно на войну, солдат.
Кровавая война, жестокая война,
Не каждому дано прийти с войны домой.
Когда ты вернешься, я буду здесь,
Я буду ждать тебя под вязом под зеленым,
Я буду ждать тебя под голым, зимним вязом,
Я буду ждать, пока не явится последний.
И после того.
А когда ты придешь с войны,
Ты у двери не увидишь сапог,
И подушка будет рядом со мною пуста,
И никто целовать меня не будет.
Ах, когда ты придешь, ах, когда ты придешь,
Ты увидишь, что все как прежде.
Симон. Благодарю тебя, Груше Вахнадзе. И до свиданья! (Низко кланяется ей.)
Так же низко кланяется ему она. Потом она убегает, не оглядываясь. Из-под
арки выходит адъютант.
Адъютант (грубо). Запрягай лошадей в большую повозку, шевелись, болван!
Симон Хахава вытягивается, затем уходит. Из-под арки, согнувшись под тяжестью огромных сундуков, выходят двое слуг. За ними, поддерживаемая
служанками, следует Нателла Абашвили. Позади - служанка с ребенком.
Жена губернатора. Никому опять до меня нет дела. Я совсем голову потеряла. Где Михаил? Как ты неловко его держишь! Сундуки на повозку! Известно ли что-нибудь о губернаторе, Гоги?
Адъютант (качает головой). Вы должны немедленно уехать.
Жена губернатора. Есть ли сведения из города?
Адъютант. Нет, покамест все спокойно, но нельзя терять ни минуты. Сундуки не поместятся на повозке. Выберите, что вам нужно. (Быстро уходит.)
Жена губернатора. Только самое необходимое! Живо откройте сундуки, я скажу, что захватить.
Слуги ставят сундуки на землю и открывают их.
(Указывая на парчовые платья.) Конечно, зеленое и вот это, с мехом! Где врачи? У меня опять разыгрывается ужасная мигрень, всегда начинается с висков. И вот это, с жемчужными пуговками...
Вбегает Груше.
Ты, я вижу, не торопишься. Сейчас же принеси грелки.
Груше убегает, затем возвращается с грелками.
(Молча, взглядом и жестами, дает ей одно приказание за другим.) Смотри не порви рукав.
Молодая служанка. Ваша милость, поглядите, с платьем ничего не случилось.
Жена губернатора. Потому что я тебя схватила за руку. Я уже давно за тобой слежу. Тебе только бы строить глазки адъютанту! Я тебя убью, сука. (Бьет ее.)
Адъютант (возвращается). Прошу вас, поторопитесь, Нателла Абашвили. В городе уже стреляют. (Уходит.)
Жена губернатора (отпускает молодую служанку). Господи! Неужели они нас тронут? За что? За что?
Все молчат.
(Начинает рыться в сундуках.) Найди парчовый жакет! Помоги ей! Что с Михаилом? Он спит?
Служанка с ребенком. Да, ваша милость.
Жена губернатора. Тогда положи его на минутку и принеси мне из спальни сафьяновые сапожки, они идут к зеленому.
Служанка кладет ребенка и убегает.
(Молодой служанке.) А ты что стоишь?
Молодая служанка убегает.
Стой, не то я велю тебя выпороть!
Пауза.
Как все это уложено - без любви, без понимания! За всем следи сама... В такие минуты как раз и видишь, какие у тебя слуги. Жрать вы мастера, а что такое благодарность, вам невдомек. Так и замечу себе на будущее.
Адъютант (очень взволнованный). Нателла, сию же минуту поезжайте. Судью верховного суда, Орбелиани, только что повесили ковровщики.
Жена губернатора. Как же так? Серебристое мне нужно взять с собой, оно стоило тысячу пиастров. И вот это, и все меха. А где темно-красное?
Адъютант (пытается оторвать ее от нарядов). В предместье начались беспорядки. Нам нужно сейчас же уехать. Где ребенок?
Жена губернатора (зовет служанку, исполняющую обязанности няньки). Маро! Приготовь ребенка! Куда ты делась?
Адъютант (уходя). Наверно, придется отказаться от коляски и ехать верхом.
Жена губернатора роется в платьях, бросает некоторые из них в ворох, который она намерена взять с собой, затем снова отбрасывает их. Слышен шум,
барабанный бой. На небе появляется зарево.
Жена губернатора (лихорадочно продолжает рыться). Не могу найти темно-красное. (Пожимая плечами, первой служанке.) Возьми весь ворох и уложи в коляску. А Маро почему не возвращается? Вы что, все сошли с ума? Так я и думала, оно в самом низу.
Адъютант (возвращается). Скорее, скорее!

И з статьи Майи Мамаладзе «Роберт Стуруа» в журнале «Театрал» (2008 г.):

«Мировой бум вокруг имени Стуруа начался в 1975-м со спектакля «Кавказский меловой круг» Брехта, ставшего визитной карточкой театра. Спектакля, который выглядит абсолютно живым по сей день и еще более актуален сегодня, чем в год премьеры. Иные из его первых исполнителей умерли, иные продолжают играть свою роль по сей день. Но есть один, незаменимый категорически – великий Чхиквадзе. Он более не числится в труппе по причине тяжелой болезни сердца и редко, но все же приходит играть на сцене одну роль – судьи Аздака.

С разорванного белого кокона, в который запеленал «Кваркваре» художник Мириан Швелидзе, в говорящую художественную форму заключены все постановки Стуруа. Так, в «Меловом круге» настоящим сценографическим откровением стали находки Георгия Алекси-Месхишвили – свисавшие с колосников тряпки, нечто среднее между паутиной и колесами телеги, муляж коня, жертвенный агнец на подставке с колесиками, утыканной пасхальными свечечками. С «Круга» начался постоянный творческий симбиоз и личная дружба Стуруа с Гией Канчели, теперь одним из лучших композиторов мира, тогда – завмузчастью театра Руставели».

Из интервью «Роберт Стуруа об артистах и работе над спектаклем «Кавказский меловой круг» в «Российской газете» (2008 г.):

«Готовишься всегда к определенным главным моментам, вехам, от которых отталкиваешься, указателям на то, что ты задумал. Кстати, потом эти указатели надо разрушать – или они сами рушатся после первой же репетиции. Я как-то незаметно очень сроднился со своими артистами. Мы с ними сейчас практически одинаково мыслим. Точнее, они мыслят, как я думал двадцать лет назад. Я сейчас стал как-то по-другому подходить к спектаклям, иногда даже повторяться. Но они вдруг находят какие-то ходы, которые я когда-то изобрел, и мы поднимаем записи – да, вот они, мои придумки. Мне иногда говорят, что я тяжелый и гордый человек. Но режиссер в принципе должен раз и навсегда забыть о гордости и самолюбии, я так считаю.

– На телеканале «Культура» к вашему юбилею показывают ваш спектакль «Кавказский меловой круг». Что он значит сейчас для вас? Изменилось спустя столько времени что-то в вашем отношении к нему?

– Сейчас он вызывает прежде всего ностальгию, потому что он уже не тот, что раньше. Он вроде как постарел вместе со мной. Ну... можно догадаться, каким он был. Это как старые, осыпавшиеся фрески, которые смотрятся лучше, чем тогда, когда они были новыми, неосыпавшимися, целыми. Иногда эта старина, патина времени – она придает свою эстетику вещи. Вот той же Венере Милосской – можно было бы ей обратно приделать руки, но это было бы уже нечто другое, это был бы китч. Впрочем, я тут написал к своему юбилею несколько маленьких эссе, и вот один из тезисов там – я прошу никогда не говорить со мной о «Кавказском меловом круге».

Из интервью Роберта Стуруа в журнале «Итоги»:

– Вы привезли в Москву свой давний легендарный спектакль 1975 года «Кавказский меловой круг», который недавно возобновили. Он как-то изменился с тех пор?

– Я ничего не менял в нем. Я вообще не очень хорошо его помню, актеры, которые в него вошли, лучше его знают. До конца сам не понимаю, в чем тут секрет. Мне приятно, что он так нравится, что он все еще жив, если, конечно, зритель не находится под впечатлением слова «легенда». Я лучше промолчу, скажу только, что у меня были спектакли и получше. Во всяком случае, я так считаю. Но они умерли, а он жив.

Из статьи Е. Эткинда к книге «Бертольт Брехт. Театр. Пьесы. Статьи»:

«Пьеса «Кавказский меловой круг» была написана Б. Брехтом за два месяца в 1945 г. и переработана в 1953–1954 гг. впервые опубликована в 1948 г. в журнале Sinn und Form и окончательная редакция – в сборнике Versuche, Heft 13, Aufbau-Verlag, Berlin, 1954. Русский перевод – С. Апта – опубликован в кн.: Б. Брехт, Пьесы, М., «Искусство», 1956.

Замысел пьесы относится к двадцатым годам, когда Брехт увидел в берлинском Лессинг-театре старинную восточную драму «Меловой круг», обработанную Клабундом (1890–1928). Лишь спустя почти четверть века Брехт написал прозаическое произведение, в котором использовал сюжет, обработанный Клабундом: в 1948 г. была опубликована новелла «Аугсбургский меловой круг» (BadenBaden, Das goldene Tor, III, I, S. 80–92). <...>

В качестве еще одного сюжетного источника следует назвать известную библейскую притчу о суде царя Соломона, повелевшего мечом разрубить младенца и отдать по половинке каждой из женщин, претендующих на него: так он обнаружил настоящую мать, которая воспротивилась этому убийству и была готова отказаться от ребенка в пользу своей соперницы. У Брехта оба сюжета оказались существенно переработанными: и в новелле, и в пьесе настоящей матерью признается не та, которую связывают с ребенком узы крови, а та, которая вырастила и воспитала его. Подлинно человеческие отношения важнее формальной родственности – такова идея Брехта».

