Значение вульгарный социологизм в большой советской энциклопедии, бсэ. Мих
Это направление в науке о литературе является одним из наиболее традиционных. Уже в античности литература рассматривалась как важное общественное явление. В этой связи достаточно сослаться на Платона, так много и так противоречиво писавшего о месте художественного творчества в государстве. В новое и новейшее время социологические подходы к литературе основывались на различных социологических и экономических теориях. В этом отношении особенно сильное влияние на литературоведческую мысль XX века оказал марксизм.
Марксистская критика зародилась еще во второй половине XIX века (Г. Плеханов, Ф. Меринг, П. Лафарг и др.). В Советском Союзе марксистское литературоведение было официальной наукой о литературе. И этот официальный статус во многом способствовал его дискредитации. В странах Западной Европы марксистская критика существовала наряду с другими подходами и, несмотря на характерный для многих литературоведов вульгарный социологизм (слишком плотная "привязка" литературы к экономике), добилась определенных исследовательских успехов. Во всяком случае, один из крупнейших историков литературоведческой мысли Запада, Р. Уэллек, говорит о некоторых марксистских критиках с уважением и признает их заслуги.
У марксистской, как и у психоаналитической критики, при всей склонности к догматизму была своя исследовательская "тема", освоить которую не могли ни новые критики, ни структуралисты.
В настоящее время марксистская критика аттестуется обычно как старомодная. Самостоятельное значение ее невелико, но в различных сочетаниях (с фрейдизмом, идеологией "новых левых", структурализмом) она продолжает оставаться достаточно востребованной в западной науке о литературе.
Сильной стороной марксистского литературоведения было стремление подходить ко всем литературным явлениям исторически и диалектически. Слабым же местом является преувеличенное внимание к экономическим факторам как порождающим литературу, так и отраженным в ней. Следствием этого выпячивания экономического фактора является вульгарный социологизм.
Основное распространение вульгарный социологизм имел в СССР в 1920–1930-х годах. Его наиболее видные представители (В. Фриче, В. Келтуяла, В. Переверзев) в любом произведении находили прежде всего выражение классовой "психоидеологии", практически игнорируя его философское и эстетическое содержание. Отголоски вульгарного социологизма сказывались в советском литературоведении еще многие годы.
Большое распространение получила в XX веке так называемая социокультурная критика. Ее наиболее ярким представителем был крупнейший английский литературовед Ф. Р. Ливне (1895–1978). Особенности той или другой литературной эпохи, по мнению Ф. Р. Ливиса, определяются социокультурным фоном эпохи, господствующими идеями и мировоззрением. Не сбрасываются также со счетов экономические факторы и уровень развития цивилизации. Правда, Ливис резко противопоставляет, говоря о XX веке, цивилизацию и культуру. Машинная, механистическая цивилизация XX века, олицетворением которой является для английского литературоведа Америка, враждебна культуре, литературе, духовности. Носителями истинной духовности является "культурное меньшинство". Вместе с тем, ученый Ливис не склонен идеализировать творческую личность, противопоставляя ее, по примеру романтиков и эстетов, "толпе". Поэт относится к избранному меньшинству, к культурной элите, но он скорее, по мнению Ливиса, духовный лидер общества, нежели его антагонист. В методологии Ф. Р. Ливиса отдаленно проступают некоторые черты культурно-исторической и духовно-исторической литературоведческих школ XIX века. Другие, склонные к социологическим подходам ученые, комбинируют более современные теории. Показательны в этом отношении работы бельгийского исследователя Л. Гольдмана, который стремится к соединению структуралистской и социологической (в частности, марксистской) методологий. В книгах "Марксизм и социальные науки", "О социологии романа", "Умственные структуры и культурное творчество" и др. Л. Гольдман, подобно другому "социальному" структуралисту-антропологу К. Леви-Строссу, придает первостепенное значение "ментальным структурам", детерминируя ими все поведение и все проявления (включая и литературные) человека. Эти структуры формируются, утверждает Л. Гольдман, социальной группой, к которой принадлежит индивид, и могут проявляться без участия сознания. Они сильнее сознательных (например, политических) убеждений. Ментальные структуры определяют как характер произведений, так и особенности его восприятия читателем.
Социологическое литературоведение в его различных вариациях является не только одним из самых традиционных, но и одним из самых стабильных. Какие бы модные и изощренные методы исследования ни возникали, они не в состоянии вытеснить социологическую методологию, исходящую из простой и верной посылки, что литература – отражение жизни общества.
Рассмотренные направления являются лишь важнейшими в литературоведении XX века. Различных школ, течений, методологий значительно больше. В последние годы западные идеи все активнее проникают в русское литературоведение, хотя и в годы, когда марксистская критика доминировала и была официальной, активно развивались структуралистские, семиотические (В. Пропп, Ю. Лотман, Б. Успенский, Вяч. Иванов, В. Топоров и др.) и некоторые другие "немарксистские" методы. Традиции знаменитых русских литературоведов XIX века были продолжены в XX столетии В. Жирмунским, М. Бахтиным, А. Лосевым, М. Стеблиным-Каменским и др. Некоторые западные школы испытали влияние русской литературоведческой мысли. "Новая критика", например, во многом повторяла идеи и подходы, выдвинутые так называемой "русской формальной школой". Заметно влияние на западное литературоведение работ В. Проппа, Ю. Лотмана, М. Бахтина.
В известной басне И.А. Крылова петух восторгался пением кукушки уже по той причине, что кукушка нахваливала его собственное. Этот сюжет, принадлежащий к своего рода классическим, прекрасно раскрывает глубокую мысль, согласно которой похвала бывает разной и нужно уметь её различать. Отсюда следует, однако, и то, что далеко не всякая похвала должна быть встречена ответной.
Несколько лет назад свет увидел сборник работ М.А. Лифшица «Надоело. В защиту обыкновенного марксизма», а совсем недавно появилась и на него за авторством Д. Потоцкого. Как может убедиться каждый, рецензент, стоящий на марксистских позициях, в целом положительно характеризует рецензируемый им труд. Признавая выдающиеся заслуги его автора перед марксистской эстетикой и наукой вообще, не оставляя незамеченными и особенные достоинства этого сборника, Д. Потоцкий подчеркивает его сохраняющуюся актуальность и ценность, несмотря на прошедшие со времени написания основных текстов, составивших издание, почти семь десятков лет.