Описание

8 октября 2019 года на сцене Дворца культуры Железнодорожников в городе Краснодаре состоится спектакль от театра "Берлинер ансамбль", режиссер – Михаэль Тальхаймер "Кавказский меловой круг".

Когда в 1954 году труппа Бертольта Брехта «Берлинер Ансамбль» переехала в свое нынешнее здание на Шиффбауэрдамм, именно «Кавказский меловой круг» стал первой постановкой на новой сцене.

В спектакле Михаэля Тальхаймера переплетаются традиции «эпического театра» Брехта и экспрессия, присущая современной немецкой режиссуре. И драматург, и постановщик совпадают в однозначном отношении к теме войны: это не романтика, а кровь, жестокость и уродство. В спектакле нет декораций, он целиком строится на энергетике актеров, их особом способе построения образа и существования на сцене.

В основе пьесы лежит притча о ребенке из знатного рода, которого во время мятежа в средневековой Грузии спасла судомойка Груше. По окончании восстания настоящая мать требует вернуть ребенка, а новая - не хочет его отдавать. Для разрешения спора судья Аздак прибегает к мудрости Соломона и воссоздает его испытание меловым кругом. Роль Груше в спектакле «Берлинер Ансамбля» исполняет звезда австрийской и немецкой сцены Штефани Райншпергер.

«Мы впервые представляем немецкий театр, он безусловно имеет свои особенности - это экспрессия, смесь натурализма и условности, реки крови (конечно, бутафорской) и очень яркий социальный пафос»

Михаил Бычков

«Мощный, самый настоящий Брехт, которого только можно пожелать»

Süddeutsche Zeitung

«Штефани Райншпергер грандиозна»

«Штефани Райншпергер играет с чрезвычайной, ужасающей энергией, разжигаемая риффами электрогитары, которыми музыкант громыхает на сцене - это Брехт XXI века»

Михаэль Тальхаймер - известный немецкий режиссер, корифей современной европейской сцены и постоянный участник театральных фестивалей.

С 2005 по 2008 год был главным режиссером Дойчес Театра в Берлине. Также ставил спектакли в Бургтеатре в Вене, Шаушпильхаусе во Франкфурте-на-Майне, Резиденцтеатре в Мюнхене, Театре Талия в Гамбурге и Шаубюне в Берлине. С 2017 года - постоянный режиссер «Берлинер Ансамбля».

Лауреат Премии телеканала 3Sat за инновации, немецкой Премии Фридриха Люфта, дважды - российской «Золотой Маски» и несколько раз - австрийской премии «Нестрой». Участник фестивалей: Театртреффен (Берлин), Винер Фествохен (Вена), Зальцбургского фестиваля, Латиноамериканского театрального фестиваля в Боготе и других.

«Берлинер Ансамбль» - один из главных театров Германии, получивший всемирную известность благодаря постановкам пьес Бертольта Брехта. Театр на Шиффбауэрдамм был основан в 1892 году и получил название «Берлинер Ансамбль» в 1954 году, когда был передан труппе Брехта. В разные годы театром руководили Елена Вайгель, Рут Бергхауз, Манфред Векверт, Хайнер Мюллер (вместе с Маттиасом Лангхоффом, Фрицем Марквардтом, Петером Паличем и Петером Цадеком), Мартин Вуттке и Клаус Пайман.

Сейчас интендант театра - Оливер Риз. В репертуаре «Берлинер Ансамбля» идут спектакли Роберта Уилсона, Хайнера Мюллера, Франка Касторфа и других известных режиссеров.

ВНИМАНИЕ!!!
В программе мероприятия возможны изменения.
Если вы заметили неточность или ошибку – просим сообщить нам на электронный адрес

В сотрудничестве с Р.Берлау

Перевод С. Апта

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Старый крестьянин справа.
Крестьянка справа.
Молодой крестьянин.
Очень молодой рабочий.
Старый крестьянин слева.
Крестьянка слева.
Женщина-агроном.
Молодая трактористка.
Раненый солдат.
Другие колхозники и колхозницы.
Представитель из столицы.
Аркадий Чхеидзе - певец.
Его музы канты.
Георгий Абашвили - губернатор.
Нателла - его жена.
Михаил - их сын.
Гоги - адъютант.
Арсен Казбеки - жирный князь.
Конный гонец из города.
Hико Mикадзе, Миха Лоладзе - врачи.
Симон Хахава - солдат.
Груше Вахнадзе - судо!мойка.
Три архитектора.
Четыре служанки.
Нянька.
Повариха.
Повар.
Конюх.
Слуги во дворце губернатора.
Латники и солдаты губернатора и жирного князя.
Нищие и просители.
Старый крестьянин, продающий молоко.
Две знатные дамы.
Хозяин постоялого двора.
Работник.
Ефрейтор.
Латник "Дубина".
Крестьянка.
Ее муж.
Три купца.
Лаврентий Вахнадзе - брат Груше.
Анико - его жена.
Их работники.
Крестьянка - временная свекровь Груше.
Давид - ее сын, муж Груше.
Монах.
Гости на свадьбе.
Дети.
Аздак - деревенский писарь.
Шалва - полицейский.
Старик беглец - великий князь.
Племянник Арсена Казбеки.
Врач.
Инвалид.
Хромой.
Вымогатель.
Хозяин другого постоялого двора.
Тамара - невестка хозяина.
Работник хозяина.
Старая бедная крестьянка.
Ираклий - ее свояк, бандит.
Три кулака.
Ило Шуболадзе, Сандро Оболадзе - адвокаты.
Очень старая супружеская чета.

I

Спор о долине
Разрушенная кавказская деревушка. Среди развалин сидят кружком, пьют вино и курят колхозники - делегаты двух деревень, в большинстве женщины и пожилые мужчины. Есть и несколько солдат. К ним приехал из столицы представитель государственной комиссии по восстановлению хозяйства.

Крестьянка слева (показывает) . Вон там, в предгорье, мы задержали три фашистских танка, но яблоневый сад был уже уничтожен.

Старик справа. А наша молочная ферма! Остались одни развалины!

Молодая трактористка. Это я подожгла ферму, товарищ.

Пауза.

Представитель. Выслушайте теперь протокол. В Нуку прибыла делегация овцеводческого колхоза "Ашхети". Когда гитлеровцы наступали, колхоз по указанию органов власти угнал свои стада на восток. Сейчас колхоз ставит вопрос о реэвакуации. Делегация ознакомилась с состоянием местности и установила, что разрушения очень велики.

Делегаты справа утвердительно кивают.
Соседний плодоводческий колхоз имени Розы Люксембург (обращаясь к сидящим справа) вносит предложение использовать прежние пастбища колхоза "Ашхети" под плодоводство и виноградарство. Земля эта представляет собой долину, травы там скверные. Как представитель комиссии по восстановлению, я предлагаю обеим деревням самим решить вопрос, должен сюда возвращаться колхоз "Ашхети" или нет.

Старик справа. Прежде всего я еще раз протестую против жесткого регламента выступлений. Мы добирались сюда из колхоза "Ашхети" три дня и три ночи, а теперь вы хотите провести обсуждение всего за полдня!

Раненый солдат слева. Товарищ, у нас теперь не так много деревень, не так много рабочих рук и не так много времени.

Молодая трактористка. На все удовольствия нужна норма. Табак по норме, вино по норме, дискуссия тоже по норме.

Старик справа (со вздохом) . Черт бы побрал фашистов! Ну что ж, буду говорить по существу. Объясню, почему мы хотим вернуть себе нашу долину. Причин тому много, но я начну с самых простых. Макинэ Абакидзе, разверни-ка сыр.

Крестьянка справа извлекает из большой корзины огромную голову сыра, завернутую в тряпку. Смех и аплодисменты.

Прошу, товарищи, угощайтесь.

Старый крестьянин слева (недоверчиво) . Это что, средство воздействия?

Старик справа (под смех присутствующих) . Ну какое же это средство воздействия, Сураб, разбойник. Уж тебя-то мы знаем. Ты такой, что и сыр возьмешь и долину захватишь.

Смех.
Ничего мне от тебя не нужно, только честный ответ. Нравится тебе этот, сыр?

Старик слева. Хорошо, отвечу. Да, нравится.

Cтарик справа. Так. (С горечью.) Пора бы мне знать, что ты ничего не смыслишь в сыре.

Старик слева. Почему это я не смыслю? Я же говорю, что сыр мне нравится.

Старик справа. Потому что он не может нравиться. Потому что он не такой, каким был раньше. А почему он не такой? Потому что нашим овцам новая трава нравится меньше, чем прежняя. Сыр не сыр, потому что трава не трава. Вот в чем дело. Прошу это записать в протокол.

Старик слева. Да ведь отличный сыр у вас.

Старик справа. Никакой он не отличный, а с натяжкой средний. Что бы там молодежь ни говорила, а новое пастбище никуда не годится. Я заявляю, что там нельзя жить. Что там даже по утрам не пахнет утром.

Кое-кто смеется.

Представитель. Не сердись, что они смеются, они ведь тебя понимают. Товарищи, почему любят родину? А вот почему: хлеб там вкуснее, небо - выше, воздух - душистее, голоса - звонче, по земле ходить легче. Разве не так?

Старик справа. Долина была испокон веков наша.

Солдат слева. Что значит "испокон веков"? Ничего не может принадлежать "испокон веков". Когда ты был молодой, ты принадлежал не себе, а князьям Казбеки.

Старик справа. По закону - долина наша.

Молодая трактористка. Законы нужно, во всяком случае, пересмотреть: может быть, они уже не годятся.

Старик справа. И то сказать. Разве все равно, какое дерево стоит возле дома, где ты родился? Или какой у тебя сосед - разве это все равно? Мы хотим вернуться хотя бы для того, чтобы нашими соседями были вы, разбойники. Можете опять смеяться.

Старик слева (смеется). Почему же ты тогда не можешь спокойно выслушать, что скажет насчет долины твоя соседка - наш агроном Като Вахтангова?

Крестьянка справа. Мы еще далеко не все сказали о нашей долине. Дома-то не все разрушены, а от фермы по крайней мере фундамент остался.

Представитель. Вы можете рассчитывать на помощь государства - и здесь и там, вы это знаете.

Крестьянка справа. Товарищ уполномоченный, здесь у нас не торговля. Я не могу снять с тебя шапку и надеть на тебя другую, - эта, мол, лучше. Может, она и лучше, да тебе твоя нравится.

Молодая трактористка. Земля - это не шапка, не шапка в нашей стране, товарищ.

Представитель. Спокойно, товарищи. Правильно, земельный надел надо рассматривать скорее как орудие, производящее полезные вещи, но неверно было бы не считаться с тем, что люди привязаны к определенному клочку земли. Прежде чем продолжать обсуждение, я предлагаю, чтобы вы рассказали товарищам из колхоза "Ашхети", что вы собираетесь делать с этой долиной.

Старик справа. Согласен.

Старик слева. Правильно, пусть скажет Като.

Представитель. Товарищ агроном!

Женщина-агроном (встает, на ней военная гимнастерка ). Товарищи, прошлой зимой, когда здесь, в предгорье, шли бои, мы, партизаны, говорили между собой, как нам после изгнания немцев восстановить садоводство и в десять раз расширить площадь наших садов. Я разработала проект системы орошения. Если у нас на горном озере возвести плотину, мы дадим воду тремстам гектарам неплодородной земли. Тогда бы наш колхоз мог заниматься не только плодоводством, но и виноградарством. Но проект окупится только в том случае, если к нам отойдет спорная долинная земля колхоза "Ашхети". Вот расчеты. (Протягивает представителю папку.)

Старик справа. Запишите в протокол, что наш колхоз собирается создать у себя конный завод.

Молодая трактористка. Товарищи, проект этот был составлен в те дни и ночи, когда мы вынуждены были жить в горах, когда у нас часто не хватало патронов, да и винтовок было мало. Даже карандаш достать было трудно.

Аплодисменты с обеих сторон.

Старик справа. Спасибо товарищам из колхоза имени Розы Люксембург и всем, кто защищал родину!

Колхозники обмениваются рукопожатиями и обнимают друг друга.

Крестьянка слева. Нам хотелось тогда, чтобы наши солдаты, наши и ваши мужья, вернувшись, нашли свою родную землю еще более плодородной.

Молодая трактористка. Как сказал поэт Маяковский: "Отечество славлю, которое есть, но трижды - которое будет!"

Все делегаты справа, кроме старика, встают и вместе с представителем из центра рассматривают чертежи агронома.

Очень молодой рабочий справа (старику справа). Они оросят всю землю между холмами, взгляни, Резо.

Старик справа. Нечего мне смотреть. Я и так знал, что проект будет хороший. Я не позволю, чтобы к груди моей приставляли дуло.

Представитель. Не дуло, а всего-навсего карандаш.

Смех.

Старик справа (мрачно встает и идет смотреть чертежи) . Эти разбойники, увы, прекрасно знают, что у нас не могут устоять перед машинами и проектами.

Крестьянка справа. Резо Берешвили, когда у тебя самого появляются новые проекты, ты несноснее всех, это известно.

Представитель. Так как же мне быть с протоколом? Можно записать, что у себя в колхозе вы выскажетесь за то, чтобы уступить долину в связи с этим проектом?

Крестьянка справа. Я - да. А ты, Резо?

Старик справа (склонившись над чертежами ). Я предлагаю, чтобы вы дали нам копии чертежей.

Крестьянка справа. Тогда, значит, можно идти обедать. Если он возьмет чертежи и начнет их обсуждать - значит, вопрос, решен. Я его знаю. У нас все такие.

Делегаты со смехом обнимают друг друга.

Старик слева. Да здравствует колхоз "Ашхети"! Желаем вам удачи с конным заводом!

Крестьянка слева. Товарищи, в честь дорогих гостей, делегатов колхоза "Ашхети" и представителя из центра, у нас запланирован спектакль с участием певца Аркадия Чхеидзе. Пьеса связана с нашим вопросом.

Аплодисменты. Молодая трактористка побежала за певцом.

Крестьянка справа. Только, товарищи, чтоб пьеса ваша была хорошая. Мы платим за нее долиной.

Крестьянка слева. Аркадий Чхеидзе знает наизусть двадцать одну тысячу стихов.

Старик слева. Мы разучили пьесу под его руководством. Не так-то просто заполучить Аркадия.

Плановой комиссии, товарищ, надо бы позаботиться, чтобы он почаще бывал у нас на севере.

Представитель. Мы, собственно, больше занимаемся экономикой.

Старик слева (улыбаясь) . Вы наводите порядок в распределении тракторов и виноградных лоз. Почему бы вам не вмешаться и в распределение песен?

Молодая трактористка вводит в круг певца Аркадия Чхеидзе, коренастого человека самого обыкновенного вида. За ним идут четыре музыканта со своими инструментами. Артистам аплодируют.

Молодая трактористка. Это товарищ уполномоченный, Аркадий.

Певец здоровается с окружившими его колхозниками.

Крестьянка справа. Для меня большая честь познакомиться с вами. О ваших песнях я слыхала еще на школьной скамье.

Певец. На этот раз мы покажем спектакль с песнями, участвует почти весь колхоз. У нас с собой старые маски.

Старик справа. Наверно, это какое-нибудь старое предание?

Певец. Очень старое. Оно называется "Меловой круг", родина его Китай. Но мы сыграем его в измененной форме. Юра, покажи-ка маски. Товарищи, для нас большая честь - выступать перед вами после такой нелегкой дискуссии. Надеемся, вы согласитесь, что голосу старого поэта и тракторный рокот не помеха. Разные вина, может быть, и не годится мешать, но старая мудрость и новая мудрость дают отличную смесь. Думаю, однако, что до начала спектакля всех нас накормят? Это, знаете ли, помогает.

Все весело расходятся.

Представитель (обращается к певцу). Надолго эта история, Аркадий? Я сегодня же ночью должен возвратиться в Тбилиси.

Певец (вскользь) . Здесь, собственно, две истории. Несколько часов.

Представитель (очень искренне) . Никак нельзя покороче?

«Кавказский меловой круг»: трагические судьбы региона *

Евгений Рашковский

Сейчас мы не можем найти форму сопротивления

нынешнему народофобскому, скажем так, убийству,

не возвращаясь к переоткрытию жизни через смерть.

Мы должны заново открывать жизнь.

Этот очерк носит характер сугубо обобщающий. Он не может восполнить ни чтения историографии и источников, ни путешествий по Кавказу, ни реального общения с людьми, ни созерцания ландшафтов, памятников архитектуры и музейных экспонатов, ни вслушивания в речевые, музыкальные и поэтические ритмы.

И все же, думаю, без некоторого теоретического «логоса», без попыток теоретического упорядочения любая сколько-нибудь сложная и замешанная на вековых противоречиях человеческая реальность попросту не дана нашему сознанию.

И для начала разговора напомню кульминационный эпизод притчевой пьесы Бертольта Брехта «Кавказский меловой круг».

По велению судьи, вокруг мальчика Михаила Абашвили, сына убитого инсургентами губернатора, очерчивается меловой круг. И две женщины, претендующие на материнство, — бросившая ребенка в грозный час Натела Абашвили и спасшая, выходившая и усыновившая ребенка ценою своего доброго имени и чуть ли не собственной жизни судомойка Груше (sic!) Вахнадзе — приглашаются к некоему поединку. Каждая должна взять малыша за руку: кто вырвет ребенка из круга, той и быть матерью…

Поневоле вспоминаешь этот брехтовский эпизод, когда вдумываешься в судьбы нынешнего Кавказского региона: здесь каждая местность, каждый народ раздираемы противоречиями геостратегических, экономических и сырьевых потребностей; этнических, религиозных и культурных устремлений; амбиций и страстей лидерского своекорыстия. Притом каждый из народов региона далеко не ребенок, пассивно ожидающий решения своей судьбы: у каждого свои — в той или иной мере осознанные — интересы, пристрастия, фобии и страхи. И главное — потребность выжить. Достойно выжить.