У всякого, кому не безразлична судьба философского наследия М.А. Лифшица и всего «течения» 1930-х, появление положительной рецензии на этот прекрасный сборник, казалось бы, не может не вызывать хотя бы сдержанного одобрения. Причисляя себя к заинтересованной публике, и я бы очень хотел встретить её с воодушевлением как ещё одно свидетельство того, что работы философа не забыты и находят дорогу к своему читателю. Однако какое-то смутное внутреннее чувство предостерегает от слишком поспешных выводов.
В первом приближении можно заметить, что рецензия Д. Потоцкого состоит как бы из двух частей: сначала речь идет о содержании рецензируемого сборника, а затем проводится мост ко дню сегодняшнему с его заботами и проблемами. Знакомя нас содержанием, Д. Потоцкий отмечает, что «основу книги составляют полемические работы Лифшица периода литературных дискуссий 1930-х годов [...] и его интервью Ласло Сиклаи, в котором он высказал более поздний взгляд на события тех лет». Как повествует дальше автор, в дискуссиях 30-х столкнулись между собой с одной стороны - «Михаил Лифшиц, венгр Дьёрдь Лукач и дочь польского революционера Феликса Кона Елена Усиевич», а с другой - «приверженцы т.н. “вульгарной социологии”». В чём же заключался предмет этих дискуссий, что стало камнем преткновения? Д. Потоцкий пишет об этом так:
«Игнорируя всякий здравый смысл, “литературоведы от номенклатуры” [т.е. вульгарные социологи] сводили свои научные изыскания к выведению литературных достоинств великих писателей через определение их классовой принадлежности, [...] до предела примитивизировали марксистскую теорию, [в результате чего] отдельные теоретические положения, например, “классовая борьба”, оказывались чистой схоластикой, пустой фразой».
Но что же противопоставили идеям вульгарных социологов Лифшиц и его единомышленники? Исходя из рецензии, всё, что можно об этом сказать, сводится, по сути, к одной единственной фразе: «Целью Лифшица была борьба за научность и чистоту марксистского подхода». Эта фраза повторяется на протяжении всего текста на разные лады: так, согласно автору, литературная группа, ядро которой составили Лифшиц, Лукач и Усиевич, выступала «прежде всего за художественную ценность искусства и чистоту идей Ленина и Маркса», а глубокой сутью «идейного противостояния Лифшица и его товарищей с представителями “вульгарной социологии”» была «борьба за научность и чистоту марксистского подхода», и, конечно, отмечается, что сам М.А. Лифшиц «в своих критических работах, приведённых в сборнике, выступает с позиции защиты идеалов марксистской эстетики». Сказанное здесь кажется верным, но достаточно ли этого?
Как известно, чересчур абстрактная правда может довольно легко обернуться ложью, а истина всегда конкретна. И потому прекрасная декларация о защите идеалов марксистской эстетики остается только лишь пустой фразой, если дальше речь не идёт о том, в чем же, собственно, эти идеалы заключаются. К сожалению, нигде в тексте мы этого не увидим. А между тем для М.А. Лифшица этими идеалами являлись верность истине, добру, красоте, глубокая убежденность в объективности их существования, в реальности абсолютного, во всём том, что составляет ядро философии марксизма, и что отличало её тогда и продолжает отличать до сих пор от всех ходячих пошлостей века. Именно вокруг этого содержания и разворачивались литературные дискуссии 30-х годов. И если мы остановимся, как это делает Д. Потоцкий, на простой констатации факта, согласно которому «течение» отстаивало «научность и чистоту марксистского подхода», всё наше последующее повествование с необходимостью приобретет тревожащую двусмысленность, что и можно наблюдать в рецензии. Убедиться в этом довольно легко. Достаточно задаться вопросом: кем же были эти вульгарные социологи? Согласно Д. Потоцкому, они представляли собой приверженцев «формального подхода к марксистской теории, позитивизма и примитивно понимаемого детерминизма». Хорошо, но и эта обличительная характеристика повторяет судьбу положения о «чистоте марксистского подхода». Уже при беглом взгляде на действительную позицию вульгарной социологии здесь обнаруживается довольно досадная проблема: оказывается, что те самые «литературоведы от номенклатуры» чаще всего обращались именно к пресловутой «научности марксистского подхода», что отмечает и сам Д. Потоцкий: «критерием истины выступало следование - формальное! - классическим текстам Маркса и Ленина». Так чем же это отличается от описываемой в рецензии позиции М.А. Лифшица? Стало быть, и те и другие защищали «чистоту идей Ленина и Маркса». Возможно, ключевую роль здесь играет именно формализм и примитивность подхода, но вернемся к этому позже, а пока подумаем, возможно ли, оставаясь на позиции рецензента, хоть как-то отличить Лифшица от Ермилова или, скажем, от Фриче? Не станем, однако, и здесь судить слишком поспешно, быть может, в тексте мы все-таки найдем ответ на этот вопрос. Так, например, в самом начале рецензии мы видим, что представители вульгарной социологии были не кем иным, как «партийными приспособленцами», и если с формальной точки зрения, как она подается в рецензии, нам трудно усмотреть различия (и те и другие защищали «чистоту идей Ленина и Маркса»), то уж при рассмотрении существа дела мы с ними точно разберемся. Беспринципное приспособленчество под маской настоящего марксизма - вот с чем боролось течение 30-х. Но тут снова мы будем вынуждены заметить: «Всё это верно, но опять и опять - слишком абстрактно». В чем состояло это приспособленчество, кто, почему и как его осуществлял? Об этом автор рецензии предпочел не говорить. Но если мы хотя бы полистаем тексты пресловутых «вульгарных социологов», то без труда сможем обнаружить и у В. Переверзева, и у В. Фриче, и у И. Нусинова как незаурядную ученость, так и самую искреннюю, даже где-то безрассудную веру в собственную правоту, что очень далеко от обычного приспособленчества и вульгарности. Неспроста М.А. Лифшиц многие годы спустя напишет:
«Вульгарная социология была своего рода цинизмом, верой в силу, но цинизмом теоретическим, сопровождаемым фанатической убежденностью. Эти сверхматериалисты были иногда, конечно, далеко не всегда, идеалистами в практическом отношении».