Испытание на разрыв

Кавказский регион, условные северные границы которого пролегают между низовьями Дона и Волги, а южные (опять-таки условно) — по южным границам трех закавказских республик , представляет собой сложнейший, кипящий внутренними антагонизмами конгломерат несхожих языков, антропологических типов, религий, социальных и политических традиций. И все же в истории народов региона есть множество общих, сквозных тем, позволяющих условно говорить о некоторой культурно-исторической (если угодно — цивилизационной) общности народов внутри «мелового круга».

Общие и индивидуальные судьбы этого странного перешейка между Азовским, Черным и Каспийским морями — на разломах . На разломах тектонических плит, континентов, климатических зон, великих имперских натисков и переселенческих потоков на протяжении всей истории человечества. На разломах Востока и Запада. Сторонних наблюдателей издавна поражали и продолжают поражать парадоксы кавказских характеров: постоянная внутренняя настороженность - и подчас внезапные «разряжения» внутреннего напряжения во вспышках гнева или в «припадках» великодушия; ранимость - и удивительная, закаленная веками и тысячелетиями жизнестойкость; повышенная внутриобщинная солидарность - и высокая способность контактировать с «чужими» и выживать среди «чужих»…

Нынешний Кавказский регион, как и ряд других регионов, — это как бы некая новая версия Третьего мира, возникшая на обломках былого Советского Союза.

Главный Кавказский хребет, его отроги и предгорья издревле были желанным объектом не только для тех, кто был озабочен задачами экспансии, обогащения («золотое руно») и контроля, но и для тех, кто искал прибежища от более сильных соперников. Действительно, не было в истории народов евразийского континента сколько-нибудь масштабной империи или сколько-нибудь масштабных переселенческих потоков, которые не наложили бы своего прямого или косвенного отпечатка на историю, этнодемографическую композицию и культурное наследие народов Кавказского региона. История каждого из народов Кавказа есть история жизни в экстремальных ситуациях рубежа , в ситуациях природных, культурно-исторических, лингвистических и государственных пограничий. В рубежности, разломности — экоисторическая константа жизни кавказских народов. Жизни в экстремальных условиях природы, истории и культуры. Эта константа наложила несомненный отпечаток на характерный облик любого из кавказских народов, нередко удивляющий наблюдателя со стороны. Таково, отчасти повторяю сказанное выше, сочетание, казалось бы, сверхчеловеческого терпения и повышенной эмоциональной возбудимости, расчетливости и артистической страстности, умения с завидным мужеством отстаивать свои чаяния и интересы при способности иной раз совершать опрометчивые поступки с непоправимыми последствиями, жесткости и пластичности, патернализма и индивидуальной предприимчивости .

Однако столь, казалось бы, парадоксальные черты кавказских характеров, если присмотреться к реальной истории многих веков, знаменуют некую неосознанную или полуосознанную (и опять-таки рассчитанную на века) стратегию выживания. Выживания как в экстремальных экоисторических условиях собственной родины, так и в экстремальных условиях многовековых диаспор, когда от индивидов и групп требуется умение максимально приспособиться к чуждым окружениям, не теряя собственной идентичности, оставаясь — и в своей культуре, и в экзистенции, и в самосознании — самими собой.

Экстремальные условия существования на собственной родине культивировали и закрепляли полутрибалистский образ жизни. Автаркичность и притом заведомая материальная недостаточность горно-аульной экономики обусловливали особый статус кавказского поселения как села-крепости, то есть центра организации трудовых процессов, самозащиты, укрощения соседей или набегов на них, урегулирования внутренних распрей — хозяйственных, субэтнических, клановых, кровных . Люди жили веками и продолжают жить в состоянии непрекращающейся патриархальной мобилизации. Разумеется, были в регионе и полосы земли, благословенные для жизни и земледелия (скажем, Кахетия или прикубанские или же надтеречные черноземы). Но тем более опасным было проживание там[v] .

Малоземелье, скудость ресурсов, климатическая суровость и общая небезопасность исконной кавказской жизни издревле диктовали кавказским народам вынужденные исходы — от эпизодических сезонных откочевок и отходничества до многомиллионных стабильных миграций и диаспоризации. Ряд племен Западного Кавказа (убыхи и др.) вообще были вынуждены во второй половине XIX века навсегда покинуть историческую родину. Но для многих народов утрата своей исторической колыбели равнозначна и утрате своего этноисторического существования. За диаспоризацией греков, горских евреев и армян стоит опыт тысячелетий, за вольной или невольной диаспоризацией грузин, азербайджанцев, горских народов, ногайцев, турок-месхетинцев, калмыков — опыт последних трех-четырех веков, а уж опыт трагического ХХ столетия и подавно.

Во всяком случае, история XIX—XXI веков выявила зависимость всего склада культурно-исторического существования большинства кавказских народов от ситуации некой двуполярности. С одной стороны, полуархаическое существование на исконных территориях (с их перманентным неблагополучием, опасностями, этнической чересполосицей, борьбой за каждый клочок земли, за каждый выпас, за доступ к источникам воды, к сокращающимся из века в век лесным угодьям, к горным тропам), а с другой — необходимость пластично встраиваться в торгово-экономические, военные, управленческие и интеллектуальные структуры стран рассеяния (Иран, Турция, Россия, страны Ближнего Востока, Европы и Америки). Но эта двойственность, биполярность исторического бытования кавказских народов всегда была для них как источником жизненных сил, так и огромных межэтнических, межклановых, внутригрупповых и внутриличностных напряжений. А зачастую и источником новых форм ориентации в мире, социальной и культурной динамики, нетривиальных форм религиозного и художественного творчества . Так что, как указывает один из нынешних исследователей, история народов Кавказа, включая — добавлю от себя — и русское его население, есть история не только взаимных вытеснений, борьбы и соперничества, не только устойчивых, сквозь десятилетия и века тянущихся антагонизмов — от кровной вражды соседей до этнической вражды, но и история вековых взаимных приспособлений, вековых диффузий этносов, верований, языков, способов художественного самовыражения, навыков жизнеустройства .

Однако фактор перманентного испытания на разрыв остается, увы, непреложным в судьбах народов кавказской сверхэтнической региональной (или, если угодно, цивилизационной) общности. А уж в последние два-три века эти испытания усугубились новыми, интернационализированными факторами борьбы за доступ к ресурсам природы, власти, информации и влияния.

Россия

Появление российского актора в «Кавказском меловом круге» совпадает со становлением Московского государства в XV—XVII веках (контакты Иоанна III с Крымским ханством и таманскими князьками, формальная вассализация ряда адыгских, а позднее — ногайских и калмыцких племен, проникновение казачества на донские и терские земли). Однако подлинный и серьезный натиск России на Кавказ был связан с вестернизаторскими преобразованиями Петра I, со становлением имперского военного и управленческого аппарата, с ростом торгового, культурного, технологического и демографического потенциала Российской империи. Косвенным фактором упрочения российского присутствия на Кавказе стала и активность аутсайдеров империи — слабоуправляемой из Центра казачьей вольницы, старообрядцев и сектантов, социально неустроенной голытьбы, ссыльных революционеров. Вслед за великороссами, вольно или невольно, тянулись в регион представители иных народов России: украинцы, немцы, поляки, евреи-ашкеназы, эстонцы и др. Все эти категории новоприбывших с разной степенью успешности пытались на протяжении XVIII — начала ХХ века занимать те или иные социально-экологические ниши внутри «Кавказского мелового круга», в тех или иных формах выстраивать свои особые отношения с автохтонным населением. Как бы то ни было, через регион пролегали исторические пути России не только к христианскому Закавказью, которое без российского присутствия было бы исторически обречено, не только к Ближнему и Среднему Востоку, но и в существенной мере к Центральной Азии и Дальнему Востоку . И не случайно Астрахань — город у северо-восточных пределов региона — оказался одним из первых российских центров специализированных занятий по востоковедению и кавказоведению. Особую роль в этих занятиях сыграли армяне — григориане и католики .

Разумеется, в макроисторическом плане натиск Санкт-Петербургской России на Кавказ был одним из многочисленных имперских натисков, не первым и не последним в истории региона. Та же борьба за рубежи, плацдармы и земли, за недра, за контроль над международными стратегическими и торговыми коммуникациями — правда, с довольно сильной идейной, идеалистической подоплекой: поддержать и спасти закавказских единоверцев-христиан, искоренить разбой, заложничество и работорговлю, внести элементы европейской цивилизации в жизнь покоренных новоподданных империи. Однако то, что было (при всей утрате прежних феодальных вольностей) спасением для христиан Закавказья, обернулось великой трагедией для значительной части аборигенных горских народов. Последним пришлось столкнуться с модернизированной военно-политической машиной Санкт-Петербургской России, вынужденной бороться с местной полутрибалистской вольницей методами государственного напора. На стороне горцев были привычная и удобная к сопротивлению среда обитания, отчаяние и жажда выживания, религиозно-харизматическое одушевление джихада; на стороне России — современное военное искусство вплоть до экологической войны (вырубка лесов), современные методы бюрократического администрирования и переселенческой политики, изощренные методы манипуляции местными племенами и князьками. Так что на протяжении кавказских войн XIX века ежегодный счет убитым с обеих сторон шел на десятки тысяч. Как показывает один из авторитетных историков русской культуры, романтический ореол Кавказа и кавказских войн померк в русском сознании уже где-то на исходе 1830-х годов: далее шла кровавая проза борьбы за плацдармы, коммуникации, землю, чины и власть, проза борьбы за собственное выживание и за выживание подчиненных[x] . Приспособление русской жизни и русского сознания к реальностям подчиняемого и колонизуемого Кавказа было тем более сложным, что россиянам (равно как и всем тогдашним европейцам) с трудом давалось осмысление той ориентально-клановой формы социальной и во многих отношениях культурной организации кавказских обществ, которая пронизывала не только горские общества, но и — во многих отношениях — несравненно более развитые общества крупных народов Закавказья, включая и христианские .

Следствия кавказских войн, которые вела царская Россия, для местных народов были многозначны. Для значительной части горского населения эти войны означали истребление, вытеснение с плодородных земель, вынужденную эмиграцию полумиллиона людей в Османскую империю («мухаджирство»).

«Российский» Кавказ XIX — начала ХХ века знал множество печальных исторических реалий: бесконтрольную чиновническую власть, коррупцию, засилье местных князьков, их свары и интриги, все то же малоземелье, отголоски трибалистской анархии, религиозные распри, столкновения на аграрной и этнической почве, бандитизм абреков. Но было бы полной исторической несправедливостью игнорировать огромную упорядочивающую и созидательную роль Санкт-Петербургской России в истории народов региона.

Вольное или невольное вовлечение представителей кавказских и в особенности закавказских народов в общероссийский, а через него и в общеевропейский культурный круг становилось важным упорядочивающим фактором кавказского общежития. Великий грузинский поэт Николоз Бараташвили (1817—1845), отнюдь не чуждый национально-реставраторских устремлений, писал:

Изгнанников теперешний возврат

Оказывает родине услугу.

Они назад с познаньями спешат,

Льды Севера расплавив сердцем Юга.

Под нашим небом эти семена

Дают тысячекратный плод с десятка.

Где меч царил в былые времена,

Видна рука гражданского порядка.

(Перевод Бориса Пастернака ) .

Как бы то ни было, последовавшие за кавказскими войнами полвека с лишним относительной стабильности в регионе (при всей тяжести тогдашних социальных и этнических столкновений, в особенности в период между революцией 1905—1907 годов и Первой мировой войной) принесли поразительные плоды: начатки спонтанной индустриализации; развитие транспортных и почтовых коммуникаций; первые шаги современного банковского дела; внедрение интенсивных и высокодоходных сельскохозяйственных культур; культивация и освоение новых земель; внедрение современных методов и систем образования и здравоохранения; успехи словесности и искусств; некоторые гарантии прав собственности; первые этапы становления местного капитала и его выход в сферы общероссийской и международной торговли . Плоды тогдашней ранней модернизации могли бы иметь (а может быть, когда-нибудь, в перспективе будущих времен, и возымеют) долговременные последствия для жизни народов Кавказского региона.

Изучение словесности и духовной культуры народов региона с середины XIX до начала ХХ века помогает уяснить то историческое обстоятельство, что в лоне этих народов (именно под влиянием российской и европейской мысли) начали складываться объективно рассчитанные если не на века, то, во всяком случае, на много десятилетий вперед особые формы просветительского творчества. Эти формы, опиравшиеся на местные традиции (в одних случаях на традиции местной христианской церковности и литературы, в других — на традиции суфийской мистики, поэзии и педагогики), пытались соотнести исторически связанный именно с российской имперской экспансией модернизационный вызов с общегуманистическими понятиями и с уникальным наследием местных языков и культур. Таково богатейшее наследие армянских и грузинских поэтов, такова публицистика Ильи Чавчавадзе (ныне причислен Грузинской православной церковью к лику Святых) и азербайджанца Мирзы Фатали Ахундова, таково наследие осетина Косты Хетагурова и чеченца Кунта-Хаджи.

Подчас для нынешнего гиперкритического и чуть ли не во всем изверившегося ума труды кавказских, восточных или, скажем, латиноамериканских просветителей XIX или начала ХХ века могут показаться прекраснодушными и наивными. Но, думаю, более широкий, философский, взгляд на историю заставляет по-иному оценить проблематику этого пласта общечеловеческой культуры. Проблема соотнесения великих достижений и наработок старых культур с потребностями адаптации к новому, динамичному миру и с потребностями понимания иных, не похожих на тебя людей — при всем разнообразии ее акцентировок — как была, так и остается непреложной .

Многозначный и трагичный опыт российского военно-административного присутствия на Кавказе оказался одним из серьезных факторов созидания русской культуры XIХ — первой четверти ХХ столетия.

Преодоление ходульно-экзотического взгляда на кавказскую реальность способствовало появлению таких вершинных текстов русской прозы, как пушкинское «Путешествие в Арзрум» или лермонтовский «Герой нашего времени» . Кавказская проблематика (и связанные с нею темы восхищения, анализа, покаяния) как бы обрамляет весь круг творчества Льва Толстого — от «Казаков» до «Хаджи Мурата». Эстетическое наследие народов Кавказа существенно повлияло на русский живописный авангард начала ХХ века . А уж в дальнейшем, если хронологически забежать вперед, — на весь магистральный путь русской поэзии (Маяковский, Пастернак, Мандельштам, Цветаева, Заболоцкий), существенно связанный с предшествующими традициями дворянской и разночинной культуры.

Если говорить о кавказских влияниях на высшие формы российского культуротворчества, то самым обобщенным образом этот кавказский опыт можно было бы выразить так.

Одна из важнейших задач искусства и — шире — самого человеческого духа заключается в том, чтобы понять и воспринять иного, не похожего на меня человека в особом, веками и веками слагавшемся контексте его жизнедеятельности, в его безусловной инаковости и одновременно в его неотчуждаемом и в глубине своей универсальном человеческом естестве. И этот опыт — непреложная часть моего мышления, моего мiроосмысления, моего самосознания, моей личности.

Однако многозначный период общеевропейской и российской belle é poque начала ХХ века был непродолжителен и увенчался периодом мiровых войн и тоталитарных диктатур, растянувшихся чуть ли не на весь ХХ век и передавших множество своих инерций нынешнему веку. В литературе немало сказано о закономерностях этого общеевропейского и общероссийского обвала, во многом связанного с рассогласованностью тогдашних производительных сил, интеллектуальных и социальных устремлений, с одной стороны, и с архаичностью веками складывавшихся структур сознания, управления и власти — с другой .

«Красное колесо»

Итак, общеевропейский обвал 1914-го и последующих годов во многих отношениях оказался для народов региона непоправимым. Тем паче что сам регион оказался в фокусе мегаломанских имперских устремлений начала века — пантуранства, пангерманизма, православного панславизма, британского и французского империализмов, а также в фокусе разогретых недавними революционными событиями в России, Турции и Иране конфликтующих местных национальных устремлений . Миллионы жизней были унесены событиями империалистической и Гражданской войн и всем множеством связанных с этими событиями социальных и этнических распрей, террором последующей диктатуры, коллективизацией, страшными событиями Великой Отечественной войны и сопутствовавшими ей депортациями — по архаическому принципу коллективной ответственности — неугодных сталинскому режиму народов. Депортации были тем более несправедливы, что некоторая часть мужчин из репрессированных народов сражались в рядах Советской Армии, а репрессии против коллаборационистов обрушивались и на безвинных — женщин, стариков, детей .

Разумеется, нельзя окрашивать весь советский период истории народов региона исключительно в черный (или красный) цвет, поскольку многое было сделано для развития производительных сил и инфраструктуры региона, заложены основы социальной поддержки населения, внедрен какой-то минимум понятий о социальной справедливости, в той или иной мере поддержана — пусть однобоко, но все же поддержана — преемственность местных культурных традиций. Не случайно же большинство жителей региона, раздосадованных всеми жестокими неурядицами постсоветской эпохи, с ностальгией вспоминают советские времена, точнее, самый, казалось бы, идиллический их период — вторую половину 50-х — первую половину 70-х годов . Обыденное сознание, а также сознание не вполне образованных или же не вполне добросовестных журналистов и «ученых», идеализируя краткий период послевоенного (по сути дела, послесталинского) прошлого и забывая обо всех жестокостях и противоречиях мировой и отечественной истории, ищут персональных виновников исторического обвала последних двух-трех десятилетий. Однако из поля зрения присяжных обвинителей чаще всего выпадает то обстоятельство, что этот обвал был невольно запрограммирован теми внутренними противоречиями национально-государственного строительства, культуры и социальности советской эпохи, которые оказались некоторым подобием адской машины под всем хрупким зданием кавказского общежития. И здесь, на мой взгляд, было бы уместнее рассуждать не в терминах персональной вины, а в терминах общей беды. И в этой связи я хотел бы выделить по меньшей мере три существенных фактора общесоветской истории, которые столь трагично отозвались на всем комплексе судеб народов региона. Я обозначил бы эти взаимосвязанные факторы так:

• технопопулистский характер советской модернизации;
• элементы нигилизма в культуре и политике;
• этнократизм не просто как принцип национально-государственного строительства, а как один из подспудных, но определяющих социетальных принципов советской эпохи.

Поговорим вкратце об этих трех факторах.