И пусть нас не смущает указание на то, что «идеалистами в практическом отношении» они были далеко не всегда. Сам ход исторических событий, последовавших после разгрома вульгарной социологии, раскрывает нам природу этого приспособленчества: окончательно в свои права оно вступило именно тогда, когда бывшие социологи искусства вынуждены были облачиться в народные платья, когда в словаре студентов ИФЛИ появилось выражение: «Еще одного классика изнародовали...». И хотя явление приспособленчества и было тогда широко распространено, уместно ли всё же говорить о нём как об определяющем качестве вульгарной социологии, в этом ли было заключено ее основное содержание? Отчасти - но только отчасти - да, впрочем, вопрос этот значительно шире и интереснее. Без сомнения, вульгарные социологи тоже боролись именно за «чистоту марксизма». Учитывая эту немаловажную сторону дела, рассмотрим другой краеугольный тезис автора рецензии, который звучит так:
«литературоведческие работы представителей “вульгарной социологии” до предела примитивизировали марксистскую теорию. В их интерпретации отдельные теоретические положения, например, “классовая борьба”, оказывались чистой схоластикой, пустой фразой».
Обратимся к определению вульгарной социологии у М.А. Лифшица:
«[Вульгарная социология] это система взглядов, коренным образом противоположная марксизму и в этом смысле опаснейшая в нашем веке, ибо она похожа на марксистскую постановку вопроса сугубо внешне, ну, как согласно Апокалипсису, антихрист должен быть похож на Христа. Тем не менее, это все же, согласно догматам церковной веры, два враждебных полюса. Вот так же точно и марксизм имеет своего карикатурного соперника, коренящегося во всей совокупности общественных идей или, вернее, общественных мифов XX века. Вульгарная социология представляет собой, несмотря на достаточную палитру марксистских формул, ответвление общемирового социологического релятивизма XX века в духе ли Мангейма, в духе ли Франкфуртской школы, в духе ли вообще всяческой профессорской или публицистической социологии в катедер-марксистском облачении».
Получается, что дело не сводится к неумелому применению марксистской теории. В одной из архивных заметок Лифшица, написанных гораздо позднее, мы можем встретить и такое пояснение, согласно которому этот
«вульгарный марксизм […] не излишнее усердие, не невежд невинная простота. Кто этого не понял и теперь, тот продолжает ту же линию, находящуюся в полном противоречии с мировоззрением подлинного марксизма - Маркса и Ленина».
А потому вульгарная социология представляла собой скорее заражённую марксизмом буржуазную философию, чем зараженный буржуазной философией марксизм.
Если бы дело обстояло так, что «течение» просто разоблачало формализм в подходе, неумелость применения теории исторического материализма к сложнейшим вопросам искусства, дурацкие формулы и другие проявления вульгаризации марксизма, оно бы не вступило в тот конфликт с господствовавшим тогда направлением, закончившийся дискуссией, даже битвой 1936 года. И всё напряжение этой битвы исходило, конечно, не из уличения вульгарных социологов в «формальности подхода к марксистской теории, позитивизме и примитивно понимаемом детерминизме» - действительным его истоком явилась самая глубинная сторона дела, затрагивающая «духовное бытие» идей противника, «моральную сторону их самооправдания». В рецензии мы не встретим и слова об этой «стороне» - а в этой «стороне»-то и суть дела.
По словам Д. Потоцкого,
«идейное противостояние Лифшица и его товарищей с представителями “вульгарной социологии” шире, чем просто поиск грубых ошибок у оппонентов, это противостояние выходит за рамки дискуссий о литературе и искусстве».
Но всё дело в том, что столкновение «течения» и его противников в 30-е годы было не столько шире поиска грубых ошибок у оппонентов в упомянутой уже не раз дискуссии о литературе и искусстве, сколько глубже. Без отражения этой глубины любые фразы о расширении с неизбежностью остаются бессодержательными, какими мы и встречаем их на страницах рецензии.
В богатом наследстве, оставленном нашей эпохе 30-ми годами прошлого века, почетное место занимает идея борьбы на два фронта, послужившая основой для развития материалистической диалектики. Не обходит ее стороной и автор рецензии. По словам Д. Потоцкого, «“методика борьбы на два фронта” это тонкий и очень точный механизм развенчания различных псевдонаучных теорий (не только квазимарксистских). Средство отделения мух от котлет». Таким образом, «методика Лифшица» есть надежнейшее средство, способное помочь разобраться в сложной ситуации современности.
Диалектика, как известно, учит различать, находя разницу подобий и подобие различного. Либералы и консерваторы - две стороны одной медали, и если бы мыслящая часть нашего общества могла понять эту истину во всей её глубине, то мы избежали бы многих несчастий. На первый взгляд может показаться, что рецензент усвоил этот важнейший тезис «течения», он пишет:
«Представители модернизма-авангарда в искусстве и партийные функционеры от правительства являются частью одного господствующего, как и много лет назад, либерально-консервативного лагеря, в котором роль консерваторов-охранителей играют “православные государственники”, говорящие о традициях и морали, а “либералов-бунтарей” - деятели “современного искусства”, либеральные журналисты и потворствующие им “эксперты” и “просвещённые” чиновники».
И что же это означает для политической практики? Отвернуться с гордым видом и от тех, и от других - и от либералов, и от консерваторов, сохраняя в чистоте свой «марксизм»? Высокопарно рекламировать себя в качестве идеологов «пролетариата» и «классовой борьбы», когда никакой борьбы никакого чистого, умного и организованного, понимающего свои действительные интересы «пролетариата» и признаков даже не видно? Нет, мысль течения была совершенно иной, ведь и Г. Лукач, и М. Лифшиц, и Е. Усиевич, и И. Сац были прежде всего людьми дела, а не фраз. Вся суть «течения» - найденная им альтернатива в практически безальтернативное время. Вот чему надо нам сегодня учиться у этих борцов и мыслителей. Идея борьбы на два фронта заключала в себе актуальнейшую мысль, более того - тактику и стратегию: как быть вместе с народом, когда он выступает против самого себя, когда сам народ антинароден в некоторых важных своих проявлениях. Очищенному до состояния стерильности марксизму, лишённому идеалов истины, добра и красоты, подобные диалектические тонкости ни к чему. Но этот «чистый марксизм», согласно убеждению М. Лифшица, гораздо ниже обыкновенной буржуазной демократии, он ниже даже демократии мелкобуржуазной, именно он, абстрактный марксизм, представителями которого были образованные и нередко субъективно честные люди, явился проводником самых тёмных социальных сил и тенденций. Вот о каких трагических уроках следует нам всем задуматься, критикуя сталинизм и его идеологов с позиций марксизма.
Но вместо всей этой актуальной проблематики, которой буквально дышит каждая страница сборника статей Лифшица, мы узнаем из рецензии, что, оказывается, Лифшиц был «борцом за научность и чистоту марксистского подхода». Очистив подобным образом работы М.А. Лифшица от конкретного содержания, мы получаем готовый к употреблению продукт, равно удобный как для вульгарных социологов былых времён, так и для ортодоксальных марксистов нашего времени, гордых первых учеников прогресса.
Хорошая рецензия - это ворота в мир рецензируемого произведения, дурная рецензия - тоже ворота, но в мир самого рецензента. Представляется, рецензия Д. Потоцкого не даёт верного ориентира, верного подхода для начала серьёзного разговора об идеях российского марксистского «течения» 30-х годов. Такая рецензия может быть написана даже без обращения к произведению, которому по видимости посвящена. Здесь оно выступает лишь формальным поводом высказать свою позицию по тем или иным вопросам. Это можно принять, если подобное высказывание не искажает объективное содержание предмета. Ну а если всё же искажает? В таком случае это уже подделка - подделка произведения под чью-то мысль. А этого принять уже никак нельзя.
Догматическое упрощение марксистского метода главным образом в области истории, художественной критики, теории искусства, литературы и других форм общественного сознания; более широко - абстрактное понимание марксизма, ведущее к утрате его подлинного богатства и к ложным политическим выводам, `карикатура на марксизм` (см. В. И. Ленин, Полн. собр. соч.(сочинение), 5 изд., т. 30, с. 77).
Термин `вульгарный социологизм ` употребляется в советской печати с 30-х гг., но само это явление известно гораздо раньше. Ещё при жизни К. Маркса и Ф. Энгельса к рабочему движению примкнуло много полуобразованных представителей буржуазной интеллигенции, превративших марксизм в грубую схему, ведущую к оппортунизму или анархическому бунтарству. Одним из типичных представителей вульгарного социологизма в России был В. Шулятиков. `Шулятиковщина` - термин, созданный Плехановым для характеристики В. с. в области истории философии (1909).
После Октябрьской революции быстрое распространение марксизма вширь и приспособление к нему части старой интеллигенции сделали вульгарный социологизм явлением заметным и представляющим серьёзную опасность.
В идейном отношении вульгарный социологизм явился общей питательной средой для разных `левацких` движений, отвергающих наследие старой культуры - от проповеди уничтожения музеев до теории растворения искусства в производстве и самой жизни. Так, считалось почти доказанным, что наиболее `созвучны` пролетариату `организованные` направления в живописи, вышедшие из кубизма. Станковую живопись отрицали во имя монументальной. Литературные жанры, унаследованные от старого общества, также были поставлены под сомнение - существовали теории отмирания трагедии и комедии. Более умеренное течение вульгарного социологизма рассматривало старую культуру как громадное кладбище формальных приёмов, которыми победивший пролетариат может пользоваться для своих утилитарных целей, соблюдая при этом известную осторожность.
В области русской истории вульгарный социологизм часто сводился к выворачиванию наизнанку официальных схем прежней историографии. С вульгарно-социологической точки зрения Лжедмитрий и Мазепа были представителями революционных сил своего времени, а прогрессивное значение реформ Петра ставилось под сомнение. Вообще всё, связанное с национальной традицией и старой государственностью, было заранее осуждено `революционной` фразой.
Та же логика действовала в области истории духовной культуры. Вульгарный социологизм видел свою цель в разоблачении писателей и художников прошлого как служителей господствующих классов. С этой точки зрения каждое произведение искусства - зашифрованная идеограмма одной из общественных групп, борющихся между собой за место под солнцем. Так, Пушкина превращали в идеолога оскудевшего барства или обуржуазившихся помещиков, Гоголя - в мелкопоместного дворянина, Л. Толстого - в представителя среднего дворянства, смыкающегося с высшей аристократией, и т.д. Считалось, что декабристы защищали не интересы народа, а дело помещиков, заинтересованных в торговле хлебом. Задача пролетарского художника также сводилась к особому выражению глубинной `психоидеологии` своего класса.
Наивный фанатизм вульгарного социологизма был отчасти неизбежным следствием стихийного протеста против всего старого, преувеличением революционного отрицания, присущим всякому глубокому общественному перевороту. В нём проявился также недостаток марксистски подготовленной интеллигенции, способной дать научное объяснение и действительно партийную, коммунистическую оценку сложным явлениям мировой культуры.
С другой стороны, было бы ошибкой рассматривать вульгаризацию марксизма как простой недостаток марксистской культуры. Многие представители вульгарного социологизма были вовсе не вульгарны, а, наоборот, слишком изысканны - грубости вульгарно-социологического метода были для них делом пресыщения, своего рода философией, сознательно или бессознательно принимаемой. Вульгарный социологизм - явление не личное, а историческое. Это примесь буржуазных идей, влияние психологии тех общественных сил, которые принимали участие в революции, но для себя и по-своему, той мелкобуржуазной психологии `маленького чумазого`, которую В. И. Ленин считал самой большой опасностью для подлинной пролетарской культуры (см. Полн. собр. соч.(сочинение), 5 изд., т. 36, с. 264). Время наибольшего распространения вульгарного социологизма было исчерпано в 30-х гг. Громадные социальные и политические изменения, происшедшие к этому времени в Советском Союзе, сделали прежнее выражение идей мелкобуржуазной демократии более невозможным, Исторический опыт свидетельствует о том, что современные рецидивы вульгарного социологизма также связаны со всякого рода `левацкими` движениями и теориями, абстрактным пониманием классовой борьбы и революции, отрицанием традиционных форм, отталкиванием от классической литературы и культурного наследия вообще.