Технопопулистская модернизация

Утвердившаяся в 1920-е годы на Кавказе новая форма имперской организации — советская государственность — вольно или невольно приняла от своей имперской предшественницы, самодержавной России, модернизационную социоэкономическую, технологическую и культурную эстафету. Однако если для Российской империи модернизаторская активность знаменовала объективную самозащиту теократического и сословного строя в условиях тогдашнего наступления индустриально-урбанистических форм жизни, то модернизационная активность советской эпохи несла в себе совершенно иные мотивации:

• защиту социальных, властных и статусных притязаний новой элиты из разночинных и полулюмпенских низов. Эта элита пришла к власти неимоверными усилиями революционного подполья, гражданской войны, обуздания собственного народа и преодоления своих внутренних распрей;
• сближавший эту новую элиту и подвластные ей массы утопический проект «светлого царства», во многом коренившийся в идеологии победившего большевизма и к тому же впитавший в себя элементы уравнительных патриархальных чаяний крестьянских масс .

Этот своеобразный синтез марксистского авангардизма с элементами «шестидесятнического» утилитаристского нигилизма позапрошлого столетия и народническими чаяниями во многом определил духовный и институциональный облик победившей диктатуры . Крайний авторитаризм сочетался с заискиванием перед «классовым инстинктом масс», то бишь перед архаической «народной мудростью»; идея технологической эффективности уживалась со ставкой на жесткую и малоэффективную мобилизацию неквалифицированного труда; культ истории («историческая неизбежность», «историческая необходимость») — с практикой вопиющего вождистского волюнтаризма; военный иерархизм — с мечтаниями об уравнительных переделах. А глубочайшие базовые смыслы и структуры человеческого бытия и самосознания подгонялись под уничижительные категории «религиозных предрассудков», «интеллигентщины», «поповщины», «надстройки» и «прослойки» .

Разумеется, советский период в «Кавказском меловом круге», как и во всем необъятном Советском государстве, был ознаменован огромными достижениями в сферах интеллектуального и художественного творчества. Но эти достижения свершались не столько благодаря постулатам господствовавшей атеоматериалистической («марксистско-ленинской») идеологии, сколько вопреки оным. Здесь действовала скорее внутренняя автономная динамика «надстройки» и «прослойки», да к тому же и опиравшаяся на многозначную, но нередко творчески-эвристичную связь старых культур с модернизаторскими импульсами. Так было во многих гуманитарных науках (лингвистика, этнография, психология, философия); так было подчас в музыке, словесности, живописи, кинематографе. И это при том, что многих лучших представителей «надстройки» и «прослойки» репрессировали, «прорабатывали», замалчивали, выживали в эмиграцию.

Но что важно: сам этот социально-духовный синдром, который я определил как особый синдром технопопулистского модернизаторства , был объективно рассчитан на чисто сырьевое (и в этом смысле нигилистическое) отношение к пространствам, к богатствам природы, к культуре, к людям. Исходя из постулатов крайнего антииндивидуализма, такой синдром нес в себе не сплочение, но отчуждение людей , а с ним и объективные предпосылки негативного индивидуализма, криминализации, реархаизации.

Исторический запас прочности основанного на этом синдроме режима был ограничен. И такой предопределенный внутренний распад не мог не отозваться особой болью на судьбах различных регионов России, включая и тот, о котором здесь идет речь.

С этим синдромом в значительной мере связаны и следующие два фактора самоподрыва и распадения советской государственности в истории народов России и Кавказа.

Антикультура во власти

Утопический бунт против наследия традиционной и буржуазно-европейской (модернистской) культуры, который был характерен для советского периода, особенно для первых его десятилетий, иной раз принято прямолинейно интерпретировать в терминах заговора, злой воли. Разумеется, трудно представить себе без фактора злой воли тех или иных ставших у власти индивидов и групп такие акты коллективного вандализма, как осквернение кладбищ, разрушение или демонстративное осквернение монастырей, церквей, мечетей , дацанов и синагог . Разрушение и поругание храмовых зданий, начавшиеся со второй половины 20-х годов и продолжавшиеся до середины 60-х (и это при запрете храмостроительной деятельности), заведомо уродовали и обессмысливали всю тогдашнюю ландшафтную и градостроительную структуру .

Однако одной злой волей размах духовных трагедий объяснять невозможно.

Речь может идти скорее о глубоком смысловом и структурном кризисе сознания , когда обесценение традиционных духовных и культурных ценностей было усугублено взаимоналожением квазимодернизаторских утопических настроений на вековечные мечты традиционного человека о премудром упрощении жизни и о легком хлебе. Такого рода взаимоналожение и взаимное стимулирование ультрамодернизаторских и архаистических чаяний и определили, по мысли итальянского философа, становление той просветительски-бюрократической антикультуры, которой отмечен весь облик уже истекшего ХХ столетия . А также и ее след, который протягивается в нынешний век.

В этой обстановке, как пишет Андрей Зубов, «уничтожение главных носителей национального самосознания — высших сословий народов Кавказа, а также эмиграция облегчили культурную нивелировку населения региона на бытовом уровне. Репрессии против интеллигенции 20—60-х годов привели к еще большему упростительному смешению народов в 70—80-е годы» .

Слов нет, советская технопопулистская модернизация способствовала значительному росту технической компетенции и формальных показателей образованности населения, росту бытовых стандартов существования. Однако идейные приоритеты атеизма и материализма не могли в конечном счете не сказываться на понижении общего духовного стандарта и, следовательно, культуры личностей и масс, не могли не превращаться в предпосылки низменного национализма и религиозной ксенофобии.

Во время перестройки и уже в постсоветский период, когда было недвусмысленно разрешено храмовое строительство, отчасти изменились к лучшему сами ландшафты. Улицы любого из сколько-нибудь крупных населенных пунктов стали «дорогами к храму». Однако беда в том, что постсоветскому религиозному буму сопутствовали не только процессы многозначного переоформления социальных и властных структур. Неизбежное — в условиях распада советской системы и перераспределения власти и собственности — возрождение национальных и религиозных чаяний, происходившее в ситуации пресеченных и вульгаризированных традиций, не могло не привести к характерному для 1990-х резкому падению духовно-нравственных и интеллектуальных стандартов среди населения . Слабость и вопиющая неправоупорядоченность государства способствовали переходу экономической активности значительной части населения «в тень», в криминальные структуры .

Тем паче что этому падению сопутствовали и характерные для последнего десятилетия ХХ века деградация учебного и издательского дела, упадок творческого уровня значительной части научной и художественной интеллигенции, огрубение значительной части духовенства. А ведь для сколько-нибудь здравой ориентации в самом себе, в своих ближних, в своем мире человеку надлежит жить в некоторой гибко развивающейся системе традиций веры, мысли и творчества, включая и традиции обновления . И наоборот, обрывы культурной преемственности и ригидность жизненных отношений суть взаимосвязанные знаки торжествующей (пусть даже на время) антикультуры.

Этнократия

Эту проблему, опять-таки, мне приходится ставить в категориях не столько вины, сколько беды. Корни трагедии восходят к дореволюционным временам, когда народы Российской империи с их полутрадиционной социальной организацией и полутрадиционным менталитетом были вынуждены вступать в эпоху новых — нетрадиционных — экономических, технологических и интеллектуальных отношений. Именно в этом контексте завышенных ожиданий и разгоряченных страстей могут быть поняты мощные этнонациональные обертоны революционных событий 1905—1907 годов, последующие события азербайджано-армянских столкновений, события Первой мировой и Гражданской войн.

Трагизм событий гражданской войны на Кавказе следует подчеркнуть особо. Если Белое движение выступало под доктринерским и неосуществимым в тогдашних российских условиях, по сути дела, якобинским лозунгом «единой и неделимой России», а национальные или региональные движения в большей или меньшей степени, смотря по обстоятельствам, склонялись к лозунгам этнотерриториального сепаратизма, чреватого в условиях малоземелья и этнической чересполосицы ненавистью и кровью, то большевики нащупали некий особый путь. Сочетание логически несочетаемых идей «мiровой революции», «пролетарского интернационализма» и «права наций на самоопределение» позволило им, мобилизуя противоречивые социальные и национальные устремления значительной части тогдашнего российского населения, выиграть Гражданскую войну и во многих отношениях сохранить былую имперскую целостность . Причем опираясь на сочетание методов жесткой имперской централизации и выделения формально суверенных и произвольно районированных «союзных республик» и автономных структур на «национальных окраинах».

Здесь объективно сработал метод «разделяй и властвуй». Создание системы безусловно зависимых от Центра национально-государственных формирований оставляло за ним все возможности директивного руководителя, посредника и арбитра, а за местными партийно-государственными элитами из числа «титульных социалистических наций» — некоторый контроль над произвольно сформированными автономными территориями. Причем это был контроль в условиях этнической чересполосицы, недостатка земли и материальных ресурсов, неутихших этнорелигиозных страстей и быстро переоформлявшихся клановых связей.

Тем самым процесс реархаизации и, более того, криминализации былых авангардистских «нацкадров», допущенных к местной «кадровой политике», к частичному участию в репрессивном аппарате, к перераспределению местных ресурсов и дотаций из Центра, к статусу символического представительствования местных культур («национальные по форме и социалистические по содержанию»), был делом исторически обусловленным . Низкий духовно-нравственный уровень советской элиты в сочетании с малой хозяйственной эффективностью и постепенным политическим расслаблением Центра неизбежно порождал процесс социокультурной реархаизации. Былые ревнители пролетарского правоверия на протяжении десятилетий исподволь превращались в связанные круговой порукой кланово-этнократические группировки .