Введение. § 1. Теоретическая система В.Ф.Переверзев а. 1. Теория образа. Искусство как игра. 2. Литературный герой как «социальный характер». 3. Герой и автор. Теория «переодевания». Литературное произведение и авторское сознание. 4. Теория стиля. Стиль и класс. Проблема литературного процесса. § 2. Теоретическая система «школы В.М.Фриче». 1. Понятие стиля. Стиль и класс. 2. Жанр и стиль. 3. Элементы художественной конструкции произведения . 4. Литературный процесс и его законы. Категории стиля и жанра в теории литературной эволюции. 5. Социологические литературные прогнозы. 6. «Антиподы и двойники». § 3. Методология форсоцев (эклектические направления в литературоведении и критике 20-х гг.) 3.1. «Социологический метод» П.Н.Сакулина. . 3.2. «Формально-социологический метод» Б.Арватова. 3.3.Теоретическая база «лефовской» критики.
Введение
В 20-е годы резко столкнулись полярно противоположные методологические принципы и подходы к литературе. Формальная школа и социологическое (его часто, и не без оснований, называют еще «вульгарно-социологическим») литературоведение развили свои теоретические принципы в чистом виде, с логической последовательностью и до конца.
Формализм объявил своим основным принципом положение о независимом, развивающемся по своим имманентным законам литературном «ряде». Всякое представление о причинных связях, выходящих за пределы этого «ряда» и связывающих его с действительностью или другими «рядами» культуры, отвергалось. «Превращение исторического параллелизма разных рядов культуры, – писал Б.Эйхенбаум, – в функциональную (причинно-следственную) связь насильственно и потому не приводит к плодотворным результатам» 1 . Другой основополагающий тезис – о художественном произведении как «внеположной сознанию данности» – превращал произведение искусства в вещь «в себе и для себя», отсекал его от сознания автора и читателя.
В вульгарно-социологической системе взглядов литература, напротив, рассматривается как прямое выражение средствами слова и образа экономического базиса и классового бытия. Неразличение, отождествление сознания и бытия, субъекта и объекта (об этом подробнее будет сказано ниже) породило механическое представление об отношении литературы к действительности, по которому литература является точной проекцией классовой «психоидеологии», а классовая «психоидеология» полностью адекватна экономике. Изменения в экономических условиях с абсолютной необходимостью и автоматически влекут за собою изменения в литературе. Как писал один из тогдашних «столпов» социологического литературоведения В.М.Фриче, «литературные течения, сменяющие друг друга, представляют не более чем символические значки, обозначающие на особом языке переход человечества от одной формы хозяйственной деятельности к другой» 1 .
В истории литературоведения не было двух столь противоположных по своим исходным позициям научных школ.
«Вульгарно-социологический» метод исследования и интерпретации духовных явлений возник еще в конце ХIХ – начале ХХ вв. и представлял собой довольно заметное явление в русском искусствознании дореволюционной эпохи. А позднее, в 20-е годы, выступая, как и раньше, под флагом марксизма, являвшегося теперь формой государственной идеологии и потому особенно привлекательной как для искренних сторонников революции, так и для всякого рода приспособленцев, он пытался играть ведущую роль в литературоведении и критике. Возникновению вульгарного социологизма отчасти способствовала недостаточная разработанность марксистского диалектического метода в применении к изучению «надстроечных» явлений, что приводило к невольным ошибкам даже крупнейших представителей марксизма в науке о литературе. В известном письме И.Блоху Энгельс писал: «Маркс и я отчасти сами виноваты в том, что молодежь иногда придает больше значения экономической стороне, чем это следует. Нам приходилось, возражая нашим противникам, подчеркивать главный принцип, который они отрицали, и не всегда находилось достаточно времени, места и поводов отдавать должное и остальным моментам, участвующим во взаимодействии... К сожалению, сплошь и рядом полагают, что новую теорию вполне поняли и могут ее применять сейчас же, как только усвоены основные положения, да и то не всегда правильно» 2 . Недаром Маркс воскликнул в свое время под впечатлением «работы» вульгаризаторов его учения во Франции: «Ясно одно, что сам я не марксист!» Разумеется, и в России нашлось немало людей, усвоивших лишь азы марксизма и посчитавших вследствие этого чрезвычайно легким делом свести все сложнейшие виды духовного творчества к элементарному выражению форм производства и классового интереса.
Еще до революции, в 1911 г., была издана нашумевшая в свое время книга В.Шулятикова «Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Э.Маха)». Её автор утверждал, что все идеологи буржуазного общества обязательно защищают капиталистическую эксплуатацию и что все крупнейшие философы прошлого были «прислужниками» господствующих классов (к примеру, «спинозовское миропонимание, – утверждал автор, – песнь торжествующего капитала»). В.И.Ленин написал на полях книги против этого утверждения: «Ребячество», – и еще много раз повторил такого же рода оценки: «Неверно», «Экий вздор!», «Вали в кучу! И идеализм и скептицизм, всё отвечает мануфактуре!», «Прост, очень прост тов. Шулятиков», – а «всю книгу» в итоговой оценке назвал «примером безмерного опошления материализма» 1 . Шулятиков, между прочим, занимался не только историей философии, но и литературной критикой. Книга его статей на литературные темы была издана в конце 20-х гг., и в рапповском журнале «На литературном посту» даже попытались в связи с этим объявить В. Шулятикова «одним из первых пионеров марксистского литературоведения» 2 .
Философские концепции В.Богданова, в частности его «теория социального опыта», легли впоследствии в основу теории Пролеткульта, идеи «химически чистой» пролетарской культуры, которую тот же В.И.Ленин, читая статью В.Плетнева «На идеологическом фронте» («Правда», 22 сентября 1922 г.) оценил так: «Архифальшь» 3 .
Возникнув еще до революции, вульгарно-социологическое направление в 20-х гг. необычайно активизировалось и пыталось играть ведущую роль в литературоведении и литературной критике, принимая самые разнообразные обличья: от богдановских теорий «пролетарской культуры» и рапповской («напостовской») критики до законченных теоретических систем В.Ф.Переверзева и В.М.Фриче. Причины, в силу которых оно столь пышно расцвело после революции, достаточно многообразны. Здесь и мнимо-революционный максимализм, и полемический запал, и конъюнктурная суета, и слабое знакомство широких кругов литературоведов и критиков с эстетическим наследием классиков марксизма (нельзя забывать, что их публикация и серьезное изучение началось лишь позднее, в 30-х годах).
Обычно представление о вульгарно-социологическом литературоведении связывается с так называемой «школой Переверзева», главным образом потому, что она наиболее известна из-за большой дискуссии об этой школе, проходившей в конце 20-х – начале 30-х гг. Но помимо нее в литературоведении и критике 20-х гг. не меньший вес и авторитет имело направление, представленное В.М.Фриче и его последователями. В 20-е годы оно, в отличие от «школы Переверзева», не подвергалось сколько-нибудь серьезной критике и противопоставлялось, как «подлинно марксистское» и «диалектическое», всем другим школам, в том числе и системе Переверзева. В действительности для подобного противопоставления не было оснований: у обоих течений был общий источник и общая «ахиллесова пята»: с точки зрения марксистской, коренятся и то и другое в неумении применить марксистский диалектический метод к теории отражения, т.е. то, что, по словам В.И.Ленина, всегда являлось основной бедой метафизического, вульгарного материализма.
Но различия и даже некоторые кажущиеся противоречия в литературно-теоретических взглядах двух лидеров вульгарно-социологического литературоведения 20-х гг. имеются. Расхождение объясняется тем, что в той и другой системе взглядов обоснование главных литературно-теоретических понятий велось в разных направлениях, хотя «противоположность» позиций, трактовок и конкретного наполнения этих понятий в конечном счете оказалась иллюзорной. Тем не менее есть смысл рассмотреть «систему Переверзева» и «систему Фриче» по отдельности, проследив свою собственную логику в каждой из них.
ВУЛЬГАРНЫЙ СОЦИОЛОГИЗМ
социологизм, вульгарная социология, догматическое упрощение марксистского метода главным образом в области истории, художественной критики, теории искусства, литературы и других форм общественного сознания; более широко - абстрактное понимание марксизма, ведущее к утрате его подлинного богатства и к ложным политическим выводам, "карикатура на марксизм" (см. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., 5 изд., т. 30, с. 77).
Термин "В. с." употребляется в советской печати с 30-х гг., но само это явление известно гораздо раньше. Ещё при жизни К. Маркса и Ф. Энгельса к рабочему движению примкнуло много полуобразованных представителей буржуазной интеллигенции, превративших марксизм в грубую схему, ведущую к оппортунизму или анархическому бунтарству. Одним из типичных представителей В. с. в России был В. Шулятиков. "Шулятиковщина" - термин, созданный Плехановым для характеристики В. с. в области истории философии (1909).
После Октябрьской революции быстрое распространение марксизма вширь и приспособление к нему части старой интеллигенции сделали В. с. явлением заметным и представляющим серьёзную опасность.
В идейном отношении В. с. явился общей питательной средой для разных "левацких" движений, отвергающих наследие старой культуры - от проповеди уничтожения музеев до теории растворения искусства в производстве и самой жизни. Так, считалось почти доказанным, что наиболее "созвучны" пролетариату "организованные" направления в живописи, вышедшие из кубизма. Станковую живопись отрицали во имя монументальной. Литературные жанры, унаследованные от старого общества, также были поставлены под сомнение - существовали теории отмирания трагедии и комедии. Более умеренное течение В. с. рассматривало старую культуру как громадное кладбище формальных приёмов, которыми победивший пролетариат может пользоваться для своих утилитарных целей, соблюдая при этом известную осторожность.
В области русской истории В. с. часто сводился к выворачиванию наизнанку официальных схем прежней историографии. С вульгарно-социологической точки зрения Лжедмитрий и Мазепа были представителями революционных сил своего времени, а прогрессивное значение реформ Петра ставилось под сомнение. Вообще всё, связанное с национальной традицией и старой государственностью, было заранее осуждено "революционной" фразой.
Та же логика действовала в области истории духовной культуры. В. с. видел свою цель в разоблачении писателей и художников прошлого как служителей господствующих классов. С этой точки зрения каждое произведение искусства - зашифрованная идеограмма одной из общественных групп, борющихся между собой за место под солнцем. Так, Пушкина превращали в идеолога оскудевшего барства или обуржуазившихся помещиков, Гоголя - в мелкопоместного дворянина, Л. Толстого - в представителя среднего дворянства, смыкающегося с высшей аристократией, и т.д. Считалось, что декабристы защищали не интересы народа, а дело помещиков, заинтересованных в торговле хлебом. Задача пролетарского художника также сводилась к особому выражению глубинной "психоидеологии" своего класса.
Наивный фанатизм В. с. был отчасти неизбежным следствием стихийного протеста против всего старого, преувеличением революционного отрицания, присущим всякому глубокому общественному перевороту. В нём проявился также недостаток марксистски подготовленной интеллигенции, способной дать научное объяснение и действительно партийную, коммунистическую оценку сложным явлениям мировой культуры.
С другой стороны, было бы ошибкой рассматривать вульгаризацию марксизма как простой недостаток марксистской культуры. Многие представители В. с. были вовсе не вульгарны, а, наоборот, слишком изысканны - грубости вульгарно-социологического метода были для них делом пресыщения, своего рода философией, сознательно или бессознательно принимаемой. В. с. - явление не личное, а историческое. Это примесь буржуазных идей, влияние психологии тех общественных сил, которые принимали участие в революции, но для себя и по-своему, той мелкобуржуазной психологии "маленького чумазого", которую В. И. Ленин считал самой большой опасностью для подлинной пролетарской культуры (см. Полн. собр. соч., 5 изд., т. 36, с. 264). Время наибольшего распространения В. с. было исчерпано в 30-х гг. Громадные социальные и политические изменения, происшедшие к этому времени в Советском Союзе, сделали прежнее выражение идей мелкобуржуазной демократии более невозможным, Исторический опыт свидетельствует о том, что современные рецидивы В. с. также связаны со всякого рода "левацкими" движениями и теориями, абстрактным пониманием классовой борьбы и революции, отрицанием традиционных форм, отталкиванием от классической литературы и культурного наследия вообще.
Если оставить в стороне классовую фразеологию, то с точки зрения метода в основе В. с. лежат абстрактно взятые идеи пользы, интереса, целесообразности. Вся "идеальная" поверхность духовной жизни представляется чистой иллюзией, скрывающей тайные или бессознательные эгоистические цели. Всё качественно своеобразное, всё бесконечное сводится к действию элементарных сил в ограниченной среде.
Но основной принцип В. с. состоит в отрицании объективной и абсолютной истины. Марксистская формула "бытие определяет сознание" становится здесь удобным средством для превращения сознания в лишённый сознательности, стихийный продукт общественной среды и классовых интересов. Главный критерий - жизненная сила общественных группы, имеющей своё замкнутое в себе "коллективное сознание", более или менее сильно выраженное. Одна общественная группа является более здоровой и сильной, чем другая, один писатель выразил идеологию своего класса сильнее, значительнее, чем другой.