Обращение к полузабытым национальным и религиозным не столько даже ценностям, сколько символам в условиях разраставшихся и притом самых разнообразных и разнонаправленных международных контактов (с Западом, Турцией, Ираном, Арабским миром, территорией бывшей Югославии) оказывалось для местных соперничающих элит незаменимым ресурсом в борьбе за статус, за доступ не только в коридоры российского Центра, но и в международные структуры. Правовой нигилизм и вооруженный «беспредел» становились неотъемлемыми спутниками такого обращения. А былые эстеты и ревнители национальных наследий легко превращались в фигуры военно-криминального характера (Зелимхан Яндарбиев в Чечне, Джаба Иоселиани в Грузии, организаторы этнических чисток в Абхазии и многие, многие другие).

Так что одна из гримас нашей недавней истории заключается в том, что объективно рассчитанный на долгие десятилетия путь гражданских и демократических преобразований и вхождения не просто в современность, а в особо усложненный постмодернистский мiр оказался предпосылкой некоего частичного духовного и социального регресса. А последний стал платой за симуляцию национальных возрождений без глубоких духовных традиций, исторических знаний и культурной преемственности . Положение тем более драматично, что многие посткоммунистические лидеры, будучи плотью от плоти вчерашней номенклатуры, используют для поддержания и укрепления своей авторитарной власти всё те же привычные методы патерналистской мобилизации, включая нагнетание этнических и ксенофобских страстей . И касается это не только Кавказского региона или всего комплекса постсоветских «Востоков», но и в существенной мере как самой России, так и постсоветских «Западов» (Украина, Белоруссия, Молдавия, Балтия). Это же касается и республик бывшей Югославии, а по сути дела, и всех посткоммунистических стран Европы.

За былой нигилизм советского общежития, за нигилизм освободительных, равно как и ностальгических, притязаний 80—90-х, за нигилизм этнократической институционализации приходится платить кровью, этническими чистками, обескоренением, скитаниями, ожесточением и одичанием миллионов людей.

Близкие перспективы выхода из трагических разрывов «Кавказского мелового круга» пока не просматриваются, и вряд ли у кого-то есть готовые рецепты изживания всего этого комплекса десятилетиями и веками накапливавшихся и слишком далеко зашедших противоречий. Но, думаю, высказать некоторые свои соображения на возможные в будущем пути преодоления кризиса я вправе.

Нашу историю истекшего ХХ века можно было бы описать как время метаний между архаизмом (или, говоря аккуратнее, традиционализмом) массового сознания и идеями социально-политического авангардизма. Причем авангардизма в разных версиях — социалистических, технократических, националистических, рыночных. В каждой из этих версий преобладал и продолжает преобладать антикультурный, социоцентрический элемент, когда на первый план выдвигаются чисто властные и статусные притязания в отношении к самим себе и чисто сырьевой подход в отношении ко всем остальным.

В этих условиях альтернативой подобного рода нигилистическим подходам к человеческой реальности может быть только то, что я назвал бы культурной реформацией, или — в терминах одной из последних моих работ — переоткрытием человека . Или же умением увидеть человека «поверх барьеров», в его духовной сообщенности с другими, не похожими на него людьми, но в то же время в его неотъемлемом историческом и экзистенциальном своеобразии .

Такой подход предполагает нечто большее, нежели официально исповедуемая во многих странах Запада идеология мультикультурализма: важен не столько момент вынужденного и институционально упорядоченного сожительства несхожих этносов и субкультур, сколько осознанный принцип внутренней со-общенности непохожих друг на друга, но сродных в человеческом естестве, в задачах экологического выживания и в гражданском общежитии людей.

Речь, разумеется, не о рецептуре, а лишь о долговременном векторе и общекавказского, и общероссийского, и общечеловеческого развития. Тем более что общий контекст жизни и отношений народов России и Кавказа складывался не только веками совместного проживания, но и в ходе десятилетий становления нынешних глобальных отношений и связей.

Во всяком случае, без творческого подвижничества ныне разоренной и социально приниженной многонациональной и многоконфессиональной российской интеллигенции, не только культурной элиты, но и «низовой» интеллигенции — учительства, юристов, врачей, журналистов, приходского духовенства (по крайней мере, тех их групп, которые не ослеплены ксенофобией и корыстью), — конфликтная ситуация в регионе и в стране не может быть смягчена и оптимизирована.

Сказанное выше — не досужее интеллигентское мессианство и не абстрактные благопожелания. Речь идет пусть о далеко не достаточном, но все же существенно необходимом человеческом проекте нынешней российской эволюции. Ибо искусство рационального понимания и духовного постижения человека и мира — вещи всегда дефицитные, а уж в нынешней России и подавно. А если говорить в категориях чисто прикладных, то поднятие интеллектуально-духовной и человеческой планки современной российской культуры со временем так или иначе должно положительно сказаться на процессе нормализации жизни народов России.

Чтобы не быть голословным, я хочу в заключение этой статьи отметить по меньшей мере два прагматических аспекта ожидаемой мною «культурной реформации», связанной с многонациональной и многоконфессиональной российской культурой. Российской, хотя в исходных ее основах — и об этом нельзя забывать — великорусской.

Аспект 1 я связал бы с культурной поддержкой русскоязычных меньшинств российских «автономий» и стран ближнего и дальнего зарубежья — поддержкой не в ущерб «автономиям» или суверенным государствам . И не в «силовых» или «геополитических» видах, а ради гражданского и духовного достоинства и самой России, и миллионов рассеянных по всему свету и отчасти вросших в экономику, быт и культуру иных народов россиян. Рассеянных, но памятующих о своей исторической Родине, о культуре и языке и объективно призванных послужить налаживанию взаимопонимания России с иными, периферийно-российскими и зарубежными, народами. Увы, эта «алгебра» межнациональных и межгосударственных отношений весьма далека от тех скороспелых и - по существу - реваншистских политических и геополитических схем, что господствуют ныне в головах наших элит и «широкой общественности»…

Аспект 2 я связал бы с еще более запущенным и небрежимым процессом обустройства миллионов людей, переселившихся и переселяющихся в нынешнюю Россию из «автономий» и бывших союзных республик.

Значительная часть этой многомиллионной человеческой волны вынужденных мигрантов (не только великороссов, но и украинцев, армян, азербайджанцев, молдаван, чеченцев, турок-месхетинцев, немцев и многих, многих других) попросту бедствует. Сказать, что они обделены вниманием нашего бизнеса, наших государственных, партийных, церковных, профсоюзных и всяческих иных бюрократов, — значит ничего не сказать. Зачастую эти люди безотносительно к их этнической «графе», уже, по счастью, упраздненной, сталкиваются с пренебрежением, а подчас и с открытой враждебностью и преследованиями в местах их нового расселения. Хотя понятно и соперничество за статус, за подачки, за жалкую «жилплощадь», за уголок на базарном прилавке, за рабочие места, за невозделанные и запущенные угодья. Боюсь только, что эта предельная атомизация большинства постсоветских человеков грозит печально отозваться на будущих судьбах страны. Важность поддержки великорусских репатриантов на территориях Российской Федерации самоочевидна. Эти люди вернулись в собственный дом, да к тому же еще и в дом с демографическими показателями весьма тревожного свойства.

Что же касается иммиграции в нынешние великорусские области представителей иных народов, то со временем дети и внуки этих людей смогли бы стать полем российской «культурной радиации» (выражение Арнольда Джозефа Тойнби) в нынешнем диаспоризованном мире — только бы не покушаться на культурную идентичность этих людей, не отторгать их и в то же время не «перековывать» их в великороссы, а стараться, чтобы русская культура становилась открытой и привлекательной для новоприбывших. Формы будущей идентификации этих людей решать не нам, а их детям и внукам.

Духовные ресурсы русской культуры, веками созидавшейся людьми разных регионов, сословий, классов и этнических происхождений под самыми разнообразными и несхожими внутренними и внешними, в том числе и кавказскими, влияниями, и по сей день велики, хотя и подрываются бытовой ксенофобией и беззастенчивыми манипуляциями политиканов .

Эта культура — воистину всемирно признанный золотой запас, золотая валюта России. Однако эта валюта, как и всякий мир подлинных наработок человеческого духа, не может лежать под спудом, а призван действовать благодаря ценностям гуманизма (не побоюсь сказать, религиозного гуманизма) и гражданственности, но никак не ксенофобии и геополитической ностальгии. И особенно в эпоху той, по словам Мераба Мамардашвили, «антропологической катастрофы», когда потрясены сами «цивилизационные основы процесса жизни и общения» .

Эта мысль, хотелось бы думать, мало-помалу, с трудом, но все же доходит и до наших руководящих кругов. Так, 6 сентября 2001 года президент Российской Федерации Владимир Путин провозгласил с трибуны Нальчикского государственного университета, то есть в интеллектуальном центре столицы сложной, двусубъектной кавказской республики Кабардино-Балкарии, государственную программу толерантности. Разумеется, культурные состояния, в том числе и толерантность, не поддаются декретированию, даже и ex cathedra , да к тому же и толерантность — этническая, религиозная, субкультурная — пусть необходимая, но все же недостаточная духовная ступень к нормальному человеческому общежитию.

Подлинная же толерантность (понимают ли это наши власти и наше общество?) — в нынешнем понимании этого слова — есть не брюзгливое и вынужденное «терпение», а нечто большее и духовно значимое: умение, оставаясь самим собой, в какой-то мере осмыслить и почувствовать особую ценность, особую внутреннюю специфику иного, непохожего на тебя человека.