Идея прогрессивного развития не чужда В. с., но в чисто формальном, количественном смысле, т. е. за пределами таких измерителей, как объективная истина, общественная справедливость, художественное совершенство. Всё хорошо для своего времени, своего класса. В качестве заменителя объективного критерия ценности В. с. прибегает к абстрактному представлению о борьбе нового и старого (плохо то, что устарело, хорошо то, что ново), а также к типологическим аналогиям и антитезам формально сходных или отталкивающихся друг от друга культур и стилей. Таковы аналогия между "монументально-организованной" культурой Древнего Египта и социализмом у немецкого историка искусства В. Гаузенштейна и В. Фриче. Объективный критерий истины заменяется коллективным опытом или классовым сознанием, всё остальное - только "наивный реализм". Само собой разумеется, что, совершая переход от субъекта-личности к субъекту-классу, В. с. не делает ни шагу вперёд от идеалистической философии. Если некоторая доля объективного содержания всё же допускалась представителями В. с., то лишь в порядке обычной эклектики, присущей подобным течениям. По существу, остаток реальности в их анализе общественного сознания играет второстепенную роль по сравнению с "классовыми очками", по выражению А. Богданова, т. е. особым углом зрения, придающим каждой идеологии её условный тип.
Место отражения действительности, более или менее истинного, глубокого, противоречивого, но объективного, для В. с. занимает схема равновесия или нарушения равновесия между историческим субъектом и окружающей его средой. Нарушение может проистекать из напора жизненной силы молодого класса, что даёт начало революционной романтике, устремлённой в будущее, или из ущербности загнивающей социальной группы, откуда - присущие ей настроения утомлённой созерцательности и декадентства. Эта схема примыкает к обычным шаблонам догматического марксизма эпохи 2-го Интернационала, согласно которым все исторические конфликты сводятся в общем к борьбе поднимающейся прогрессивной буржуазии против умирающей аристократии и обращённой в прошлое мелкой буржуазии. Из этой абстракции вытекает обычное для В. с. и связанное с меньшевистской традицией желание поставить либеральную буржуазию выше крестьянства, смешение реакционной формы крестьянских утопий с их передовым содержанием (что особенно ярко сказалось в трактовке сложной фигуры Л. Толстого), вообще отнесение всякой критики капитализма до Маркса и Энгельса к реакционным идеям. Для В. с. характерно непонимание глубоких противоречий общественного прогресса и неравномерности развития мировой культуры, отсутствие всякого чувства реальности в трактовке таких великих представителей художественной литературы, как У. Шекспир, О. Бальзак, А. С. Пушкин, чьи исторические позиции не могут быть исчерпаны ни защитой уходящего феодализма, ни апологией новых буржуазных форм общественной жизни.
Другая важная черта В. с. состоит в том, что вслед за буржуазной философией после Ф. Ницше он ставит на первый план волю, а не сознание. Его классификация различных социально-психологических позиций несёт в себе принцип иррационального самовыражения данной общественной группы.
Для Маркса и Ленина нет классовой борьбы вне перспективы движения к обществу коммунистическому. Этот путь ведёт через антагонизм общественных сил к уничтожению классов и подлинному человеческому общежитию. Необходимость его всегда сознавалась или предчувствовалась лучшими представителями мировой культуры в форме общественного идеала, часто противоречивой, иногда парадоксальной, но всегда имеющей свои реальные, исторические корни.
Лит.: Энгельс Ф., [Письмо] К. Шмидту 5 авг. 1890 г., Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 37; его же, [Письмо] К. Шмидту 27 окт. 1890 г., там же; его же, [Письмо] Ф. Мерингу 14 июля 1893 г., там же, т. 39; его же, [Письмо] В. Боргиусу, 25 янв. 1894 г., там же; Ленин В. И., Предисловие ко второму изданию кн. "Материализм и эмпириокритицизм", Полн. собр. соч., 5 изд., т. 18, с. 12; его же, Аграрный вопрос и современное положение России, там же, т., 24; его же, Философские тетради, там же, т. 29, с. 459-474; его же, О пролетарской культуре, там же, т.41; Плеханов Г. В., О книге В. Шулятикова, Соч., т. 17, М., 1925; Луначарский А. В., Ленин и литературоведение. Собр. соч., т. 8, М., 1967; Лифшиц М., Ленин и вопросы литературы, в его кн.: Вопросы искусства и философии, М., 1935; его же Ленинизм и художественная критика, "Литературная газета", 1936, 20 янв.; его же. Критические заметки, там же, 1936, 24 мая, 15 июля, 15 авг.; Сергиевский И., "Социологисты" и проблемы истории русской литературы, "Литературный критик", 1935, | 10; Розенталь М., Против вульгарной социологии в литературной теории, М., 1936; Денисова Л., Энциклопедия вульгарной социологии, "Литературный критик", 1937, | 5 .
М. А. Лифшиц.
Большая советская энциклопедия, БСЭ. 2012
Смотрите еще толкования, синонимы, значения слова и что такое ВУЛЬГАРНЫЙ СОЦИОЛОГИЗМ в русском языке в словарях, энциклопедиях и справочниках:
- ВУЛЬГАРНЫЙ СОЦИОЛОГИЗМ в Большом энциклопедическом словаре:
(вульгарная социология) в марксистской литературе обозначение упрощенного, прямолинейного истолкования форм общественного сознания (особенно философии, литературы, искусства) исключительно как выражения интересов … - ВУЛЬГАРНЫЙ СОЦИОЛОГИЗМ в Современном толковом словаре, БСЭ:
(вульгарная социология) , в марксистской литературе обозначение упрощенного, прямолинейного истолкования форм общественного сознания (особенно философии, литературы, искусства) исключительно как выражения … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Лексиконе секса:
1) пошлый, грубый, непристойный; 2) примитивно упрощенный, ведущий к искажению … - ВУЛЬГАРНЫЙ
ая, ое, рен, рна 1. пошлый и грубый. в. вкус. вульгарная девица. 2. непристойный. в. жест. вульгарность - свойство вульгарного. … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Энциклопедическом словарике:
ая, ое, рен, рна 1. Пошлый и грубый. В. вкус. Вульгарная девица. 2. Непристойный. В. жест. Вульгарность - свойство вульгарного.||Ср. … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Энциклопедическом словаре:
, -ая, -ое; -рен, -рна. 1. Пошлый и грубый; непристойный. В. вкус. Вульгарное выражение. 2. полн. ф. Упрощенный до искажения, … - СОЦИОЛОГИЗМ
социологи"зм, социологи"змы, социологи"зма, социологи"змов, социологи"зму, социологи"змам, социологи"зм, социологи"змы, социологи"змом, социологи"змами, социологи"зме, … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Полной акцентуированной парадигме по Зализняку:
вульга"рный, вульга"рная, вульга"рное, вульга"рные, вульга"рного, вульга"рной, вульга"рного, вульга"рных, вульга"рному, вульга"рной, вульга"рному, вульга"рным, вульга"рный, вульга"рную, вульга"рное, вульга"рные, вульга"рного, вульга"рную, вульга"рное, вульга"рных, … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Популярном толково-энциклопедическом словаре русского языка:
-ая, -ое; -рен, -рна 1) Относящийся к сниженному стилю, грубый. Вульгарная лексика. Вульгарный оборот. В минуты раздражения она не стеснялась … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Тезаурусе русской деловой лексики:
- ВУЛЬГАРНЫЙ в Новом словаре иностранных слов:
(лат. vulgaris обыкновенный, простой) 1) пошлый, грубый; 2) упрощенный; в. материализм - философское течение середины 19 в., упрощавшее и … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Словаре иностранных выражений:
[ 1. пошлый, грубый; 2. упрощенный; в. материализм - философское течение середины 19 в., упрощавшее и огрублявшее основные принципы материализма, … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Тезаурусе русского языка:
Syn: пошлый, непристойный, неприличный Ant: … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Словаре синонимов Абрамова:
см. … - ВУЛЬГАРНЫЙ в словаре Синонимов русского языка:
грубый, непристойный, пошлый, … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Новом толково-словообразовательном словаре русского языка Ефремовой:
прил. 1) а) Лишенный вкуса, бестактный, развязный. б) Свойственный бестактный человеку; пошлый, грубый. 2) а) Упрощенный до крайности, до искажения … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Словаре русского языка Лопатина:
вульг`арный; кр. ф. -рен, … - СОЦИОЛОГИЗМ в Полном орфографическом словаре русского языка:
социологизм, … - СОЦИОЛОГИЗМ в Орфографическом словаре:
социолог`изм, … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Орфографическом словаре:
вульг`арный; кр. ф. -рен, … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Словаре русского языка Ожегова:
пошлый и грубый; непристойный В. вкус. Вульгарное выражение. вульгарный упрощенный до искажения, опошления Вульгарное изложение учения. В. материализм (в буржуазной … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Словаре Даля:
пошлый; тривиальный; простой, грубоватый, дурного вкуса. Вульгата жен. , лат. латинский перевод Библии, утвержденный западною церковью на Тридентском … - СОЦИОЛОГИЗМ
социологизма, мн. нет, м. (науч.). Социологический подход, социологическое объяснение фактов. Социологизм в истории … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Толковом словаре русского языка Ушакова:
вульгарная, вульгарное; вульгарен, вульгарна, вульгарно (от латин. vulgaris - букв. общенародный). 1. Пошлый, лишенный тонкости, изящества. Вульгарный вкус. Вульгарная физиономия. … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Толковом словаре Ефремовой:
вульгарный прил. 1) а) Лишенный вкуса, бестактный, развязный. б) Свойственный бестактный человеку; пошлый, грубый. 2) а) Упрощенный до крайности, до … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Новом словаре русского языка Ефремовой:
прил. 1. Пошлый и грубый. 2. Свойственный бестактному, развязному человеку. 3. перен. Упрощенный до искажения, опошления сути или смысла. отт. … - ВУЛЬГАРНЫЙ в Большом современном толковом словаре русского языка:
I прил. 1. Не отличающийся тонкостью в нравственном отношении; пошлый и грубый. 2. Противоречащий общепринятым нормам морали; развязный, неприличный, непристойный. … - СТИЛЬ в Литературной энциклопедии.
- ПОКРОВСКИЙ МИХАИЛ НИКОЛАЕВИЧ
Михаил Николаевич , советский историк, партийный и государственный деятель, академик АН СССР (1929). Член Коммунистической … - ВУЛЬГАРНЫЙ МАТЕРИАЛИЗМ в Большой советской энциклопедии, БСЭ:
материализм, течение в буржуазной философии середины 19 в. Возникло в период великих открытий естествознания 19 в. Теоретическим предшественником В. м. … - ШПЕТ ГУСТАВ ГУСТАВОВИЧ
(1879-1937) - русский философ и искусствовед. Учился на физико-математическом (с которого исключен за участие в революционной деятельности) и историко-философском у … - СОЦИОЛОГИЯ в Новейшем философском словаре:
(лат. societas - общество и греч. logos учение) - наука об обществе, о законах развития и функционирования социальных общностей и … - СОЦИАЛЬНЫЙ РЕАЛИЗМ в Новейшем философском словаре:
парадигмальная установка социально-исторического познания, основанная на трактовке общества и его исторической эволюции в качестве объективной реальности, внеположенной индивидуальному сознанию в … - СОЦИАЛЬНОЕ НАСИЛИЕ в Новейшем философском словаре:
(агрессивность, деструктив-ность) - применение или угроза применения силы (в прямой или косвенной форме) с целью принуждения людей к определенному поведению, … - ПОДХОД в Новейшем философском словаре:
комплекс парадигматических, синтагматических и прагматических структур и механизмов в познании и/или практике, характеризующий конкурирующие между собой (или исторически сменяющие друг … - ИНТЕРПРЕТАЦИЯ в Новейшем философском словаре:
(лат. interpretatio - толкование, разъяснение) - когнитивная процедура установления содержания понятий или значения элементов формализма посредством их аппликации на ту … - ДЮРКГЕЙМ в Новейшем философском словаре:
(Durkheim) Эмиль (1858-1917) - французский социолог и философ, родоначальник французской социологической школы, первый в мире профессор социологии, основатель и издатель … - СОЦИОЛОГИЯ 1. в Словаре постмодернизма:
- совокупность познавательных практик, складывающихся в европейской интеллектуальной традиции с середины 19 в., изначально артикулированная как самостоятельная (отдельная) научная дисциплина, …