Так что президентская декларация в Нальчике представляется мне событием, имеющим пусть и ограниченный, но всё же и некоторый исторический смысл. Руководитель посттоталитарной (или, если угодно, неототалитарной) России произнес ex cathedra некое человеческое слово. Как-никак, слово тоже дело. Но дело, повторяю, не просто в государственных директивах или интеллигентских благопожеланиях, а в призвании раздираемой конфликтами России выжить и осуществить себя в поистине тектонических культурных процессах будущего. И как раз в тот период, когда недостаток разумения, веры и культуры миллионы людей пытаются компенсировать бэконовскими идолами этнонационализма и религиозной нетерпимости.

Примечания

[i] Гефтер М.Я. От народофобии — к миру миров // Феномен народофобии. Казань, 1994. С. 6.

Трудно представить себе судьбы государств и народов Кавказского региона, не принимая во внимание историю народов, живших или продолжающих жить за нынешними южными пределами закавказских республик. Так, например, лазы, обитающие на территории Турции, представляют собой исламизированную и в значительной мере отуреченную ветвь грузинского народа; население Западной Армении в период Первой мировой войны оказалось жертвой османского геноцида; миллионы азербайджанцев компактно проживают на северо-западе Ирана. Но разговор о землях и народах, сопредельных нынешнему Кавказскому региону, — разговор долгий и трудный, заслуживающий особого времени и места.

Едва ли правомерно толковать эти черты как исключительные свойства кавказской психеи. Черты рубежной психологии характерны для многих древнейших народов Европы — горцев или островитян, — сумевших исторически выжить в условиях тягчайших внешних натисков, закрепиться в особых экологических нишах и, сохранив мощнейшие элементы традиционных укладов, развить многомиллионные и высокоприспособленные диаспоры в странах Старого и Нового Света. Таковы, например, албанцы, сицилийцы, сардинцы, корсиканцы, баски — великие и древние, полувосточные маргиналы Европы, европейцы, предшествовавшие культурно-историческому сложению самой Европы. Эту мысль я сформулировал благодаря беседе (02.03.2002) с живущим в Италии русским математиком Андреем Александровичем Аграчевым.

См.: Ерохин В.П., Мурадян Р.А., Рашковский Е.Б. и др. Круглый стол: Кавказ и Россия // Дагестанское село: Вопросы идентичности: (На примере рутульцев) / Отв. ред. Т.Ф. Сиверцева. М.: ИВ РАН, 1999. С. 328.

[v] Деморализующими факторами кавказского общежития в течение веков были подкупы и стравливание местных князьков и воинов со стороны более сильных и богатых соседей и превращение Кавказа в некое поле перманентной охоты за рабами. Еще в первой половине позапрошлого века на невольничьих рынках Турции и Ирана торговали «черкесами» и иными «кавказскими пленниками» (см.: Spencer E. Travels in Circassia, Krim Tartary, etc. A Steam Voyage down the Danube, from Vienna to Constantinople and round the Black Sea in 1836. Vol. 1. - L.: H. Colburn, 1838. P. XVII-XVIII, вторая пагинация; P. VI, первая пагинация; Р. 268-269.

О коллизии относительной простоты и архаичности социальных основ традиционного кавказского общежития и одновременно тонкости и сложности религиозной и художественной культуры местных народов, отчасти компенсирующих суровость и архаизм их социального бытования, см. в трудах А.С. Башкирова, С.О. Хан-Магомедова, В.И. Морковина, А.К. Аликберова и др.

См.: Петров А.М. Российская империя и внешняя торговля зарубежной Азии // Зарубежный Восток: Вопросы истории торговли с Россией. М.: ВЛ РАН, 2000; Иванов С.М. Из истории русско-турецкой торговли в XVII — начале ХХ в. // Там же. Можно было бы вспомнить в этой связи имена кавказцев - российский бизнесменов первой величины: Асадуллаевы, Дадашевы, Лианозовы, Манташевы, Тагиевы и др.

Что касается поэтов Западной («Турецкой») Армении, то и их не обошли российские духовные, литературные и революционные влияния (об этом много и детально писал в своих трудах В.Я. Брюсов).

См.: Рашковский Е.Б. Научное знание, институты науки и интеллигенция в социокультурной динамике Европы, России и Третьего мира: XVIII—XX века / Дис. в виде научного доклада… М.: ИМЭМО РАН, 1997. С. 19—20.

Nota bene . Некоторая часть лидеров КПСС и «перестроечной» эпохи (Шаумян, Нариманов, Тер-Петросян (Камо), Махарадзе, Сталин, Орджоникидзе, Енукидзе, Вышинский, Берия, Карахан, Катанян, Лакоба, Багиров, Микоян, Калмыков, Деканозов, Алиев, Демирчян, Примаков, Лебедь, Горбачев, Шеварднадзе, Коков и многие другие), а также ряд деятелей постсоветских компартий (Кондратенко, Ткачев, Умалатова, Евгений Джугашвили) — все они выходцы из «пассионарного» Кавказского региона. Но лишь самый недалекий или недобросовестный интерпретатор может усмотреть в этом факте какое-то свидетельство против народов региона. Речь идет о другом: этот факт свидетельствует о том, что народы региона находились и находятся в острейших критических точках пересечения истории Европы, России и Востока.

См.: См.: Рашковский Е.Б. Россия и сопредельный Восток в культурологической перспективе // Pro et Сontra. 2000. Т. 5. № 3. С. 149—155.

Эта проблематика многосторонне проанализирована в трудах таких православных мыслителей, как Н.А. Бердяев, Б.П. Вышеславцев и Г.П. Федотов; в нынешней русской обществоведческой литературе данной проблеме посвящены труды М.А. Чешкова и Г.С. Киселева; она глубоко описана в художественной прозе Николая Нарокова, Григола Робакидзе, Василия Гроссмана, Василя Быкова, Александра Солженицына.

В бытность мою в селах высокогорного Дагестана (Цумадинский район) тамошние муллы рассказывали мне об имевших место, наряду с закрытием мечетей, случаях демонстративного сожжения мечетных ковров и книг духовного содержания (см.: Рашковский Е.Б. Дневник культуролога // Дагестан: Село Хуштада. М.: ИВ РАН, 1995. С. 23).

Опять-таки мое личное свидетельство (город Батуми, 1988 г.): улица, на которой стояла оскверненная и изуродованная синагога, словно бы в знак глумления называлась именем Карла Маркса, известного своей лютой ненавистью к иудаизму, равно как и к христианству. По словам моего информатора, грузинского поэта, переводчика и общественного деятеля Джемала Аджиашвили (1944-2013), в 90-е годы Батумская синагога была восстановлена при содействии грузинского государства и вновь освящена.

Вспомним, что история уничтожения по личному распоряжению Сталина средневекового храмового комплекса над Тбилиси стала в начале 80-х сюжетной основой фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Произносимая великой актрисой Верико Анджапаридзе заключительная фраза фильма «Если улица не ведет к храму, — зачем она?» стала у нас, в России, крылатой.

См.: Брагина Е.А. Новое содержание проблемы развития // Россия и Закавказье: реалии независимости и новое партнерство / Под ред. Р.М. Авакова и А.Г. Лисова. - М.: Финстатинформ, 2000. С. 96-97.

См.: Eisenstadt Sh. N . Intellectuals and Tradition // Intellectuals and Tradition / Sh. N. Eisenstadt, S. R. Graubard (eds). N. Y.: Humanities Press, 1973.

На Кавказе такое сохранение не было абсолютным. Советское государство оплатило союзничество Русской и Турецкой революций западной частью российской Армении (отторжение района Карса и Ардагана в 1921 году), что трагически сказалось на судьбах сотен тысяч людей — армян, грузин, молокан, духоборцев.

Дополнительным фактором криминализации было еще и то обстоятельство, что строгое соблюдение советской системы финансовой дисциплины, централизованных ГОСТов, штатных расписаний не давало возможности наладить сколько-нибудь эффективное производство и обеспечить людям хотя бы скудный минимум бытовой защищенности. Советским «хозяйственникам» приходилось ловчить, изворачиваться, откупаться от шантажистов из партийных и правоохранительных органов (мемуарные свидетельства об этой стороне жизни послевоенной грузинской «глубинки» см.: Зальцман М. Меня реабилитировали… Из записок еврейского портного сталинских времен. - М.: Русский путь, 2006. С. 232-246). Традиции нынешней коррупции и рэкета на просторах СНГ имеют долгую социалистическую предысторию.

Феномену человека.

Эта культурно-реформационная тема развивалась в поздних трудах таких мыслителей, как М.М. Бахтин, Г.С. Батищев, В.С. Библер, М.Я. Гефтер, М.К. Мамардашвили, протоиерей А.В. Мень. Обоснованию данной темы посвящена важная часть трудов нынешних русских мыслителей и философов С.С. Аверинцева, А.В. Ахутина, С.С. Неретиной, А.П. Огурцова, Г.С. Померанца.

Рациональное — в строгом философском понимании этого слова — вовсе не равнозначно деляческому и манипулятивному.

К сожалению, перспективно-стратегическая важность для России (именно для России!) суверенитета республик постсоветского Востока еще не вполне понята даже многими специалистами, не говоря уже о массе нынешних дилетантов от геополитики, — имя же им легион.

Мамардашвили М.К. Сознание и цивилизация // О духовности. Тбилиси: Мецниереба, 1991. С. 26.

Печатается с небольшими изменениями.